№3(36) май 2013

русский пионер №3(36). май 2013 2

Сделать такой непростой номер — настоящее еврейское счастье!

Андрей Колесниковorlo

va

4русский пионер №3(36). май 2013

Клятва главного редактора стр. 2

первая четверть

Урок уроков. Пустынные герои-2. Бенни Брискин про путь российских евреев в израильской

пустыне стр. 12Урок правды. Подледный зов. Иван Охлобыстин про очень важное для себя стр. 18Урок этики. Полукровие. Андрей Бильжо

про аббревиатуру в своей фамилии стр. 20Урок информатики. Охота за «Красным Октябрем». Евгений Касперский

про разоблачение шпионской киберсети стр. 22Сбор металлолома. «И вы работаете у Березовского?!» Екатерина Истомина

про свою встречу с Борисом Абрамовичем стр. 24

вторая четверть

Пионер-герой. Лампочка Ценципера. Про несколько поколений в одном очерке. стр. 28Следопыт. Татаро-монгольское пришествие. Наш корреспондент пересмотрел

историю в духе времени стр. 34

третья четверть

Диктант. Евристика. В тему номера стр. 44Дневник наблюдений. Последний аид (мистерия-буфф). Будни и мысли врача

6русский пионер №3(36). май 2013

в Селижарове стр. 46Урок истории. Войной пахнет. Воспоминания

Елены Кобец-Филимоновой стр. 54Урок обрезания. По живому. Владимир Бейдер. Израильский взгляд на одну из самых жгучих

проблем стр. 62Урок поэзии. Разговор в поезде. Стихи

Андрея Орлова (Орлуши) стр. 68Сочинение. Однажды в Беэр-Шеве. Рассказ

Майка Гелприна стр. 72Комикс Андрея Бильжо стр. 77

четвертая четверть

Урок мужества. Крах при Ламбруско. Обозреватель пытается отличить поражение от победы

стр. 82Урок географии. Брайтонов Бич. Фотодиректор

«РП» в том месте, которое нравится не всем стр. 86Рассказ продолжается. Арам Овсепян. Зверь стр. 92

группа продленного дня

Правофланговый. Пятая граффити. Антон Носик про еврейский ответ стр. 106Звеньевой. Как стать евреем. Марк Гарбер

про то, как жизнь делает евреем стр. 110Правофланговая. Повелительница молний. Дорит Голендер про командира

пятидесяти наполеонов и солдата трех войн стр. 112

8русский пионер №3(36). май 2013

Запевала. Про маму. Андрей Макаревич

еще раз про евреев стр. 114Завуч. Кошерная Россия. Берл Лазар про

свой сознательный выбор стр. 116Пионервожатый. Я — еврей!!! Виктор Ерофеев про поиски самого себя стр. 118Отличник. Мое местечко в строю. Юрий Каннер про сохранение памяти стр. 120Барабанщик. Заметки антисемита. Исраэль Шамир про то, что антисемитизма нет

стр. 122Политинформатор. Жестоковыйность. Авигдор Либерман про то, каким евреем надо быть

человеку стр. 124Звеньевой. Вернемся к нашим коровам. Ицхак Коган про сильные впечатления стр. 128Пионервожатый. Полон. Сергей Полонский про пережитое стр. 132Физрук. Маккабиада. Павел Фельдблюм

об историческом поединке армян и евреев стр. 134Горнист. Сеня. Водка. Маца. Вита Буйвид

про воспитательные моменты стр. 136

Внеклассное чтение. Владимир Чуров. России верные сыны стр. 138

Урок правды шеф-редактора. Подведение итогов стр. 151

русс

кий

пион

ер №

1(13

). ф

евра

ль–

мар

т 2

010

11

Урок уроков. Пустынные герои-2. Бенни Брискин про путь российских

евреев в израильской пустыне. Урок правды. Подледный зов. Иван Охлобыстин про очень важное для себя. Урок этики.

Полукровие. Андрей Бильжо про аббревиатуру в своей фамилии. Урок информатики. Охота за «Красным Октябрем». Евгений

Касперский про разоблачение шпионской киберсети. Сбор металлолома. «И вы работаете у Березовского?!» Екатерина

Истомина про свою встречу с Борисом Абрамовичем.

русский пионер №3(36). май 2013 12

Исполнительный директор Российского еврейского конгресса Бенни Брискин, израильский подданный, друг редакции «РП» и всего российского народа, написал про второй поход видных российских бизнесменов по израильской пустыне во имя сохранения национальной аутентичности. Уникальные подробности изнутри пустынного комьюнити, имена, завораживающие своей известностью в списке «Форбс»… И очищающиеся по пыльной дороге души.

Многие считают, что то, что сохранило

еврейский народ на протяжении более чем

трех тысячелетий, — это неуклонное упорное,

а иногда упрямое следование странной, не­

похожей на соседние народы, религии. Так

это или нет, кто знает… Правда заключается

в том, что из 16 героев моего рассказа толь­

ко один строго выполняет все религиозные

предписания и продолжает тем самым нашу

древнюю традицию.

Правда заключается также и в том, что вся

еврейская философия пропитана циклич­

ностью и многократным повторением. Это

и в учебе, и в молитве, и в совершении

обрядов. Но в наш век количество евреев,

придерживающихся этих правил хотя бы

по инерции, потому что это делали их отцы

и деды, намного меньше, чем тех других,

к кому отношусь и я, которые ничего не вы­

полняют. Но при этом мы смеем считать себя

евреями и в прошлом веке для таких, как мы,

было даже создано маленькое государство,

застрявшее как кость в горле огромного му­

сульманского мира. Может быть, эта страна

и оставляет всем нам, живущим в ней и за

ее пределами, надежду, что евреи переживут

и непростой XXI век. Один из дважды палом­

ников, гражданин России, проживающий

и работающий в Москве Михаил Фридман

говорит, что ему было бы очень обидно,

если бы цепочка страданий, преступлений

и деяний этого великого малого народа за­

кончилась на нем. Именно поэтому он тратит

немало денег, времени и интеллекта на про­

дление существования этого народа.

Президент РЕК Юрий Каннер, еще один за­

служенный паломник, придумал эту историю

и настоял на ее повторе, понимая, что,

организуя второй поход, мы начинаем тради­

цию, которая поможет нам сохранять себя.

Второй раз очень труден. Чем уже, казалось

бы, можно удивить? Те, кто уже был, не хотят

повторять пройденное, а новые участники,

не встречая энтузиазма у ветеранов, тоже

не очень рвутся. Новизны нет. Еще за два

месяца до назначенного срока казалось,

что поход придется отменять. Никто еще не

дал окончательного ответа. Самым верным

оказался Юра Зельвенский, который встал со

мной и Юрием Каннером плечом к плечу. Он

был с нами несмотря на то, что график его

на это время был не легкий. Был и еще один

ната

лья

льво

ва

текст: бенни брискин рисунки: варвара полякова

русский пионер №3(36). май 201313

энтузиаст, принявший идею похода и решив­

ший в нем участвовать задолго до прибытия

в Израиль. Юра Кокуш оказался впослед­

ствии не только надежным товарищем, но

и очень полезным членом команды. Он от­

снял очень много картинок и видеосюжетов,

которые впоследствии стали документальной

видеолетописью второго похода.

Итак, три мушкетера и д’Артаньян, три Юрия

и один я. Мы взялись за телефоны, я и Юра

Каннер, мы объясняли людям, что это не

прихоть и не блажь, мы сформулировали за

время разъяснительной работы и для себя,

и для других, зачем, собственно, мы идем

перед Песахом в пустыню. Более того, нам

стало понятно, почему мы предаем это глас­

ности, рассказываем об этом в СМИ.

1. Мы гордимся своей причастностью к ев­

рейскому народу.

2. Мы гордимся еврейской традицией и исто­

рией и не стесняемся ее.

3. Мы хотим привлечь к еврейству людей,

забывших о своих корнях, и тех, кто хотел бы

к нему присоединиться.

Но хватит идеологии, надоело. Вперед, чита­

тель… Ох, нелегко писать второй раз о похо­

де по пустыне, хотя, если честно, я чуть­чуть

кокетничаю. Из старого, прошлогоднего,

состава нас было только пять человек. Юрий

Каннер, Юрий Зельвенский, Миша Фридман,

Ваге Енгиборян и я.

Интересно, что за несколько дней до похода

в наш ларек уже выстроилась очередь, люди

готовы были кроме оплаты самого похода

внести и приличный благотворительный

взнос, лишь бы попасть в модный тренд. Нам

приходилось уже отбиваться. Мы решили, что

без ущерба для самой идеи похода (интимная

обстановка, уединение, возможность каждо­

го пообщаться с каждым) мы можем взять

с собой не более 15 мужчин. Так в конце

концов и получилось. Хотя с нашими палом­

никами часто хлопот бывает больше, чем

у Моисея в пустыне с народом Израиля. Один

из первоначальных участников получил уже

в самом начале сообщение о том, что назавт­

ра должен срочно вернуться в Москву, его

паркетный джип «мерседес» долго мотался

по пустыне, водитель авто искал наш привал

после первого дня и в конце концов нашел.

Герман Захарьяев тратит большие деньги

на благотворительность и является близким

другом, к которому всегда можно обратиться,

но с походом ему просто не везет. В прошлом

году он заплатил за него сполна, но в послед­

нюю минуту не смог прилететь, а в этом был

вынужден уехать после первого дня. Наши

ряды пожидели на одного человека, а чет­

веро вообще не сумели приехать в первый

день. Миша Фридман, Герман Хан и их друзья

Александр Курт и Ваге Енгиборян сумели

вылететь из Москвы только днем в пятницу.

Их самолет заплутал в небе из­за той же

песчаной бури, из­за которой мы заплутали

в пустыне. Но об этом чуть позже.

День первый, или непростое начало труДного путиС самого начала нашего второго похода,

вернее, еще в процессе подготовки его

у меня было ощущение, что судьба в этот раз

не способствует нам. Суровый еврейский

Б­г испытывает на прочность. Так, уже за

месяц до похода стало известно, что аккурат

в те же даты в золотой Иерусалим пожалует

его величество Обама. В чем проблема? Не

догадается незадачливый читатель. Есть

проблема. Дело в том, что столица Израиля

Иерусалим — это совсем небольшой по

мировым масштабам город. Те, кто не верит,

слетайте и проверьте… Весь его центр умес­

тится на Красной площади Москвы. И вот

все мои иерусалимские друзья и доброжела­

тели, в кавычках и без, предрекали провал.

21 марта весь центр города будет перекрыт,

невозможно будет ни добраться до точки

сбора в отеле «Мамила», ни затем выехать

оттуда в сторону Мертвого моря. Что делать,

как быть? Поменять даты невозможно, ведь

паломничество задумано как шествие в сто­

рону Иерусалима в канун праздника Песах,

а праздник этот невозможно передвинуть

на пару дней даже ради великой и могучей

Обамы.

Когда утром 21 марта я выглянул в окно

своего номера, мурашки побежали у меня по

спине. Великий Ершалаим как будто вымер,

как будто находился в блокаде или под комен­

дантским часом. Полицейские оцепления,

заслоны, на улицах нет ни людей, ни машин.

Я втянул голову в плечи и глотнул воды из

бутылки на столе. Благо стоимость бутылки

входила в цену номера.

По моему настоянию большая часть путеше­

ственников ночевала в этой же гостинице,

даже те, у кого в Израиле есть свои гости­

ницы или большие комфортные дома. Но

были и ослушники. Белорусский хлопец Толя

Моткин предпочел ночевать у себя дома,

в одном из центральных районов города,

в шаговой доступности от отеля «Мамила»,

а вот украинский парубок Вадим Шульман,

ныне проживающий в Монако, прилетел на

своем самолете сначала к отцу и утром на ма­

шине пробивался к нам. Возникли проблемы

и с маленьким автобусиком­«мерседесиком»,

который должен был умчать нас подальше от

проклятой проамериканской цивилизации.

За не очень большие деньги мне удалось

припарковать автобусик возле отеля. Теперь

надо было решать вопрос с двумя недошед­

шими паломниками. На несколько минут от­

крыли дорогу для пеших граждан, и Толя, за­

пыхавшийся, но целый, проскользнул в лобби

нашей гостиницы. С Вадимом было сложнее,

и мы договорились, что будем выезжать из

города разными дорогами и встретимся уже

возле Мертвого моря. We did it! Нам удалось

вырваться, задержавшись всего минут на

сорок, и мы помчались на юг, в пустыню, чуя

свободу и легкость после бегства от Обамы.

Российские телевизионщики ринулись за

нами. Мы победили! И действительно, чего

уже может быть интересного в визите

смуглого американского президента? Вот

наш поход по пустыне — это да! Передохнув

русский пионер №3(36). май 2013 14

постоянный гид­переводчик Гриша Тышлер

вышел в темноте из­под навеса палатки и по­

глядел в небеса. Он позвал нас всех. На чис­

том небе вокруг луны появился непонятный

круглый нимб, мы никогда не видели такого.

Спросили у нашего пустынника Шаи: что бы

это значило? Изменение погоды, невозмути­

мо сообщил он и пошел отдавать указания

своим бедуинам…

День второй, или встреча царицы субботыНочью мы спали, как малые дети, выпившие

несколько бутылочек ядреного алкоголя.

А утром проснулись рано и встали легко. Наш

хранитель традиции Миша Мирилашвили

накладывал утром тфилин и читал молитву.

У евреев считается, что по возможности

следует молиться не в одиночку. Если вокруг

есть евреи, то нужно сколотить группу из

десяти человек — тогда молитва действен­

нее. Миша был настолько мягок и тактичен

в своей просьбе поучаствовать, что даже

у самых рьяных безбожников не возникало

возражений. Так стояли мы вдесятером,

глядя в сторону Иерусалима, куда держали

свой путь, и, покачиваясь слегка, молились

каждый о своем, а Миша бормотал кано­

нический текст, отшлифованный веками

повторов. Эта коллективная медитация

объединяла нас и делала ближе, мы завтра­

кали и собирались в путь. Наш паломник из

Ростова, хозяин крупного издательства Леня

Вальдман признался, что вчера ему было

тяжело, с непривычки он еле доплелся до

лагеря, но сегодня он готов продолжать путь.

Заполнив фляги, мы двинулись в путь. По до­

роге мы увидели остатки небольшого форта

набатеев, некогда сильного народа пустыни,

владевшего торговыми путями и знавшего

их, как ладошку своей руки, и сгинувшего

в небытии не один век назад.

Изменения в погоде, которые предвидел наш

Шая, наступили как­то незаметно и плавно,

но довольно быстро. Ветер начал усиливать­

ся, поднимая с земли песок и сухие ветки,

он дул все мощнее и мощнее, уже серьезно

мешая идти. Особенно страшно стало, когда

ураган поднял вверх и скрутил в воздухе

пыль, песок и мелкие камешки и стало трудно

дышать и невозможно смотреть. Мы начали

закрываться марлевыми кафиями, брезен­

товыми шляпами и просто руками. Подняв

глаза от земли, куда мы смотрели, чтобы не

оступиться, мы вдруг увидели все вокруг нас

в непрозрачном коричневом мареве. Так

можно представить себе приближение конца

света. Шая сказал, что нам нужно пройти

еще около километра. Там есть хорошее

место для дневного привала. Мы пошли

дальше… Наша выносливость и терпение

были вознаграждены: наш небритый библей­

ский персонаж вывел нас к удобной пещере

между скал, которая вела к маленькому

водоему. Зима в этом году была хорошей

и дождливой, поэтому там осталась холодная

чистая вода. Ребята натянули тент, но ветер

срывал его, мы расположились на цинов­

ках между скал и получили дневную пайку.

Конечно, ветер и пыль залетали и между скал

и мешали есть и пить, но все­таки это было

лучше, чем на открытом месте. Около трех

часов мы пережидали песчаную бурю, но

она не кончалась. Шая спросил нас, сможем

ли мы идти или надо звать помощь… Мы

единогласно решили идти до ночлега сами,

пешком. Это был самый трудный участок

пути, но мы его прошли и прибыли на стоянку

засветло. Это было важно, так как этот вечер

был вечером шаббата, к которому надо было

успеть подготовиться. Для Миши это было

очень принципиально, а значит, это было

важно и для всех нас. Наши проблемы не

закончились с прибытием на привал. Вы­

и дождавшись отставших, мы снова рину­

лись в путь мимо соленого моря, крепости

Масада, финиковых пальм и скептических

верблюжьих морд.

Мы доехали до начала маршрута довольно

быстро. В районе двенадцати часов дня мы

уже выгружались из кондиционированного

рая автобуса в сухой и прозрачный рай пус­

тыни. А дальше — брезентовый тент и дере­

во, не сильно защищающее своими ветвями

от солнца, обмундирование, приготовленное

для нас старым добрым Шаей, добрые

задумчивые глаза верблюдов и душистый бе­

дуинский кофе, и чай, и фрукты с овощами.

Мы подбирали себе белые марлевые штаны,

шляпы с полями, фляги и специальные носки,

учили новобранцев обматывать голову кафи­

ей. Трое из нас, уже побывавшие в пустыне

в прошлом году, снисходительно покрякива­

ли, помогая новичкам. Севшие нам на хвост

телевизионщики очумело шатались между

нами, расспрашивая и снимая, умоляя раз­

решить им идти вместе с нами. Но мы были

неумолимы. То есть разрешили им пройти

с нами метров восемьсот. Поход номер два

начался…

В первый день мы прошли километров

десять. Следует отметить, что Шая, руковод­

ствуясь моей просьбой, в этом году выбрал

совсем другой маршрут, намного более кру­

той. Мы поднимались на каменистые холмы,

обходили высохшие русла, карабкались по

крутым обрывам. Мы сделали выводы из про­

шлогоднего похода и постарались рассказать

о своем опыте неофитам. Думаю, что это

было очень полезно. Конечно, кое­кто натер

ноги, но более серьезных повреждений, как

в первом походе, уже не было, хотя мы шли

по более пересеченной местности. Я обязан

отметить для желающих двинуться с нами

в путь в будущем, что горячий душ на прива­

ле был таким же наслаждением, как и в про­

шлом году, а справление большой нужды

под звездами — таким же интеллектуально­

физическим вызовом и актом воссоединения

с пустыней и ее обитателями. Испеченный на

камнях хлеб, горячий пахнущий дымком суп,

многочисленные салаты и мясо были вкуснее

изысков московско­французской кухни.

Мы изрядно приняли на грудь этим первым

вечером. Некоторые из путешественников

дошли до привала на исходе сил. Наш уже

русский пионер №3(36). май 2013 16

яснилось, что из-за бури цистерну с водой для

душа еще не завезли, а после наступления

субботы религиозный еврей мыться уже не

может. Решением было поливание на Мишу

воды из бутылок. Так он и помылся, а мы уже

дождались цистерны и купались после на-

ступления субботы.

Второй существенной проблемой, которую

создала нам песчаная буря, было то, что

самолетик еще с четырьмя паломниками

долго не мог сесть, пока его не посадили

не в аэропорту курортного городка Эйлата,

а на полувоенном аэродроме Увда в сорока

километрах от этого милого города. Из-за

бури и субботы в Увде просто не оказалось

работников. Наши несчастные олигархи

оказались отдыхающими в своем самолете

без возможности шагнуть на святую землю.

Все кинулись звонить всем. Я решил, что

ребята не выдержат и улетят в Москву. Но

нет, до кого-то дозвонились, и то ли премьер,

то ли министр иностранных дел прислали

в этот аэропорт заспанного человека,

отвезшего всех в Эйлат, где им простави-

ли штампы и выпустили на волю. В нашу

палатку хулиганы-богохульники ворвались

уже в полной темноте, злые и усталые. Как

вы думаете, что сделал Миша Мирилашвили?

Правильно… Налил Мише Фридману, Герману

Хану, Саше Курту и Ваге по рюмке… Дальше

все сладилось.

Заматеревшие после долгого похода по

пустыне паломники рассказывали наперебой

вновь прибывшим о своих приключениях.

А Юра Каннер произнес сакраментальную

фразу: «Мы видели белое солнце пустыни».

Да, одним из ярких впечатлений второго дня

было это видение. Коричневое марево урага-

на, сумерки среди бела дня и над всем этим

белый аккуратный круг солнца, на который

можно смотреть не щурясь. Апокалиптиче-

ское зрелище!

Через пятнадцать минут после присоедине-

ния к нашей группе «Альфа-Групп» все уже по-

чувствовали себя одной командой. Алкоголь

и пустыня вместе делали свое темное дело.

Вскоре мы приступили к шаббатней трапезе.

Миша Мирилашвили вел субботний стол, все

делалось по закону, включая хоровое пение

субботних песен. Да-да, я не шучу, и тот,

кто хочет услышать исполнение субботних

песен, а также сольное выступление Миши

Фридмана с песней «Хаим, шлимазл, лавочку

закрой!», пусть готовится раскошелиться.

Участие в этом хоре стоит недешево, но зато

участники его знают, что их деньги пойдут на

благие дела.

Мы болтали и спорили до полуночи, шлифуя

кошерную субботнюю трапезу изрядным

количеством алкоголя, и заснули с улыбками

на устах.

Шаббат в пустынеЭтот вопрос беспокоил меня с самого начала.

По законам шабата нельзя идти в этот день

в далекий путь. Нельзя делать никакую рабо-

ту, а нести, например, флягу с водой — это

уже работа…

Наши проводники натянули вокруг лагеря

шнур — это граница еврейского поселения,

и называется она «ирув». Внутри нее можно

передвигаться и переносить предметы.

Шая, учитывая состав группы, подготовил

на первую часть дня небольшой маршрут.

Человек десять желающих слазили с Шаей

в гору и спустились в трещину. Мы поглядели

на пустыню и на наш путь сверху и к обеду

вернулись в лагерь.

В этот день мы много говорили о религии

и традиции, обсуждали проблемы бытия,

а вечером кому-то рассказали по спутниково-

му телефону о смерти Бориса Березовского.

Многие знали его лично, но почти ни у кого не

нашлось о нем много добрых слов, хотя они,

конечно, тоже были. И проблема не только

в том, что многие сталкивались с ним по

бизнесу, нет, проблема еще и в том, что он

крестился, сознательно покинув свой народ…

Русская народная поговорка говорит: «Что

жид крещеный, что вор прощенный» — и по-

казывает отношение к тем, кто уходит…

Но достаточно об этом.

В этот день мы многое обсудили и обо многом

поговорили. Близкое интенсивное общение

показывает необычные стороны у людей.

Так, например, хулиган и балагур Саша

Курт, несколько раз пытавшийся отснять на

камеру походы до ветру довольно известных

людей, каждый раз серьезнел и грустнел,

когда речь заходила об убийствах евреев во

время Холокоста. Другой путешественник,

Юрий Домбровский, возглавляющий в РЕК

эту тему, договорился с ним о сотрудничестве

и помощи.

Вечером был концерт, а после него Михаил

Мирилашвили рассказывал нам о том, как он

выживал в «санатории» — так он называет

места заключения, в которые жизнь заброси-

ла его на долгие восемь лет… Религиозному

еврею в этих местах, поверьте, не сладко.

Один из своих рассказов он прервал на

самом интересном месте — перед дракой.

«Ну и что было дальше?» — расспрашивали

мы наперебой. Миша улыбнулся… «Ну вот вы

же видите меня тут живого и здорового…»

Герман Хан не участвовал в прошлом походе,

и лично для меня было очень важно, чтобы

он был в этот раз. Он финансирует очень

много благотворительных проектов, а тут

есть возможность просто отдохнуть. Он внес

свою лепту хорошей мужской шуткой, но

с позволения читателя эти прибаутки я цити-

ровать не буду.

Утром в воскресенье Миша Мирилашвили

опять молился и накладывал тфилин; когда он

спросил паломников, кто хотел бы наложить

филактерии, к нему выстроилась очередь.

Я не знаю, читали ли наши путешественники

в еврейских книжках о том, что наложение

тфилин хотя бы один раз в жизни может

обес печить нам место в будущей жизни, но

они это сделали в пустыне.

После завтрака мы ступили на послед-

ний участок нашего пути в этом году. Мы

прошли еще несколько километров и оста-

новились для традиционного уже испече-

ния мацы. Шая достал свою деревянную

зерномолку и начал священнодействовать.

К этому времени уже подтянулись и теле-

визионщики. Было пять или шесть камер,

тщательно снимавших процесс изготовле-

ния мацы. Ироничный Шая заметил мне

на иврите: «Пусть снимают внимательно

и детально, теперь у нас появится видео-

документ о том, что мы не подмешиваем

в мацу кровь христианских младенцев…»

Изготовление мацы вначале не клеилось,

испеченные лепешки разваливались;

Миша Фридман и Гера Хан взялись за дело

всерьез и со второй или третьей попытки

исполнили все на пятерку.

Джипами нас вывезли на дорогу, а там мы

обнялись и расцеловались и разъехались.

Бэ шана а баа бе Иерушалаим а бнуя. Или,

по-нашему: «В следующем году в отстроен-

ном Иерусалиме».

русский пионер №3(36). май 2013 18

Режиссер, актер и светлый человек Иван Охлобыстин готов отдать жизнь за Бога на полях Армагеддона, но при этом напоминает, что для продолжения этой вечной борьбы неплохо было бы для начала раздать сознательному населению страны «короткостволы». Так будет гораздо убедительней. А по нашему мнению, можно и не раздавать, потому что колонка Ивана Охлобыстина сама по себе является такой убедительной, что является публицистической гаубицей.

По весне со мной произошел забавный

казус: переходя залив, я провалился под лед.

Ловко выбрался. Благо и нож помог. Хорошо

всегда иметь при себе длинный нож.

Но правая нога промокла насквозь, и я по­

ковылял к стоящей ближе всего палатке лю­

бителя подледного лова. Коротко объяснив­

шись, я попросил возможности выжать носок

и вылить из ботинка воду. Рыбак оказался

милейшим человеком по имени Вениамин

Анатольевич и по профессии психиатр, рабо­

тающий в районном психоневрологическом

диспансере.

Я счел нашу встречу промыслительной.

На тот момент я был увлечен сравнением

двух идентичных практик — доминационной

работы с психосоматикой, по принципу: в Анг­

лии господина Рональда Граббса и в России

третьекурсника Василия Картошкина.

По их словам выходило, что единственный

правильный путь работы с пациентом — это

гипнотический «блицкриг» на самое дно под­

сознания с целью выжечь ересь сомнений

и вернуть психику в ее нормальное состояние.

Но я абсолютно соглашался со словами

известного русского психиатра Н.Д. Ле­

витова в том, что, прежде чем пытаться

доминировать, стоит проверить, в каком

душевном состоянии находится пациент

на момент терапии. Если он пребывает

в ереси, по обоюдному мнению Граббса

и Картошкина, пациента надо в принуди­

тельном порядке заставить согласиться

с чем­то ему максимально неприятным,

несовместимым с привычным образом

мысли.

А чтобы избежать укоров в неоправданной

жестокости с пациентами, следует офици­

ально апеллировать к их гражданскому долгу

«быть нормальным».

Третьекурсник Картошкин даже допускает

возможность создания особых армейских

подразделений медицинской направленно­

сти, в обязанности которых будет входить

патрулирование территории всей России

и определение вменяемости тех или иных

граждан и гражданских групп, большая

часть из которых упомянута в двух послед­

них изданиях журнала «Форбс».

Граббс, тот вообще впадает в крайности

и предлагает в качестве профилактики вер­

нуть практику аутодафе и жечь еретиков, как

васи

лий

шап

ошни

ков,

ъ

текст: иван охлобыстин рисунок: инга аксенова

русский пионер №3(36). май 201319

ное своему вождю, который любит людей,

как никто на Земле, но помнит, что основная

его привилегия — отдать свою жизнь за Бога

в полях Армагеддона.

И все учителя думают об этой великой чести

так же, как он, поэтому их научные исследо­

вания будут касаться только явной уголов­

щины, безнравственности, прозелитизма

и греховного использования служебного

положения.

В общем, всего, что мешает нашей

обороноспособности.

А начать надо с раздачи нормальным русским

людям «короткоствола». Чтобы как в тесте

школьной тревожности Филлипса: привлечь

внимание тестируемых. Поставить их перед

очевидностью назревшей проблемы и об­

ретенной наконец народом планки «нормаль­

ности». Что может быть выражено посылом

от сердца к сердцу простых вопросов: «Мы —

нормально?» Если «да», то нормальный ты

чувак. На «волыну», давай паспорт. Мы его

спрячем так, что ни один гад на тебя кредит

взять не сможет. Хотя, если у тебя «волына»,

зачем тебе кредит? Как и паспорт.

Разрушь стереотипы, победи комплексы.

солому, по всем возможным праздникам на

городской площади.

С этими необычными теориями и с этими

своеобразными, увлеченными людьми

я ознакомился по рекомендации продавца,

подписчика журнала «Русский пионер».

Славный парень точно знал, что мне может

понравиться, и сам очень хотел понравиться.

И, признаться, очень­очень понравился.

По прочтении первых абзацев мое вообра­

жение тут же нарисовало картины триум­

фального появления на городских площадях

вооруженных новейшим автоматическим

оружием мастеров и учителей боевых ис­

кусств в белых плащах тяжелой кожи и офи­

циальными «каперскими» грамотами.

Белые эскадроны на черных внедорожни­

ках, с метлами на хромированных решетках

охлаждения и татуировкой, с изображением

песьей головы на правом запястье каждого

из двенадцати.

Но, как пишет В.А. Ганзен, психология ис­

ходит из единства внешнего и внутреннего.

Так что помимо этих безграничных возмож­

ностей и эффектных нарядов в каждом из

них должно пылать честное сердце, предан­

Тут мне невольно вспомнились научные про­

зрения господина Левитова, мудро считав­

шего, что «одним из главных методов изуче­

ния и понимания психических состояний

является художественная литература», но

в связи с ее полной деградацией за несколь­

ко последних десятилетий она не подходит

для полноценной практики.

И тут отдельные литературные подвиги Анд­

рея Колесникова, Маргариты Симоньян, За­

хара Прилепина, Михаила Елизарова и еще

десятка­другого приличных литераторов вряд

ли исправят сложившуюся ситуацию.

С этой мыслью в надежде завязать разговор

по интересующей меня теме я повернулся

к рыбаку и поинтересовался: клюет?

Тот добродушно взглянул на меня и заговор­

щически шепнул: клюет, редко клюет, но

иногда там проплывает что­то большое, как

кит. Глубоко.

— Может, бревно? — предположил я.

— Нет, оно извивается, — покачал головой

психиатр и предложил: — Давай тихо поси­

дим, чтобы не спугнуть.

Я деликатно выжал носок, вылил воду из

ботинка и со словами благодарности покинул

Вениамина Анатольевича.

Что ни говори, подледный лов — это фило­

софия. Взгляд на мир сквозь многометровую

толщу прохладного кристалла, отсекающего

все лишнее, чтобы наконец появилась воз­

можность услышать биение собственного

сердца, чтобы сначала подумать обо всем

и потом уже не думать вовсе, но точно знать,

что где­то там, в глубине, иногда проплывает

что­то живое огромных размеров.

русский пионер №3(36). май 2013 20

Карикатурист и писатель Андрей Бильжо в своей колонке рассказывает про упрощенный цимес, фарфорового Ленина и про одно из самых нелюбимых своих слов, жить с которым ему оказалось непросто, но зато как интересно. Читаешь и завидуешь. Завидуешь и читаешь.

В русском языке имеется несколь-

ко слов, которые вызывают у меня буквально

физиологическое отвращение. Это вовсе не

мат, к которому я отношусь с глубоким уваже-

нием. И даже не слова-паразиты. Это обычные

слова.

У моего девятилетнего внука такое слово —

«пузырь». У меня одним из таких слов явля-

ется слово «полукровка». Есть в этом слове

что-то уменьшительно-пренебрежительное,

что-то неопределенно-оскорбительное, что-то

розовато-сероватое. Впервые я услышал слово

«полукровка» в школе. В школе вообще все

впервые. Уже не помню, кто в меня этим сло-

вом запустил. Пролетев, оно глубоко вонзилось

в меня. Поранив и застряв надолго. Что поде-

лаешь, я был и остаюсь человеком чувствитель-

ным и легкоранимым.

Когда дома я раскрыл потрепанную метрику

и обнаружил, что папа у меня русский, а мама —

еврейка, меня пробил холодный и липкий пот.

Мне вдруг стало страшно и стыдно за этот страх.

Полукровка. Я никак не мог распутать этот

национальный клубок, состоящий из крайне

противоречивых чувств. А в подростковом воз-

расте понять, кто ты, — болезненно важно.

Одну мою бабушку, которая жила с нами, звали

Зельда Израилевна. Бабушка была верным ле-

нинцем и, несмотря на свое отчество, активным

противником «израильской агрессии». Я боялся,

что мои одноклассники узнают, как ее зовут.

И мне за это стыдно до сих пор. Одноклассники

у меня были замечательные, но страх этот был

неосознанным.

Ничего еврейского в бабушке не было. Кроме

имени. Из всех слов на идише она знала только

слово «тухес» — «попа». И довольно часто

его, это слово, употребляла как некоторое

ругательство.

Готовила моя бабушка себе иногда морковку

в молоке и с изюмом. Тушила. Получался упро-

щенный цимес. Десертное блюдо. Только себе

бабушка готовила не потому, что была жадной,

а потому, что остальные домочадцы это блюдо

не только не любили, но и смотреть на него не

могли. Моя бабушка ничего не знала про каш-

рут. У нее была другая религия — коммунизм.

Другой бог — Ленин. Ленин из фарфора стоял

у нее на письменном столе. Мои одноклассники

любили протирать у него пыль на лысине. Ма-

ленькие подростки-диссиденты середины семи-

десятых. Еще бабушка любила говорить: «Когда

orlo

va

текст: андрей бильжо рисунок: анна всесвятская

русский пионер №3(36). май 201321

этаже в маленькой квартирке. Лоджия выходила

к заднику овощного магазина, на глухую стену

которого постоянно мочились местные алкого-

лики. Несколько покачивающихся спин были

в кадре всегда.

Через стенку от нас жили алкоголики, которые

пили не просыхая. Они не связывали свой питей-

ный цикл со временем суток. Их питейный цикл

был связан исключительно с их алкогольной

физиологией. Проснулся — выпил. Выпил — по-

дрался. Устал — заснул. Проснулся — выпил…

Такса Дездемона не любила непорядок. И лаем

пыталась его навести, выскакивая на лоджию.

«О, опять еврейка лает», — говорили мои недо-

вольные соседи-алкоголики.

Однажды в Праге я был в прямом эфире на

«Радио Свобода». Вел программу замечательный

Петя Вайль. Звонили нам исключительно антисе-

миты. Когда они нас достали своими вопросами,

я спросил радиослушателя-антисемита: «Почему

вы решили, что я еврей?» — «Фамилия у вас —

Бильжо». — «А вы знаете, что это аббревиа-

тура?» Петя в ужасе смотрел на меня, открыв

рот в ожидании расшифровки. «Ну и что это

значит?» — не успокаивался занудливый анти-

семит. Надо сказать, говоря, что это аббревиа-

тура, я не предполагал, что меня попросят ее

раскрыть. И тут вдруг меня осенило: «Бог; Исти-

на; ЛюбовЬ; Жизнь; Отечество». На той стороне

эфира раздался какой-то глухой стук. По-моему,

человек упал со стула. На этом дурацкие звонки

прекратились. С тех пор идиотам свою фамилию

я расшифровываю именно так.

Как-то во время застолья с друзьями я при-

думал себе «статью», по которой меня могли

бы посадить типа как бы при Сталине. Мол,

лучше я сам сформулирую, чем кто-то коряво

это сделает за меня. Звучала она так: «За из-

девательства над образом русского человека

в карикатурной серии “Петрович”». Спустя не-

сколько лет в «Литературной газете» появилась

заметка, в которой автор раскрывал приду-

манный мной тезис на полном серьезе. Дело

в том, что бе зумцы выдвинули меня тогда на

Государственную премию, к получению которой

я был близок, именно за этот «сериал», и автор

заметки оказался сильно возмущен этим фак-

том. Он же был настоящим русским патриотом.

Как он думал…

Нет, все-таки у полукровки и психиатра есть одно

большое преимущество — отвечать на вопрос

о национальности снисходительной улыбкой.

еврей ест курицу? — Когда курица больна или

еврей болен».

Другую мою бабушку звали Антонина Игнатьев-

на, но вот фамилия у русской бабушки была

«какая-то нерусская» — Билжо. Мягкий знак

появился потом у папы. Паспортистке так показа-

лось красивее. Двух бабушек я любил одинаково.

В школьном журнале с зелеными страницами

на последней, там, где список учеников в ал-

фавитном порядке и их адреса, была и графа

«национальность». В длинном столбце, состояв-

шем из слов «русский» и «русская», было всего

два пропуска. У татарина Гены Никифорова

и у меня. Учителям казалось, что они деликатно

подошли к национальному вопросу.

Так кто я? Этого я никак не мог понять. Нет, то

есть я-то был уверен, что я русский. Но выходит,

что так думал я один.

Стоит ли описывать те чувства, которые я ис-

пытывал, получая советский молоткастый,

серпастый паспорт с графой «националь-

ность»? Думаю, что не стоит. А прошло все

очень деликатно-формально. И когда я раскрыл

паспорт, я увидел написанное черной тушью

каллиграфическим почерком с разнообразны-

ми завитушками слово «русский». По папе. По

закону. Русский. Но Бильжо…

А еще я переживал, что обидел маму.

В конце восьмидесятых я возвращался

с работы из психиатрической больницы имени

Кащенко. В час пик. В подземном переходе

напротив выхода из метро стоял здоровый,

одетый во все черное «баркашовец» и всем

раздавал какие-то листовки. Увидев меня, он

жестом меня подозвал. А надо сказать, что

я всегда был внимательным и любопытным.

Это мне помогало. Но и страдал я из-за этого

не раз. Собственно говоря, и подозвал он меня

потому, что я его внимательно разглядывал.

Я подошел к нему — опять же из любопытства.

И тут… Тут он трогательно кладет мне руку на

плечо, дает листовку и говорит: «Ты приходи

обязательно. Там все написано. Я вижу, ты —

наш!!!» Оба-на! То, что меня всегда любили

душевнобольные и маргиналы, я всегда знал.

Но что так? Эту листовку дома я вручил своей

жене, урожденной Захаровой, взявшей мою

непонятную фамилию Бильжо. Эту листовку

я сохранил на память как охранную грамоту.

В Теплом Стане я жил со своей женой, малень-

ким сыном и таксой Дездемоной на первом

русский пионер №3(36). май 2013 22

Без Касперского — никуда. И так уже сколько лет: чуть что, едва купил новенькую ЭВМ — сразу задумываешься об одноименном антивирусе. А сам Евгений Касперский не только думает о каждом из нас, но и думает о цифровом счастье и безмятежности глобального человечества. Грубо говоря, спасает мир. Дебютант «Русского пионера» Евгений Касперский просто, по-деловому, рассказывает, как он и его люди обезвредили шпионскую сеть.

КаКим вы представляете себе совре-

менного разведчика? Высокий атлетичный

мужчина в темном костюме и солнцезащит-

ных очках, стреляющий с двух рук и умеющий

управлять хоть самолетом, хоть поездом? Или

джентльмен в смокинге, предпочитающий

«водка-мартини»? Наконец, агент-нелегал,

живущий в чужой стране под прикрытием?

Нет, нет и нет. Современный разведчик — это

гик с всклокоченными волосами, держащий

банку газировки, обложенный коробками из

фастфуда и уставившийся в монитор с бегущи-

ми строчками кода. Такие ребята создают мас-

штабные сети кибершпионажа, действующие

в Интернете. Например, «Red October» — одну

из первых шпионских киберсетей, распростра-

нившихся по всей планете.

Пять последних лет они шпионили за диплома-

тическими ведомствами, государственными

структурами и научно-исследовательскими

организациями разных стран мира. Кибер-

шпионы собирали данные и секретную инфор-

мацию с мобильных устройств, компьютеров

и сетевого оборудования. Атака была нацелена

на конкретные организации (в основном пра-

вительственные) в Восточной Европе, странах

бывшего Советского Союза и Центральной

Азии, а также Западной Европы и Северной

Америки.

«Красный Октябрь» (в нашей лаборатории мы

его сокращенно называли «Rocra») продолжает

оставаться в активной фазе даже сейчас:

украденные данные отсылаются на несколько

серверов управления, конфигурация сети

которых имеет чрезвычайно сложную инфра-

структуру. Регистрационные данные, использо-

ванные при покупке доменных имен серверов,

а также информация о датах создания файлов

указывают на то, что эти атаки проводились

еще в мае 2007 года.

Мы засекли Rocra в октябре 2012 года. Наш

партнер сообщил об обнаружении подозри-

тельного письма, пришедшего в их организа-

цию. «Лаборатория» проанализировала внед-

ренный код и стала внимательно изучать это

новое семейство программ. Мы устроили

целую охоту за вредоносными модулями, ко-

торые имели отношение к этому семейству.

И очень скоро мы обнаружили колоссальные

размеры этой кампании! Тогда я дал команду

на полномасштабное расследование. И да,

как и положено, шпионскую кампанию

jona

s ka

rlsso

n

текст: евгений касперский рисунок: павел пахомов

русский пионер №3(36). май 201323

нужно было назвать. Мы окрестили зловреда

«Red October». Во-первых, потому, что все это

дело началось в октябре, во-вторых, в честь

романа «The Hunt for the Red October» Тома

Клэнси.

Во время исследования наши аналитики обна-

ружили несколько интересных особенностей.

Злоумышленники создали многофункциональ-

ную платформу, которую можно было быстро

и легко доработать под каждого конкретно-

го пользователя. Мы видели такой подход

и ранее, но что выделяет «Красный Октябрь»

на фоне других шпионских кампаний, так это

разнообразие и количество созданных ата-

кующими модулей. Они, казалось, были на все

случаи жизни шпиона.

Перед атакой хакеры детально анализиро-

вали свою жертву. Затем атакующий модуль

настраивался в соответствии с полученной

информацией. Например, инфицирован-

ные документы в электронной почте были

созданы индивидуально и по темам, которые

непременно заинтересуют жертву атаки. Об-

ращение было именное, письмо не вызывало

никаких подозрений. После проникновения

«подстройка» продолжалась. Система деталь-

но анализировалась уже изнутри, загружа-

лись необходимые дополнительные модули

для разных типов ОС, языков, устройств,

сетей и т.д. Программа могла самораспро-

страняться внутри сети по команде операто-

ра. Это сделано для того, чтобы не привле-

кать внимание администраторов внезапно

возникшей эпидемией.

Шпионская кампания управлялась через

командные сервера. Зловреды получали от них

задачи, выполняли их и посылали информацию

обратно. Информация о самих задачах, как

правило, сразу удалялась. Однако в некоторых

случаях задачи были активны постоянно — на-

пример, когда программа ждала подключения

к компьютеру мобильного телефона.

Наше расследование выявило более 1000 мо-

дулей, относящихся к 34 разным категориям.

Самый последний из них был обнаружен 8 ян-

варя 2013 года.

Основной целью хакеров были файлы, в ко-

торых есть секретные данные: дипломатиче-

ская почта и документы правительственных

организаций. Например, мы обнаружили, что

зловред специально ищет файлы с расшире-

нием «acid*». Это документы, зашифрованные

программой Acid Cryptofiler, которая обычно

используется государственными структурами

Евросоюза и НАТО.

Настолько сложная кампания требует серьез-

ных ресурсов: команду разработчиков, спе-

циалистов поддержки и очень много времени.

Я предполагаю, что около 20 человек работали

над «Красным Октябрем» на ежедневной осно-

ве в течение пяти лет.

К сожалению, достоверно вычислить разра-

ботчиков невозможно. Однако исходный код

содержит множество намеков на то, что к его

написанию были причастны русскоязычные

специалисты. Мы продолжаем наблюдение за

этим вредоносом совместно с представителя-

ми CERT (Computer Emergency Response Teams)

разных стран. «Лаборатория» предоставляет

техническую экспертизу для расследования

и статистические данные детектирования

зловредов.

Обнаружение многоуровневой шпионской

сети говорит об одном: Интернет теперь —

полноценная арена боевых действий.

«Красный Октябрь», пожалуй, одна из самых

серьезных и технически сложных шпионских

программ, выявленных за последние годы.

Разработать, а главное, поддерживать ее

в рабочем состоянии не смогли бы ни акти-

висты, ни кибермошенники. Пять лет работы,

ручная настройка и солидное постоянное

финансирование прямо говорят о причаст-

ности государства к разработке зловреда.

Шпионаж существовал всегда, но теперь он

перенесся на киберарену. А это значит, что

любая, абсолютно любая компания, безотно-

сительно происхождения или сферы деятель-

ности, под ударом. Времена Бонда позади,

теперь гики на сцене.

Звучит пугающе? Согласен, но я оста-

юсь оптимистом. И тому есть причины.

Хакеры использовали давно известные

уязвимости, которые к моменту атаки уже

были устранены производителями софта

и детектировались антивирусами. Мы

предполагаем, что на инфицированных ком-

пьютерах не было вовремя обновлено ПО

и отсутствовали антивирусы. Так что битва

пока не проиграна.

русский пионер №3(36). май 2013 24

Уже когда шла работа над этим номером, главные герои которого — евреи, пришло известие из Лондона, что одним героем стало меньше. Поэтому колонка обозревателя «Ъ» Екатерины Истоминой, начавшись сценами рабочего тест-драйва, неминуемо выруливает на осмысление роли личности в истории — по крайней мере, в истории автора колонки. В общем, Березовский как живой.

Старт ралли по маршруту Красноярск—

Дрокино—Козулька откладывался несколько

дней. Участники автомобильной снежной

схватки «Красная Сибирь» все никак не

могли собраться вместе. В Красноярске

было холодно: минус 32. В первый день было

решено не торопиться и провести время

в спортивно-питательном комплексе «Бобро-

вый лог» на улице Сибирской. В «Бобровом

логе» есть каток, лифты, динамичные трассы,

однако столичных любителей привлек дорогой

ресторан «Вертикаль», посвященный при-

знанным талантам Владимира Высоцкого. На

столе в «Вертикали» молча без всякой шкуры

возлежал миллезимный олень, окружен-

ный соусом из морошки. Были еще парная

медвежатина, кабан натуральный, глянцевые

персики, соленые грибы, серебряные ложки

и пинцет для лимона. На натюрморт со всех

сторон взирал Владимир Высоцкий — с совер-

шенной бородой, сам весь в горах, уверенный

и романтичный. Звенела гитара, в дым плыл

армянский дудук, мы пели «День Победы».

Наутро было решено не торопиться с ралли до

Козульки, а провести тренировочные учения

в районе аэропорта «Емельяново». Учения

сводились к тому, что участникам нужно было

отключить ESP и ездить как можно быстрее

в ледяном желобе. Выставлялись оценки, рас-

пределялись места: автор этого дизельного си-

бирского сонета заняла 19-е место из 20 всех

поул-позиций. Вечером того же дня отмечали

победы в «Свинье и бисере» (вход напротив

памятника то ли Пушкину, то ли Ленину, то ли

Николаю Караченцову на центральной улице

города). В «Свинье…» старались официанты.

Они предложили парниковые огурцы, медовые

пряники, кедровые орешки, молочных поросят

с глазками, картошку с укропом. И постави-

ли перед каждым гостем по бутылке водки

«Березка».

«Почему вы поставили мне целую бутылку?» —

спросила я. «А что, вам не хватит?» — при-

сел гарсон. Вот как широк русский человек.

Сузить! Сузить его, не дожидаясь перитонита.

Через сутки московские автолюбители

все-таки выдвинулись в сторону Козульки. По-

летели они так стремительно, что я отстала от

колонны приблизительно через 20 километров.

Вокруг, конечно, елки. И… медведи. Хорошо,

если это будут депутаты из «Единой России». Ну

а если самые настоящие звери?

orlo

va

текст: екатерина истомина рисунки: анна каулина

русский пионер №3(36). май 201325

Через полчаса передо мной на пустом льду

остановился японский автомобиль. Из него

поднялся человек в широких варежках. На

нем была синяя куртка, на спине которой было

написано «Космос». Я призналась, что явля-

юсь журналистом-испытателем. Под Козулькой

я случайно, наблюдаю за зимней природой,

вот беда, застряла в канаве. Прошу помощи,

на космос не претендую.

«А, вы журналист! И вы работаете у Бере-

зовского?» — спросила широкая варежка.

Успел же Борис Абрамович наследить даже

в маленькой Козульке! Ну а что же говорить

о большом Дрокино… Помнит Вена, помнят

Альпы и Дунай тот поющий и цветущий яркий

май. Помнит сердце, не забудет никогда!

Для широкой варежки с надписью «Космос»

любой журналист работал только у Березов-

ского, именно поэтому он и был, собствен-

но, журналистом. Борис Березовский был

абсолютным входным билетом в нервный

и тревожный мир прессы. Я не отрицала оче-

видного. Но подчеркнула: «Я уже не работаю,

в том смысле, что он у нас больше не рабо-

тает» (в 2008-м Березовский уже больше не

являлся владельцем «Коммерсанта»). Варежка

заметно расстроилась. Что-то тогда слома-

лось в сибирской широкой варежке. Пропало

какое-то устойчивое базовое знание.

В сентябре 2003 года знаменитый британский

шеф-повар Гордон Рамзи давал ужин для новых

русских жителей Лондона в ресторане гранд-

отеля Claridge’s. «Кабачковая рапсодия на по-

вышенных тонах» (что-то вроде; инновационное

меню мастера) растревожила аппетиты многих

лондонских гурманов — уроженцев Краснояр-

ска и Воркуты, Тюмени и Кемерова. Кабачки

и их светские эманации — тема для огненной

субботней колонки в нашу буржуазную газету!

Высокое русское общество таинственно

склонялось над тарелками в попытке сопри-

коснуться с овощными изотопами. Многие

дегустаторы медленно курили в дорогой отель-

ный фарфор: в 2003-м это было еще хоть

как-то возможно — в этикетном смысле.

«А… так вы журналист! И вы работаете у Бере-

зовского?» — понимающе заулыбался брылас-

тый мужчина с запонками в форме якорей.

Его сестра юных лет (одетая авантажно) в этот

момент рассказывала о далеких кемеровских

шахтах, добавляя по-русски: «А я сегодня

делаю в Лондоне свой юридический».

русский пионер №3(36). май 2013 26

волновался Борис Березовский. Было видно,

что сейчас от него уйдет какое-то базовое,

очень устойчивое знание. Он даже совсем

отвернулся от своей дамы, которая в заметной

истерике нажимала кнопки лифта. Своенрав-

ный лифт наконец-то подъехал.

Маленький владелец всей на свете прессы

продолжал бушевать и размахивать руками.

И что-то еще важное прокричал мне в закры-

вающиеся стальные двери. Я не помню, что

именно (хотя надо было записать-то, дура!). Но

я хорошо помню его интонацию.

Звучал он то нежно, то страстно.

Как будто Россию обнял.

Вот такое было ралли.

Я не отрицала очевидного. Но подчер-

кнула (пусть и мысленно), что не стоит

спорить с людьми, делающими «юриди-

ческий». Юридический. Адрес, что ли?

Как же узок русский человек. Особенно

за границей и особенно в лингвистиче-

ском плане. «Все шесть наших кемеров-

ских шахт подписаны на “Коммерсантъ”.

Знаем, читаем», — тихо рассуждал мужчина

с якорями. Гарсон Claridge’s плеснул ему

соуса, человек-якорь не знал, куда теперь

сбросить пепел. «Петюник, в стакан не

нужно», — твердо заметила его сестра,

по-прежнему одетая авантажно. Она жила

в Лондоне.

Березовского часто видели в лифте: с кем мне

ни доводилось говорить в Лондоне на его счет,

лифт был элементом программы. Он выходил

и входил, он вбегал, он поднимался — и лифт,

и Березовский в нем. «Это, конечно, мета-

фора домовой трубы», — сообщил бы здесь

измученный структурным онанизмом пред-

ставитель культурологического сообщества

Сорбонны.

В тот вечер Борис Абрамович (черный ко-

стюм, белая рубашка) был с дамой. Было

совершенно очевидно, что этот короткий че-

ловек в ближайшее время не собирается

покидать мир большого секса.

«Борис Абрамович, вечер добрый! Вы прости-

те, но я у вас работаю. В Москве, правда». —

«Вы журналист, что ли?» — Борис Абрамович

радостно заблестел своим древним верным

носом. Его дама насторожилась. Пресса

все-таки. Чего от нее ждать? Она ведь еще

пока не представляла, чего можно ожидать от

самого Березовского.

«Вы журналист! И вы работаете у Березовско-

го! — торжествующе, как дирижер перед ор-

кестром, закричал сам Березовский. — Есть

ли жалобы, нарекания? Там все нормально, ну,

зарплата, условия?.. Цензуры там нет, я знаю,

я ведь и не допускаю… И мысли о ней!»

«Борис Абрамович, я человек очень малень-

кий. Я ведь политики и социальной сферы

совсем не касаюсь. Рестораны, курорты,

гонки, скачки, часы, украшения. Словом, все

шуршащее, журчащее — короче, дорогие удо-

вольствия. Новый буржуазный быт, вы меня

понимаете. Как писал наш поэт, постылой

жизни мишура…»

«Дорогие удовольствия? Что это? И вы не в от-

деле политики? И даже не в отделе экономи-

ки? И даже не в отделе преступности?!!» — за-

Пионер-герой. Лампочка Ценципера. Про несколько поколений

в одном очерке. Следопыт. Татаро-монгольское пришествие. Наш

корреспондент пересмотрел историю в духе времени.

русский пионер №3(36). май 2013 28

— Послушайте, любезный, — спросил Ценципер гробовых дел мастера, — я работал в этих стенах тридцать пять лет. Могу ли я рассчитывать на скидку в вашей фирме?

русский пионер №3(36). май 201329

Этот очерк обозревателя «РП» Дмитрия Филимонова при всех

своих компактных габаритах охватывает тем не менее сразу несколько эпох и столько же

поколений. Автор прослеживает закономерности и выводит мораль. Пока он это делает,

читателю предстоит разобраться, кто же в очерке пионер-герой.

текст: дмитрий филимонов фото: orlova

русский пионер №3(36). май 2013 30

Борух Ценципер был не очень храбрым

человеком. Откровенно говоря, он был патологическим трусом. Когда первый раз бомбили Севастополь, Борух пропал. К вечеру объявился.

— Ты где был? — спросила Рахиль.— В бомбоубежище.— Борух, ты бросил меня, детей

и побежал прятаться?— Рахиль, — потупил взор Бо-

рух, — ну должен хоть кто-то остаться в живых в этой семье.

Он был патологическим трусом и держал явочную квартиру. В его доме собирались большевики-подпольщики. Он страшно боялся, что однажды при-дут жандармы и всех арестуют. Всех — и его тоже. Но еще больше боялся, что к власти придут большевики и отберут его мельницу в Мелитополе, кинотеатр «Черномор» в Балаклаве и шаланду с тем же названием в севастопольской гавани. Он боялся этого и потому держал явоч-ную квартиру. Где собирались больше-вики. Он рассчитывал, что большевики, придя к власти, не тронут его мельницу в Мелитополе, кинотеатр «Черномор» в Балаклаве и шаланду с тем же названи-ем в севастопольской гавани. Своих же не трогают, верно? Блат — великая сила!

Когда белые бежали в Стамбул, они прихватили шаланду. Эх, это была не просто шаланда, а настоящее морское судно — с гальюном на корме! Когда пришли красные, они экспроприиро-вали мельницу в Мелитополе и кино-театр «Черномор». Эх, это был не просто кинотеатр, а единственный кинотеатр в Балаклаве! Борух боялся, что отберут и квартиру. Поэтому пошел в Реввоен-совет и получил охранную справку. «В гор. Севастополе на квартире т.т. Цен-ципер Б.А. и Р.Л. проходили конспиратив-ные встречи подпольной большевистской группы». Мемориальная квартира, так сказать. Не отобрали.

И когда Боруха арестовали прямо на улице и посадили в тюрьму, Рахиль пошла к Папанину. Ну, тому самому Па-панину, полярнику. Только в те времена он еще не был полярником, а был тока-

рем портовых мастерских и участвовал в тайных сходках на явочной квартире, а с приходом большевиков сделался большим начальником в Реввоенсовете. И вот она приходит к Папанину и го-ворит:

— Ваня, помогите! Моего Боруха арестовали.

— За что? — спрашивает Папанин.— Не знаю.— Так узнайте, тетя Рахиль.И она идет и пишет записку

в тюрьму. «Дорогой Борух, Советская власть — мудрая власть, она разберется, и тебя освободят. Целую, люблю, пор вокс». Охранник прочитал записку, не нашел в ней ничего недозволенного. Борух написал ответ. «Дорогая Рахиль, я знаю, что Советская власть — мудрая власть, она разберется, и меня освободят. Целую, люблю, пор голд». Охранник про-читал записку и не нашел в ней ничего недозволенного. Он же не знал, что на идише «пор вокс» означает «за что». А «пор голд» — «за золото». Борух трудился приказчиком в конторе металлопроката. И приторговывал золотишком. Страшно боялся — но торговал.

На следующий день Боруха выпус-тили. Блат — великая сила.

Когда через много лет его аресто-вали снова, Папанин, к тому времени уже знаменитый полярник, начальник Севморпути, снова спросил: «За что?»

За тетрадки. На этот раз Борух тор-говал школьными тетрадками на город-ском рынке. Спекулировал. Ему светил срок — три года. Но его отпустили снова. Блат — великая сила.

Вы хотите спросить, к чему я все это рассказываю? Не спрашивайте, а то перестану рассказывать. Борух родил Мулю, Аду и Моисея. Моисей уехал в Моск ву, стал Мишей и родил Володю.

Так вот, когда этого самого Во-лодю выгнали из института, он шел по московским улицам и был грустен. Рядом затормозила черная «Волга».

— Привет, Ценципер! — крикнул пассажир черной «Волги». — Как дела?

— Привет, Прокофьев, — сказал грустный Ценципер.

Юра Прокофьев, московский мэр, первый секретарь горкома, гэкачепист. Только в те времена он еще не был гэкаче-пистом, а был выпускником МАМИ, Мос-ковского автомеханического института. Того самого, откуда выгнали Ценципера. Но Прокофьев этого не знал, потому что, когда Ценципера выгоняли, он стреми-тельно делал партийную карьеру и в ин-ституте появлялся редко.

— За что? — спросил Прокофьев.На пятом курсе их призвали на во-

енные сборы. «Здравствуй, дорогой отец мой и родитель, с поклоном к тебе пись-мо пишет сын твой младший — Володя. Шлю я тебе красноармейский привет и добрые пожелания в жизни твоей, а так-же и здоровьица тебе наилучшего. Обе-щаю хорошо служить и зорко охранять покой и благополучие всех вас. Живите и работайте спокойно — мы верно стоим на страже Родины. Через два дня увезет нас поезд в далекие от вас места, но и там любовь моя не потускнеет, а будет сиять, как бляха на ремне солдатском».

Он думал, что это будет забавная прогулка в армию. Трудная, но веселая. Как на Целину съездить. Ценципер и Целина. Ездили — знаем! Однако для Ценципера военные сборы закончились быстро — когда он дал в морду офице-ру. Этот глупый молодой офицер сидел в курилке-песочнице — ну, вы знаете, какие курилки бывают в армии, — и рассказывал антисемитские анекдоты. Этот глупенький молоденький офице-рик в песочнице рассказывал анекдоты про евреев в присутствии еврея Ценци-пера. И получил в морду. И была драка. Институтское начальство эту историю замяло. Но потом, на выпускных экзаме-нах, Ценципер пытался сдать вождение за друга своего Леопольда. Друг Лео-польд не мог совладать с автомобилем. Когда он садился за руль, машина выез-жала на тротуар и начинала гоняться за прохожими. И не потому, что он злодей и хулиган, — просто любая техника в руках Леопольда становилась опас-ной. Ну такой вот, неприспособленный. Когда подлог вскрылся, Ценципера выгнали. Припомнив драку, выдали

русский пионер №3(36). май 2013 32

характеристику: «По своим морально-политическим качествам не может быть советским офицером и, следовательно, командиром производства». Это был волчий билет.

Тут еще дед Борух и бабка Рахиль письмо прислали. Писала, конечно, бабка — дед-то не сильно грамотный. Он больше на идише, чем по-русски. Когда после войны ему пленных немцев дали, чтоб железо таскать в конторе металло-проката, Борух с ними на идише разго-варивал. Чтобы понятней было. Немцам. Так вот, письмо. Ничего в нем особен-ного, главное, что вовремя. «Учись, мой мальчик, хорошо. При Советской власти все могут учиться, а это значит, что ты сумеешь работать, где тебе понравится, и жить, где захочется. Мы, если бы с де-дой могли при царизме учиться, сейчас были б люди с хорошей специальностью. Могли б в Москве хорошо зарабатывать, и квартиру нам дали бы, и вы бы в гости к нам пришли, а так сидим в поселке,

деда на старости трудно работает. Помни, мальчик: ученье — свет, неученье — тьма».

Если вы хотите спросить, зачем я это рассказываю, так лучше не спраши-вайте. Лучше совсем не читайте.

И таки да, настала для Ценципера тьма. Беспросветная. Он пытался полу-чить диплом где-нибудь и как-нибудь, работал на ярославской бойне, по уши в крови и в дерьме, но по всему выходи-ло, что карьера закончилась, не успев начаться.

— Ладно, — сказал Прокофьев, — позвони мне через пару дней.

И через пару дней Ценципера вос-становили в институте. Блат — великая сила.

Новая характеристика свиде-тельствовала о блестящих морально-политических качествах выпускника Ценципера. И с ней он поступил на служ-бу в «Лампочку» — Московский электро-ламповый завод. «Лампочка» давно не

выпускала обычных лампочек, которые советские люди вкручивали в свои люст-ры и настольные лампы, а работала ис-ключительно по спецзаказу. Лампы для гроба Ленина, которые не греются и дают мягкий «живой» свет особого спектра. Лампы для кремлевских звезд, которые практически не сгорают. Конструктор Ценципер скоро сделался командиром производства. Его конструкторское бюро изобретало лампы для военных и кос-мических нужд. Космические корабли стыковались, ориентируясь на лампочки Ценципера.

Однажды конструкторское бюро получило заказ на производство шести тысяч ламп странной конструкции. Как было сказано в техзадании, лампочка не должна отличаться внешне от обычной бытовой. Но, будучи выключенной, долж-на излучать в инфракрасном диапазоне. Невидимый глазу, но достаточный для фотосъемки свет. В техзадании не было сказано, для чего предназначены стран-ные лампы. Но ведь интересно же, да? И конструкторы таки выяснили — для гостиницы «Россия». В ней было пять тысяч номеров.

Бывало, на создание нового из-делия отводили ночь. Перед самым окон-чанием рабочего дня в конструкторское бюро заваливает охранник с винтовкой и двое в штатском. Всем оставаться на местах! Входить-выходить запрещено. Задача: сделать точно такую хреновину (штатский достает из чемоданчика лам-пу). Скопировать, не вскрывая. Работать осторожно. Образец не разбить! Срок — до утра. Справитесь — премия.

Ну, конструкторы лампу в руках повертели. Маркировка американская. Конструкция — понятная. Они точно такую лампу уже придумали — и даже сделали. Только на поток не успели поставить. Называется «лампа БАНО» — бортовые аэронавигационные огни. Но людям в штатском ничего такого говорить не стали. Чтобы премии не лишиться.

И вот ночь. Охранник с винтовкой заснул. Двое в штатском тоже носом клю-ют. Конструкторы спирт пьют.

русский пионер №3(36). май 201333

Утром Ценципер возвращает лю-дям в штатском американский образец — в целости и сохранности. И демонстриру-ет готовую лампу — собственной кон-струкции. Люди в штатском довольны. Премия обеспечена. Но ведь интересно, что это было, да? И таки выяснили: прези-дент Никсон в Москву как раз прилетал. Он в Кремле ночевал. А его самолет — на спецстоянке. С американского борта № 1 лампочка.

Однако самые трудные по кон-струкции — подводные лампы. Для под-водных лодок там, батискафов, крабовых ловушек…

Сегодня «Лампочка» предлагает за-казчикам продукцию совсем иного рода. Бутылки зеленого стекла, светящиеся указатели «Вход», «Выход», а также «Нет входа» и «Нет выхода».

Когда умирал старый Борух Цен-ципер, он произнес: «Как много я работал! Всю жизнь работа, работа…» Это были его последние слова.

Прежде чем шагнуть в окно, смер-тельно больной Михаил-Моисей Ценци-пер оставил на столе заявление в мили-

цию, письмо детям и записку в секретере: «Ребята, эта выпивка — на поминки. Dixi».

Недавно Володя, теперь уже Вла-димир Михайлович, Ценципер сходил на свою «Лампочку». Сегодня там, где было конструкторское бюро, — цех по изготов-лению гробов. Стучат молотки, визжат дрели, работа спорится.

— Послушайте, любезный, — спросил Ценципер гробовых дел масте-ра, — я работал в этих стенах тридцать пять лет. Могу ли я рассчитывать на скидку в вашей фирме?

— А что вы тут делали тридцать пять лет?

— Разные лампочки, — ответил Ценципер.

— Разные? — переспросил мас-тер. — А вечные? Это правда, что суще-ствуют вечные лампочки, только произ-водителям невыгодно их выпускать?

— В этом мире нет ничего вечно-го, — молвил Ценципер.

— Эт-точно! — согласился гробо-вых дел мастер. — А про скидки у началь-ства узнайте. Думаю, дадут.

Блат — великая сила.

...Недавно Володя, те-перь уже Владимир Михайлович, Ценципер сходил на свою «Лам-почку». Сегодня там, где было конструкторское бюро, — цех по изготов-лению гробов. Стучат молотки, визжат дрели, работа спорится...

русский пионер №3(36). май 2013 34

Нам остается сравнить два классических исторических подхода. Один — татаро-монгольское нашествие категорически плохо. Второй — в иге были и положительные моменты.

русский пионер №3(36). май 201335

Поскольку, согласно последним установкам, история России должна представлять собой

череду триумфов и достижений, «РП» делает посильный вклад

в новые веяния: следопыт Николай Фохт переосмысливает татаро-монгольское нашествие.

Аргументированно, от Конфуция. В духе последних

установок. Не поспоришь.

текст: николай фохт рисунок: александр ширнин

русский пионер №3(36). май 2013 36

Двести лет татаро-монголь-ского ига откинули

нас бог знает куда — сюда, туда, где мы есть теперь. Если бы не иго, мы, русские люди, и до айфона первыми бы додума-лись, и ДНК давно бы сами развинтили на части, коллайдер бы адронный запустили всем на страх и зависть. И Марс был бы уже нашим, и нашей валютой был бы дол-лар. Точнее, рубль был бы лучше доллара. Если бы не татаро-монгольское рабство, у нас была бы сейчас не сувенирная демо-кратия, а полноценное свободное обще-ство. Не исключаю, что мы, русские люди, жили бы уже давным-давно на другой планете, в раю — если бы в тринадцатом веке не явились дикие татары и монголы, не поработили бы, не избили бы наших русских людей, не разорили бы княжьи гнезда, не въехали бы на своем языческом коне в храм, не осквернили бы исконную русскую веру — православие.

Мне мама так и говорила всегда: сынок, что мы можем, мы же триста лет почти потеряли, нам сейчас, сынок, на-верстывать надо.

Я, в общем-то, всегда кивал на такие слова, особенно когда их мама гово-рила. Я верю своей маме. Но и этой вере приходит предел.

Лично я сомневаться стал совер-шенно случайно и издалека. Попался мне на глаза и под горячую руку Конфуций. Нет, конечно, я и раньше приметил этого выдающегося политолога и гуманиста, но в этот раз мысли пошли каким-то слож-ным, нехарактерным для моих мыслей путем — на север и на несколько веков вперед, если от Конфуция считать. Я даже не побоюсь и изложу принципиальную логистику своих размышлений. Вот Кон-фуций, который заложил основы государ-ственности китайской; его идеи настолько сильны, что пережили их создателя на несколько столетий; но ведь монголы — они же как-то с Китаем связаны, даже завоевывали его, кажется; а не могли ли идеи Конфуция, даже после завоевания монголами, перекинуться сначала на этих самых монголов, а потом на нас, на Русь; монголам конфуцианство и не нужно (о чем свидетельствует положение в мире

современной Монголии), а мы-то другие со своими жадными очами — может, мы все впитали и переиначили по-своему; так, может, монголо-татары нам все расска-зали; значит, от нашествия монголо-татар была и польза?

Таким немудрящим путем доко-вылял я, в общем-то, до довольно попу-лярного дискурса и нерешенной, прямо скажем, проблемы. Слово за слово, шаг за шагом я оказался вовлеченным в пучину споров и холиваров на тему, что нам дало татаро-монгольское иго. В смысле, дало нам оно что-нибудь или только отняло? Мой, как всегда, поверхностный взгляд цепко выхватил три подхода: 1) нашествие татаро-монголов отбросило Русь на не-сколько веков назад, 2) оно же приблизило воссоединение русских земель и подго-товило почву для Российской империи, 3) его, ига, не было совсем.

Третья, экзотическая, версия, разумеется, относится к нетрадиционной хронологии или как там ее. Короче говоря, связана с именами Фоменко и Нестеренко. И у нее очень много сторонников. Она насколько неправдоподобна, настолько и смела — наверное, поэтому так много людей, серьезных мужчин и даже женщин, верят ей беззаветно и отстаивают эту третью, альтернативную, точку зрения до послед-ней капли крови. Надо бы поподробнее остановиться, что и будет сделано чуть позже. А то хочется есть — как перед реша-ющей битвой, как при стоянии на Калке и выжидании в засаде на Куликовом поле.

Я пока еще не уверен, что монголы привнесли в цивилизацию что-то осо-бо полезное, но монгольская кухня — хорошая, честная. В Москве есть один монгольский (если уж совсем точно — бурят-монгольский) ресторан «Сэлэнгэ». Есть еще где-то на «Динамо» кафе, где подают отдельные монгольские блюда, но идти надо в «Сэлэнгэ». Потому что это заведение — в самую точку, в тютельку: как и всякое татаро-монгольское иго, оно захватило культурную гордость столицы, да и всей страны — джазовое кафе «Синяя птица». Конечно, мы-то помним, что

«Синяя птица» прогорела, что туда совсем перестали ходить люди, чтобы слушать джаз, — а куда они ходят слушать джаз? Да никуда не ходят. И не слушают. Так вот, мы все это прекрасно знаем, но осадочек-то остался.

Убранство ресторана выдержано в со-ветских общепитовских тонах. Это не попытка обидеть, это правда. То есть даже в каком-нибудь 1983 году я, совсем еще юнец, в анамнезе которого и были-то всего «Будапешт», «Молодежное», «София», ну и немного совсем бара в «Национале» (просто пару раз удавалось там пивка попить), — даже я бы тогда заметил, что не богато оформление. Да, зеркала, да, на-стоящие кожаные шкуры с ненастоящими (как я подозреваю) короткими кинжала-ми. Трехногий жертвенник дин, красные молитвенные цилиндры и персонал азиатской направленности — да. Но все эти прекрасные элементы растворяются в непобедимой советской эстетике искус-ственного дневного света, которым залит подвал «Сэлэнгэ».

Надо сказать, про монгольскую еду я кое-чего почитал. Выяснил, что монголы, и те (татарские) и эти (современные), едят мясо всех своих домашних животных: и коров, и лошадей, и верблюдов, и овец. Ну, разве что собак и кошек не едят. Еще я прочитал про кровяную колбасу, кото-рой в Монголии должно быть очень много. У монголов, получалось, все шло в дело: и мясо, и кости, и внутренности, и кровь. Совершенно замкнутый цикл, круговорот мяса в природе.

Я заказал строганину, суп «Хара Шул» и «hугабшу» — баранью печень в «рубашке» из внутреннего бараньего жира. И минералку «Сила Байкала». Вот зачем это мне? Как зачем? Для глубинного погружения в проблему, для изучения монгола как такового — вот зачем. Мне надо на время стать монголом — сделать это можно только с помощью аутентич-ной еды. Как Кэмерон перед съемками «Титаника» опускался на дно к останкам легендарного корабля, так и я спустился в подвалы «Синей птицы», чтобы есть, как монгол. А значит, думать, как монгол,

русский пионер №3(36). май 201337

поступать, как монгол. И решить наконец эту русско-монгольскую проблему… Ка-кой из ассортимента русско-монгольских проблем я отдам предпочтение, я тогда еще не знал. Но есть уже хотелось.

Забросив внутрь ледяной строганины и на всякий случай одновременно две таблетки «Лив 52», я стал озираться. За одним из сто-ликов три азиатского вида девушки с кав-казцем, несколько совершенно славянских парочек и апофеоз подвала — компания женщин среднего возраста, крупных, с хо-рошей дикцией и очень грамотной устной речью. Русские женщины громко говорили по-русски в основном на тему российского образования. Пили водку и шампанское. Скоро должны были запеть. И все бы ни-чего, но в углу большого стола, у колонны, практически не отражаясь в зеркале, зата-ился человек. Он резко выделялся на фоне женского коллектива — потому что был мужчиной и потому что мусолил во рту сигару. Я так понял, что курить тут нельзя и человек только и ждал подходящего момента, чтобы вынырнуть на улицу.

Когда он встал из-за стола, я понял, что он-то мне и нужен. Не знаю, шестым каким-то, монгольским чувством.

— Что, подышать захотелось? — Человек с сигарой был совершенно трезв и приветлив.

— Да что-то с непривычки тяжело-ватая еда, если честно.

— Да это что, — засмеялся гражда-нин. — Тут скорее бурятская кухня, чем монгольская. У монголов все, как бы это сказать, жестче.

— А вы в Монголии были?— Ну а кто нашу кафедру сюда

вытащил? У завкафедрой — это которая в платье с золотыми птицами — юбилей, им захотелось чего-то экзотического. Ну вот предложил. Я тут часто питаюсь, на-катывает иногда.

— А что вы в Монголии делали?— Сложно объяснить… Да и скуч-

но. По линии высшего образования, коро-че говоря. Так вот, знаешь, как в Монголии забивают барана или овцу? — Мужчина вкусно затянулся сигарой, и мне захоте-лось послушать.

— Ну, когда мы там гостили, одна семья, коллеги, решила устроить что-то типа пикника. Дело было не в Улан-Баторе, на каком-то соляном озере, не помню, как называется. Ну вот, перед застольем вы-шли из юрты на улицу. Я смотрю, на берегу этого озера дети с кем-то играют — собака, что ли, подумал. Присмотрелся — овца. Ну вот, поиграли они с ней и отошли, муж-чины взяли овцу, положили ее как бы на спину и за ноги так вытянули. Потом но-жом такой надрез — чтобы ладонь прошла. Монгол запускает руку внутрь еще живой овцы и хватает ее за сердце. И сжимает его, останавливает. Понимаешь?

— Понимаю. Овца сдохла.— Сдохла… — Мой собеседник

будто обиделся. — Да это самый гуман-ный способ забоя скота, чтоб вы знали. Ни боли для животного, ни судорог. Ну вот, а потом они это все варят… Тут какая особенность: из туши кровь не спускают, поэтому мясо такое черное почти. И пену с бульона не снимают — в результате довольно пахучий, мутный бульон по-

лучается. — Человек затянулся еще — чтобы, наверное, перебить нахлынувший запах. — Все варят, жареного мяса днем с огнем. А, вот еще одно забавное блюдо, которое нам на озере приготовили. Бе-рется такой советский бидон для молока, здоровый такой, знаешь? Туда сантимет-ров на пять-десять наливается вода. Лук бросают. Потом раскаляют на костре камни и вместе с кусками баранины ки-дают в этот бидон. Защелкивают крышку и начинают катать по земле. Прям раду-ются — взрослые, дети, нас заставляли. Получается вкусно. Потому что мясо хоть немного на жареное похоже. И специй они никаких никуда не добавляют — только лук и соль.

— Как-то из вашего рассказа вы-ходит, дикий совсем народ. Как же они нас смогли завоевать? — Я решил забежать не-много вперед. И вновь почувствовал себя, как герой песни Высоцкого: «…только в самом конце разговора я его оскорбил, я сказал: “Капитан, никогда ты не станешь майором”».

— Дикие… Вот вы говорите — ди-кие. А знаете, что я вынес из своей неко-роткой, кстати, поездки? Мы как пред-ставляем монгола или татарина? Злой, коварный. Я убедился, что это, во-первых, очень честный народ — в подавляющем большинстве. Во-вторых, очень добрый, добродушный, спокойный. Кстати, про нашествие: а вы знаете, что монголы во-обще не считают, что захватывали Русь? Они гордятся завоеванием Китая. Причем, ведь вы же знаете, и китайцы, грубо гово-ря, гордятся этим завоеванием. Потому что впервые за многие века монгольский хан объединил Китай, и этот хан стал законным, угодным Небу императором. А к Руси монголы всегда относились не как к колонии, а как к протекторату. Со-бирали дань, но не порабощали никогда. Дикий народ…

Человек сделал еще затяжку, а я с ужасом осознал, что сигара не кончит-ся никогда.

— У них смешно, — сменил гнев на милость путешественник, — дорог нет, есть направления. Через степь, от сопки к сопке, несколько вариантов пути.

...Двести лет татаро-монголь ского ига откину-ли нас бог знает куда — сюда, туда, где мы есть теперь. Если бы не иго, мы, русские люди, и до айфона первыми бы доду-мались, и ДНК давно бы сами развинтили на час-ти, коллайдер бы адрон-ный запустили всем на страх и зависть...

русский пионер №3(36). май 2013 38

Каждый сам выбирает. И знаете, как вы-глядит монгольское счастье, ну, богатство, успех? Значит, так: степь, юрта, на шесте рядом с юртой — солнечная батарея. От нее провод к автомобильному аккумуля-тору. От аккумулятора — к китайскому телику уже внутри юрты. Слева от входа в юрту — хозяин. Он смотрит телик, по которому, конечно же, показывают борьбу. В Монголии культ борьбы, да. А еще рядом с юртой стоит новенький «ленд-крузер» или «лексус». Это, можно сказать, конь. В Монголии еще культ коня. Любой води-тель на каком-нибудь «хюндае» рулит и так подпрыгивает, приговаривает: «Чоп-чоп-чоп!» Погоняет. Была бы в руках плетка, он бы этот несчастный «хюндай» еще и под-стегивал.

Сигара все не кончалась. Этот уже практически родной мне человек все говорил и говорил: как опарыши на дне бочки производят монгольский кумыс; как мало в Монголии туалетов и надо долго идти по степи, чтобы справить нужду; а в мороз монгольские мужчины ходят по-маленькому себе в кулак — что-бы не отморозить хозяйство; а самогон на молоке шибко забористый; что монголы верят в шаманов и что во многих семьях есть шаманы-родственники, которые и управляют большими монгольскими семьями…

Я, честно говоря, беспокоился и за оставленных без присмотра русских жен-щин, и за свою печень в «рубашке» — осты-ла небось. Как ни странно, сигара вдруг погасла, и мой рассказчик обреченно про-изнес: надо возвращаться. И добавил:

— Еще неизвестно, кто кого захва-тил и кто на кого повлиял.

Надеюсь, это относилось к моей теме, а не к его женской компании. «Hугабшу» мне подогрели, я ее запил, как положено, зеленым чаем на молоке. А Монголия (да и Бурятия — потому что это уж точно была Монголия в тринадцатом—пят-надцатом веках) стала намного ближе, намного.

Теперь сразу к делу. Нужно быстро решить вот что: какую роль в российской истории

сыграло татаро-монгольское иго? Поло-жительную или отрицательную? Как бы странно ни звучало, вопрос-то открытый! И сторонники положительной (ну, уточ-ним, в том числе положительной) роли не какие-то там маргинальные историки, а целый Карамзин, Ключевский, конеч-но, Лев Гумилев. Аргументы: монголы были терпимы к православию (в отличие от подпиравших с запада католиков-крестоносцев), борьба против ига застави-ла русских князей объединиться вокруг Московского княжества. Лев Гумилев идет дальше и утверждает, что монголы как бы показали, какой может быть Россий-ская империя и что такой территорией, в принципе, можно достаточно эффектив-но управлять.

Традиционная версия — татаро-монголы нам все испортили. С этих по-зиций на дело смотрят, скажем, класси-ческие Соловьев и Погодин. Аргументы: психологическая травма от порабощения, на Руси замерло любое развитие — стали исчезать ремесла, полная политическая стагнация, непомерные налоги со сторо-ны Орды.

Да, и как говорил, есть совсем не-традиционный взгляд. Согласно этому взгляду татаро-монгольское иго нам придумал Запад. Чтобы нас запутать и как бы противопоставить диким восточным ценностям свои, западноевропейские. И царей своих поставить, западноевро-пейских, — вместо наших исконных Красных Солнышек, Дмитриев Донских да Александров Невских. Сторонники этой теории как бы вопрошают: слушайте, ну как могли дикие монголы, которые и грамоте не обучены, которые только и могут, что пасти своих баранов в степи, захватить такую прекрасную Родину, которой была когда-то Русь-матушка? Ну как? Ну, в общем, это почти мой вопрос человеку с сигарой перед дверью «Сэлэн-гэ». Хотя, в общем-то, даже без особых разбирательств ясно, что могли захватить. В головах альтернативных историков не укладывается: как это Александр Невский мог стать приемным сыном Мамая? Как это московские князья каждый раз ездили в Орду за ярлыками на княжение? Ерунда какая-то. По всему выходит, что они не к врагам ездили, а к друзьям. Да вот и на иконах, говорят альтернативщики, ясно написано: и русские воины, и так называе-мые монголы в одно одеты. И — о ужас! (как бы ужасаются они же) — на стягах воинств супостатов не кто иной, как Иисус Христос, Спаситель. Как такое могло быть? Да и вообще, монголы не знали, что они владели миром, — значит, и не владели.

С последним утверждением все ясно, да? Оказавшийся гиперполезным разговор у ресторана ясно указывает: мон-голы не считают, что завоевали Русь, они ее данью обложили — это разные вещи. Вообще, если задуматься, очень эффектив-ный метод. Армия напрягается однажды, совершает устрашающий поход, договари-вается о дани (деньгами, провиантом, вои-нами и ремесленниками) и откатывается восвояси. К своему, комфортному образу жизни. В степь. В юрту. Экономя человече-ские ресурсы, материальные ресурсы на поддержание оккупационной армии и т.п. Поступающие средства тратятся на благо своего общества — так, как они это пони-мают. Тут ведь что важно — не вмешивать-

...Монголы были терпи-мы к православию (в от-личие от подпиравших с запада католиков-крестоносцев), борьба против ига заставила русских князей объеди-ниться вокруг Московско-го княжества...

русский пионер №3(36). май 2013 40

ся, но контролировать. Поэтому и ездили с посольствами князья — заручались в том числе военной поддержкой. Александр Невский стращал новгородцев, например, монголами и верноподданически поддер-живал монгольскую «перепись населе-ния» — главное мероприятие Мамая, да и вообще любого хана. Ведь для эффек-тивного сбора дани надо знать, сколько дворов на подведомственной территории, каково состояние хозяйства, сколько мужчин — их забривали в армию, из них набирали ремесленников. Попутно заме-тим, что именно благодаря монгольским переписям Русь вообще осознала, что она собой представляет — с хозяйствен-ной точки зрения. И тут же: вот поэтому на хоругвях монгольских армий и мог появиться Христос. С некоторыми русски-ми князьями воевали армии русских же наемников. И одежда потому же одинако-вая. Я, конечно, схематично это описываю, но суть в том, что видимые и странные противоречия, на которых основана аль-тернативная версия, — следствие того, что оккупация была очень специфической. По существу, как мне кажется, русские князья использовали монгольское ханство, а по-том Орду как Центр, которого не было у самой Руси. В каком-то смысле Золотая Орда — это сбывшаяся, хотя и не осознан-ная мечта.

Ну и, конечно, один из главных провалов Фоменко и Ко — это отрицание и самой монгольской империи, и Чингис-хана. Ну ладно, монгольскую империю можно проигнорировать в рамках выдви-нутой концепции. Но Чингисхан? И стран-ный аргумент — мол, имя-то у него ненастоящее. Да и не имя это, а, можно сказать, должность. А на должности, мол, кто угодно оказаться может — хоть тот же Дмитрий Донской. Ну хорошо, не Чингис-хан было его имя, а Темуджин, и что? Он родился с комочком крови в руке, стал великим полководцем, чтобы отомстить за своего отца, которого убили враждеб-ные племена. То есть несимметрично ото-мстил, как Ленин за брата, но это же какая достоверная мотивация! А вы говорите, не было такого. И будто не известно никому о существовании с седьмого, кажется, века

великого государства тюрков, которые контролировали Шелковый путь, Атти-лы с его гуннами (которые тоже вышли из этих мест; Аттилу, кстати, как я по-нял, альтернативщики тоже назначили первым русским князем — ничего у них даром не пропадает. Все работает на вели-кую русскую идею).

Короче говоря, разбив в пух и прах альтернативную историческую концеп-цию, уясним, что Монголия не с кондачка, а пять-шесть веков готовилась к экспансии на запад. Осознание своих имперских за-мыслов пришло из Китая. То есть интуи-ция насчет Конфуция не подвела! Оправда-ние военным походам к тринадцатому веку у монголов было именно китайское: завоеватели сеяли благодать побежден-ным народам и землям. И гармонию. И жить спокойно не могли монгольские ханы, пока не облагородят очередную тысячу гектаров. В те времена подобного пиар-прикрытия хватало за глаза. И исто-рикам спасительный мессидж: нация дей-ствовала логично, последовательно, а не следуя дикому, импульсивному своему темпераменту.

И значит, нам остается сравнить два классических исторических подхода. Один — татаро-монгольское нашествие ка-тегорически плохо. Второй — в иге были и положительные моменты.

Я сразу прошу прощения у нор-мальных и серьезных людей — я не стану углубляться и детализировать. В этой более чем двухсотлетней истории столь-ко подробностей, что корректно я их все равно не смогу задействовать. Буду, как водится у меня, схематично, оставляя за тактом даже усвоенные за время изучения вопроса знания.

Так вот, на мой взгляд, тут все до-вольно просто. Главное — традиционные историки, несмотря на различие концеп-ций, используют одну и ту же фактуру. Вы-воды делают разные. Поэтому мы можем просто пройтись по ключевым момен-там — и сделать собственные выводы.

1. Из-за татаро-монгольского на-шествия деградировала экономическая, политическая жизнь Руси.

Это почти так. Почти, потому что если мы «возьмем» немного раньше, увидим, что деградация началась лет на восемьдесят—сто раньше. Экономика во-шла в фазу стагнации из-за междоусобиц русских князей. Ну, как экономика — эко-номики княжеств не могли развиваться, укрупняться как минимум из-за неста-бильности границ. Не говоря уж о том, что торговля между русскими княжествами из-за этой нестабильности тоже стала приходить в упадок. Слабину, запах крови первыми почуяли западные соседи, не монголы. Альтернативой католической оккупации и стало иго. Конечно, вопрос: хрен редьки не слаще, шило на мыло и т.д. Однако обе стороны признают, что нетер-пимость католиков в сравнение не идет с отношением монголов в данном случае к православию. Вопреки, как говорится, расхожему мнению монголы не разоряли православные храмы, а помогали им (на-верняка были эксцессы во время военных походов — но это уж на войне как на вой-не). До принятия ханом Узбеком мусуль-манства (формального — в этом историки сходятся) и после позиция монгольского руководства была сугубо прагматичной: власть Орды поощряла духовенство, освобождала православные институции от налогов, помогала в строительстве храмов (ну, или не мешала), а взамен русские священники и паства должны были молиться за ханов. И молились. По поводу политической жизни: Орде нужна была стабильная, если не процветающая, подведомственная территория — меж-доусобицы жестко пресекались. Можно сказать, в период татаро-монгольского ига над Русью (в широком смысле — Киев-ской, Московской, Новгородской) царило перемирие. Это перемирие, грубо говоря, промыло мозги многочисленным русским правителям, доказало полезность цельно-го, не воюющего государства (фантомного, конечно, на тот момент, но все же единого и централизованного). И наглядно показа-ло даже не как можно управлять огромной территорией (хотя и это тоже), а что ею во-обще можно управлять. Как в свое время китайцы, монголы заронили в русскую политическую душу идею империи — эта-

русский пионер №3(36). май 2013 42

лон непреходящего политического шика. Так что первый аргумент против пользы ига, скорее, переходит в разряд «за».

2. Остановилось промышленное развитие Руси, зачахли ремесла, искус­ство.

Тут, скорее, придется согласиться. Только с оговоркой: не то чтобы зачах­ли — они перестали бурно развиваться. Судя по всему, монголы как раз цинично отбирали мастеровых людей и пускали их умения на благо Орды. Ну, или цент­ральной ставки. В резиденциях ханов был воссоздан такой Вавилон — разнопле­менные работники, воины, чиновники (советники). Но, как было сказано, храмы строились, иконы писались — а светская жизнь, да, находилась в глубокой депрес­сии. Потому что, чего бы кто ни говорил, иго есть иго, любая несвобода нации, любое попрание суверенитета (даже того, которого и не было) — это однозначное зло. В промышленности, в искусстве, в социальной сфере русских княжеств на двести лет воцарилась стагнация. Все­таки ставим минус, хотя и не такой жирный: промышленное и социальное развитие русских земель не остановилось, не было разрушено, а очень сильно замедлилось.

3. Татаро­монгольское иго нанесло «психологическую травму» зарождающей­ся российской государственности.

Про это я уже почти все сказал: самую большую травму еще до татаро­монголов нанесли себе сами русские. Все эти бесчисленные войны между князья­ми, интриги и предательства — такой политический мазохизм, политическое слабоумие. С другой стороны, в Западной Европе происходили схожие процессы — но все­таки более регламентированно, умеренно. И мне кажется, важнейшим идентификационным, объединитель­ным моментом там была католическая церковь. В России православная церковь по определению не могла играть ту же роль — хотя бы потому, что была младше. Она была мощным, серьезным инструмен­том — но инструментом, а не самостоя­тельной, суверенной силой. И был, на мой взгляд, исторический шанс у Руси — очень умозрительный, эфемерный — возвы­

ситься именно как светское государство, богатое, контролирующее торговые пути между Западом и Востоком. Это был шанс вырваться из­под влияния обоих шабло­нов развития — западного и восточного, возвыситься над этими шаблонами, стать истинно евразийским государством: не смешав европейское и азиатское, даже не переплавив одно в другое, а с учетом этих образцов, выбрав свою дорогу — мирного, сильного торгового, промышленного госу­дарства, где свободно развиваются науки и искусства. Звучит, с одной стороны, современно, с другой — крайне утопично, это да. Но именно тогда, в десятом и даже в одиннадцатом веках Россия могла встать на этот путь. И нужно было­то всего — не воевать друг с другом, князь с князем. Но сорвалось. В общем, в этом пункте соглашусь, скорее, со Львом Гумилевым: к середине тринадцатого века из­за междоусобиц Русь созрела для порабоще­ния. Вопрос был только в одном — кто? Западный просвещенный католицизм или дикое восточное язычество? Монголы успели первыми. И, как ни парадоксально, сохранили Россию от ассимиляции, рас­творения в западном обществе. Хорошо ли это? Все­таки должен сказать — да, хорошо. Потому что это еще один шанс. Мы по­теряли время, но получили шанс — быть другими, стать самими собой. Восполь­зовались им, как могли. Но если бы сюда пришли крестоносцы, и этого бы не было. Я имею в виду, не было бы и в помине Рос­сийской империи, а значит, и нынешней России, которой продолжают выпадать шансы. И которая, как всегда, использует их как может, а не как должна бы. Мне так кажется.

4. И последний элемент. О нем вроде и не спорят, но надо сказать. Это военное дело.

Однозначно, противостояние с мон­голами подняло военное искусство Руси на новый уровень. Мы взяли у монголов легкую кавалерию, гибкую, я бы сказал, пассионарную тактику ведения баталий. Из­за или благодаря тому, что монголы сколачивали свои войска из наемников (экономя своих мужчин), несколько поко­лений русичей проходили выучку в самой

успешной армии всех времен и народов. Это ведь не вызывает возражений: импе­рия, заложенная Чингисханом, в лучшие годы была в несколько раз больше импе­рии Александра Македонского и Римской империи. Это было самое большое госу­дарственное образование за всю историю. И формировалось это образование исклю­чительно военными методами — монголы присоединяли земли кнутом, не пряни­ком. И что бы там ни говорили, доказа­тельством возросшего военного искусства явилась Куликовская битва. Конечно, это не была окончательная победа Дмитрия Донского над татаро­монголами. Но это и не была схватка вассала Токтамыша с за­рвавшимся темником Мамаем. Это была первая успешная попытка вырваться на волю. Мамая разбили, но оказали неволь­ную услугу легитимной монгольской вла­сти. В благодарность Токтамыш взял через пару лет Москву и восстановил статус­кво.

Монгольская империя развалилась сама собой. Насколько я понял, не было дей­ствительно жирной точки в наших с мон­голами отношениях. На всякий случай на­помню общеизвестный факт: официально Россия перестала платить дань остаткам монгольской империи только при Петре I.

Пора подвести итоги. Как видно из моего самодельного анализа, с сожалением при­ходится признать, что объективно татаро­монгольское иго сыграло положительную роль для России. Благодаря в том числе религиозной терпимости монголов в Рос­сии сохранилось православие. Русь все это время находилась фактически под управ­лением русских князей. А не наместников хана. Русь получила модель империи «от Черного моря до Тихого океана», которую через несколько веков воплотила в жизнь. То есть татаро­монгольское иго было такой экстремальной формой консервации ослаб­шей, сильной отдельными княжествами, но совершенно недееспособной нации.

Так закаляют сталь, так обжигают горшки. Дикий, но такой русский способ двигаться вперед.

Мангалам, что по­русски значит «аминь».

Диктант. Евристика. В тему номера. Дневник наблюдений.

Последний аид (мистерия-буфф). Будни и мысли врача в Селижарове. Урок истории. Войной пахнет. Воспоминания Елены Кобец-Филимоновой.

Урок обрезания. По живому. Владимир Бейдер. Израильский взгляд

на одну из самых жгучих проблем. Урок поэзии. Разговор в поезде. Стихи

Андрея Орлова (Орлуши). Сочинение. Однажды в Беэр-Шеве. Рассказ

Майка Гелприна. Комикс Андрея Бильжо.

русский пионер №3(36). май 2013 44

Тот случай, когда ни убавить, ни прибавить. Кто лучше объяснит главную тему

номера — «Евреи», — кто точнее выскажется о самих себе, чем

сами? Тем более высказываются евреи давно, наговорили много: подборка цитат, составленная Игорем Мартыновым, — лишь толика мудростей. Главное —

не перебивать, потому что все равно не получится.

текст: игорь мартынов

але

ксан

др щ

емля

ев/ф

отос

оюз

русский пионер №3(36). май 201345

«Кто потопил “Титаник”?» — «Айсберг, еще один еврей».

Серж Генсбур

«Кто еврей?» — «Тот, чьи внуки будут евреями».

Рабби Штейнзальц

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью.Теодор Герцль

Если теория относительности подтвер-дится, то немцы скажут, что я немец, а французы — что я гражданин мира; но если мою теорию опровергнут, французы объявят меня немцем, а немцы — евреем.

Альберт Эйнштейн

Я не еврей, я большевик!Лев Троцкий

За все на евреев найдется судья:За живость, за ум, за сутулость,За то, что еврейка стреляла в Вождя,За то, что она промахнулась.

Игорь Губерман

Я не хочу обрести бессмертие благодаря моей работе. Я хочу обрести его просто за счет того, что я не умру.

Вуди Аллен

Хасидский раввин сказал:«Когда я умру и предстану перед Судом Справедливости, меня спросят: был ли я достаточно справедлив?Я отвечу — нет.Тогда они спросят: помогал ли я достаточ-но бедным?Я отвечу — нет.Учился ли я достаточно?Снова я отвечу — нет.Достаточно ли я молился?И мне снова придется дать тот же ответ.Тогда Верховный Судья улыбнется и скажет: “Эймелех, ты сказал правду. Даже только поэтому для тебя есть место в Мире Грядущем”».

Франсина Клагсбурн

Если б только Бог мог дать мне ясный знак о Своем существовании. Ну, к при-

меру, это может быть большой вклад на мое имя в швейцарском банке.

Вуди Аллен

Я придерживаюсь представления о Боге как о носителе абсолютно случайной, ничем не обусловленной воли. Я против торгашеской психологии, которая про-низывает христианство: сделай это — по-лучишь то. Или и того лучше: уповай на бесконечное милосердие Божие. Ведь это, в сущности, антропоморфизм. Мне ближе ветхозаветный Бог, который карает.

Иосиф Бродский

И пред слепым не клади претыкания. Бойся же Бога твоего. Я — Господь.

Ваикра

Цезарь сказал однажды Рабби Танхуму: «Приходи, и пусть мы станем одним на-родом».Тот ответил: «Хорошо, но мы уже обреза-ны и этого уже не изменишь, поэтому вам придется сделать обрезание, чтобы стать как мы».«Хорошо сказано, — сказал Цезарь. — Но раз ты победил Императора в споре, тебя нужно бросить на растерзание львам».Они кинули Рабби Танхума ко львам, но львы не тронули его.Один неверующий, стоявший рядом, сказал: «Они не съели его лишь потому, что не голодны».Тогда этого человека кинули ко львам, и те растерзали его.

Вавилонский Талмуд

Если я стану таким, как он, то кто же будет таким, как я?

Еврейская поговорка

Если Я — это Я, потому что Я — это Я, тог-да Я — это Я, а Ты — это Ты.Но если Я — это Я, потому что Ты — это Ты, а Ты — это Ты, потому что Я — это Я, тогда Я — не Я и Ты — не Ты.

Ребе Мендл

Несколько людей плыли в лодке, и тут один из них достал бурав и начал свер-лить дыру в днище.

Другие путешественники возмутились: «Что ты делаешь?» Он ответил: «А вам какое дело? Я делаю дырку под своим собственным местом». Они ответили: «Но вода затопит нас всех!» Такова судьба евреев: грешит один, платят все.

Еврейская мудрость

Если окажется, что Бог есть, то не думаю, чтобы Он был злым. Полагаю, наихуд-шее, что можно сказать о Нем, — Он не использует всех своих возможностей.

Вуди Аллен

Если не я за себя, то кто за меня?Но если я только за себя, то что я?

Гиллель, Пиркей Авот 1:14

Если ты живешь в стране с дурными обы-чаями, а люди ведут себя нечестно, — ты должен уехать туда, где люди праведны и ведут себя хорошо.

Мишне Тора

Плодитесь и размножайтесь.Заповедь Бога Адаму

и Еве (Брейшит 1:28)

Нельзя достойной женщине часто вы-ходить из дома на улицу. Муж не должен позволять жене делать этого. Ибо красота женщины сохраняется дома в углу, разве не было сказано: «Вся слава дочери цар-ской — внутри».

Мишне Тора

Мы спим с женой в разных комнатах. Мы обедаем отдельно, мы ездим в отпуск в разное время — мы делаем все возмож-ное, чтобы сохранить наш брак.

Родни Дангерфилд

Первый человек, который бросил ру-гательство вместо камня, был творцом цивилизации.

Зигмунд Фрейд

Хорошо придуманной истории незачем походить на жизнь. Жизнь изо всех сил старается походить на хорошо придуман-ную историю.

Исаак Бабель

русский пионер №3(36). май 2013 46

История не всегда творится великими и значительными деятелями. А еврейское рассеяние — сумасшедший пазл, где величественные фрагменты соседствуют с ничтожными, и граница между ними призрачна.

русский пионер №3(36). май 201347

Врач-еврей — в этом сочетании мудрено обнаружить что-то

новое, тем более повод для очерка в «РП». Но Михаил Семенович Бегун такой один — во всем

Селижаровском районе Тверской области. Обозреватель «РП»

Александр Рохлин отправляется на место и становится свидетелем трудовых будней и интенсивных

раздумий провинциального врача. Классика жанра.

текст: александр рохлин фото: наталья львова

русский пионер №3(36). май 2013 48

Вступление

По черному экрану бегут, плывут, летят рисо-

ванные человечки. Шестьсот тысяч пеших

мужчин, не считая детей.

Вслед за ними титры — бесконечная цепоч-

ка еврейских имен и символов.

Авраам, Патриархи, судьи, цари, пророки. Моисей, Самуил, Давид, Соло-мон, Ирод, Каиафа, Гамалиил, Савл. Иеру-салим, Рим, Хазарский каганат, халифаты, Кордова, Генуя. Визири, ростовщики, ювелиры, банкиры, стряпчие. Философы, музыканты, ученые, финансисты, юристы. Спиноза, Дизраэли, Ротшильд, Эйн-штейн, Шенберг, Бенни Гудмен. Америка, Европа, Папуа — Новая Гвинея, остров Мадагаскар, Житомир, Бердичев, Мезень. Троцкий, Свердлов, Бен-Гурион, Вейцман, Эйхман. Львов, Одесса, гетто, Краков, Вос-тряковское кладбище, Брайтон-Бич. Тетя Циля, дедушка Хаим, двоюродная сестра Соня, троюродный дядя Гершл из Киева, подруга мамы Аида Серафимовна…

Когда это кончится? Это никогда не кончится. Уменьшаясь до бесконечности — бесконечностью становится. От великого до пустого, от мудрецов до глупцов, с богаты-ми и нищими, в красоте и уродстве, в бою, страдании, в анекдоте, грязи, с веревкой на шее, с монеткой за щекой, с колбаской в фольге для сыночка Яшеньки.

И вот в хвосте этой кометы, в самом конце очереди за вечностью, я различаю одну фигуру, вобравшую в себя все выше-изложенное. Фигура согнулась под грузом величия предков, изнывает от тяжести, она готова продать, променять свою долю. Но кто же такое богатство купит?!

Камера наезжает, крупный план.

Михаил Семенович Бегун, един-ственный еврей, проживающий в центре одной захолустной вселенной.

Это мужчина пятидесяти с лиш-ним лет, склонный к полноте, с покатыми плечами. Глаза у него маленькие, сидят глубоко, как будто вечно прищурены. Миша Бегун давно полысел, редкий детский пушок стелется по его затылку и за ушами. Зато брови похожи на зарос-ли кустов самшита: такие же жесткие, колючие и плотные. Сейчас они почти

совсем седые, а раньше, в молодости, были иссиня-черные, словно их макали в чернильницу.

Мы безнадежно связаны, знакомы намертво. Фашист придет решать еврей-ский вопрос Семеныча — пристрелит и меня. Я женат на его племяннице. И по-этому испытываю смешанные чувства.

Михаил Семенович стоит на мосту через речку и тяжело дышит. Он объ-елся в чайхоне и с трудом переставляет ноги. Ему нельзя переедать, у него болит сердце, и боль отдается в правую руку. Ему сегодня отказали в парикмахерской, чуть было не закрыли в поликлинике, у него концы брюк в дорожной соли, он должен четыреста пятьдесят рублей в лавке дет-ской обуви, а еще приехал этот безумный родственник, то бишь я, и принес с собой запах цурес. То есть большой беды.

— Миша, ты будешь героем. О тебе прочтут в Кремле. Весь Израиль узнает о Мише Бегуне.

— Тише, тише, что ты говоришь! Это значит, что Бегун на грани грандиоз-ного шухера? Это ужасно.

— Что ужасно?— Я не знаю… А в Твери прочтут?— Вряд ли. Ты хочешь, чтобы о тебе

узнали в Твери?— Нет! Нет! Ты бывал в тверской

синагоге?— Не бывал.— Прекрасное античное здание. Но

какие же там гадкие люди евреи! Они не пригласили меня за общий стол! А ведь знали: я человек с района, еду уставший. Стол ломился от еды, как обидно. Я бы от-казался, но они даже не предложили!

— Ты ездил в Тверь на религиоз-ный праздник?

— Зачем… Я за подарками от синагоги. Как накопится там, я всегда еду. Конфеты, печенья, консервы. Сладкие подарки. Ты не представляешь, как мне тяжело тащить мешки на себе. Сладкие по-дарки становятся горькими.

— Смиряться надо, Миша, сми-ряться.

— Это тебе твой Бог говорит? По-проси Его, чтобы Он и мне помог, а? Дал совет, как жить…

— Нет. Сам у Него проси. Ты же знаешь, Миша, я человек жестокий, буду тебя мучить, пытать, вопросы задавать и на бумагу записывать.

— Ох, будет цурес! Я прославлюсь. И опять будет цурес!

— Что же делать, сам виноват. Не я, а ты родился евреем.

— Тише! Я никому здесь про это не говорю. И я не еврей!

— А кто ты?!— Я — селижаровец…

Камера отъезжает, поднимается в небо,

плывет, с высоты птичьего полета обозревая

окрестности.

Голос за кадром:

В некотором царстве, в некотором государстве, в 320 верстах от Москвы, на полпути между Ржевом и Осташковом, на железной дороге Лихославль—Соблаго, на реке Волге, в устье рек Песочни и Сели-жаровки, в старинном городе Селижарове (первое упоминание в 1504 году) прожи-

русский пионер №3(36). май 201349

вает единственный потомок Авраама по имени Михаил Семенович Бегун. Каким ветром занесло сюда аида? Язык не пово-рачивается приписать это явление ветру Истории. Уж очень незначительны и насе-ленный пункт, и его герой. Но История не всегда творится великими и значительны-ми деятелями. А еврейское рассеяние — сумасшедший пазл, где величественные фрагменты соседствуют с ничтожными, и граница между ними призрачна. В мас-штабах Селижаровского района фигура Михаила Семеновича весьма заметна. Детей им на ночь не пугают, но всякий знает: попадешься к нему в руки — чего-нибудь да лишишься… А не попадешься, промедлишь, сглупишь, можешь и вовсе ноги протянуть.

Михаил Семенович служит хирур-гом в районной больнице. То есть в чисти-лище районного уровня. Страшно впасть в руки Бога Живого. Но еще страшнее оказаться в палатах русской провинци-альной больнички. Это почти всегда игры в прятки со смертью, встреча со жрецами богини Нефтиды и повод для родственни-ков позвонить в кафе «Последний путь»,

что при въезде в город с юго-восточной стороны, и поинтересоваться расценками.

Долгое время Михаил Семенович был единственным жрецом-хирургом на 20 тысяч населения. Резал, лечил, исцелял без продыха, без права на праздники, выходные, спокойные ночи в домашней постели и проч., и проч.

У него такая обширная практика, что никакому московскому светилу не светило. В смысле разнообразия — от вы-правленных вывихов, ампутированных конечностей, вскрытых нарывов и ки-шечной непроходимости до собирания по частям раздавленных трактористов, пьяных автолюбителей и пронзенных на-сквозь косами, вилами, топорами и дру-гими предметами хозяйственно-бытового назначения добрых селижаровцев…

Камера показывает больничку с подкра-

шенными серо-голубыми стенами, въезжает

в широкое грязное окно на третьем этаже.

На операционном столе в перевя-зочной сидит пьяная молодая женщина в разорванном пестром платье. Губы у нее вспухшие, разбитые, колени голые, на

...Каким ветром занесло сюда аида? Язык не пово­рачивается приписать это явление ветру Исто­рии. Уж очень незначи­тельны и населенный пункт, и его герой...

русский пионер №3(36). май 2013 50

одной ноге нет туфли. Левую руку она дер-жит на весу, и из ладони на пол сочится кровь.

— О! Доктор! — радостно восклица-ет она при появлении Михаила Семено-вича. — Наконец-то мы встретились как люди! Смотрите: я к вам в новом платье приперлась. Вам нравится? Восемьсот пятьдесят рублей, сама поверить не могу.

— Что с рукой? — спрашивает хирург, натягивая перчатки.

— Ерунда! — бодро отвечает жен-щина. — Защищала народное добро.

— Вас грабили?— Да. Отстаивала женскую честь.— Какой ужас! А с каких пор жен-

ская честь — народное добро? — интересу-ется Бегун.

— А чье ж еще? В нашем городе полно уродов, вроде моего мужа… Он сей-час небось трясется. Он всегда трясется, когда кровь увидит.

Миша подставляет табуретку и уса-живается напротив женщины. Операци-

онная сестра приносит зажим с тампоном, йод и шприц.

— И что же случилось? — спраши-вает хирург.

— Ой, доктор, не жить мне на белом свете! — объявляет раненая и обнажает два этажа золотых зубов. — Вот пахаю, па-хаю, как лошадь, без сна. Одна радость — получка!

— Это правда, — бурчит хирург, выбрасывая бурые от крови тампоны.

— И что мне валится с этой получки? Лучше женщиной не быть. Тряпочек себе куплю, задницу прикрою. И несчас тье — мужик шаль-ной… Семеныч, а что ты собираешься делать?

— Зашивать.— И что, заплатки на руке будут?— Не заплатки, а шрам.Женщина недоверчиво разглядыва-

ет иглу в руках у сестры.— Так дальше что? — спрашива-

ет Бегун, впрыскивая под кожу новокаин.

— Дальше? Купила я у Павлючки платье, восемьсот пятьдесят рэ. Смотри, оно на мне, все в ананасах. А мужику мое-му разрез не понравился. А разрез-то не-большой, и не по передку, а тут, сбоку. Его и не видно толком… Я надела его, выхожу, душа поет, как у Клары Лучко. И тут мой придурок — глаза залил — орет: «Сними!» Я ему: не сниму, на мои деньги куплено. Тогда он хвать свиной нож…

— Какой нож?— Свиной. Им свиней режут.

И орет еще пуще: «Не снимешь — на рем-ни искромсаю!»

А мне ведь жалко снимать, ведь только надела. Тогда он раз ножом, раз, раз! И все по разрезу норовит, гад, чтобы сильнее порвать. Я платье рукой защи-щала. Только он не больно смелый. Кровь фонтаном брызнула — ножик-то из рук и вывалился. И я сама сюда пришла…

— Молодец, — говорит Михаил Семенович. Он затягивает узелки, обреза-ет концы и замечает еще один разрез, куда забыл вколоть новокаин. Его он зашивает по-живому.

— Ой! — вскрикивает женщина. — Чевой-то больно!

— Пустяки, — говорит Миша. — До свадьбы заживет.

Женщина улыбается.— Вот я теперь и думаю, Семеныч,

засаживать мне мужика в тюрягу или обо-ждать для крайнего случая?

— Не знаю, — отвечает Бегун и сни-мает перчатки.

— Этот у меня четвертый, — го-ворит женщина, осторожно сползая с операционного стола. — Как напасть, все прежние тоже меня били. И все сидят сейчас по зонам. Этого сдам — опять одна останусь.

— Больничный на две недели даю, — замечает врач.

— Ты че, Семеныч! — вскидывает-ся пострадавшая. — Мне в понедельник на работу. Кто за меня таскать будет?

— Что ж вы, бригадирша, вместе с мужиками грузите?

— Гружу.— Порвется рука, — говорит

доктор.

русский пионер №3(36). май 201351

— А ты ее заново зашьешь, — сме-ется бригадирша и ковыляет к выходу, прихрамывая на босую ногу…

Камера, общий план. Центральная улица

города. Ряд двухэтажных домиков с магази-

нами и лавками теснятся друг за дружкой.

Аптека. «Тройка». Нотариус. Крепеж. На обо-

чинах горбатые сизые сугробы. Порет дождь.

Лужи морскими волнами расплескиваются

на тротуары из-под колес прыгающих авто-

мобилей. Пешеходы ловко уворачиваются

от брызг. Кому-то не везет, и его накрывает

с головой. Слышится задорный мат. Весна.

Голос за кадром:

Михаил Семенович Бегун появил-ся в Селижарове пятнадцать лет назад. Первое время он суетился, прыгал с места на место, ездил по больницам области, норовил удрать в поисках лучшего. Да так и не нашел, не решился. Прикипел, при-рос к городишку на Волге и некоторым образом остепенился. Нашел женщину, обзавелся детишками. Но счастья не об-рел. Ни еврейского, ни селижаровского… И все-таки вырос в собственных глазах. В других глазах вырасти бедному еврею трудно…

Поликлиника. Кабинет хирурга. Прием уже

закончился. Михаил Семенович тоскливо

смотрит в окно.

— У тебя что, нет врагов? — интере-суется Михаил Семенович.

— Нет, — говорю я.Он морщит самшитовые брови.— Без врагов как-то тревожно, не

по себе…— А с врагами, значит, не тре-

вожно?— Вот есть враг, и ты его знаешь —

и на душе спокойнее. Я тебе не верю… А вообще, у меня голова загружена чудо-вищно. Тяжело мозгам моим. Ты веришь мне?

— Верю.— Тогда дай совет, как жить?— Какой совет, Миша? О чем?— У меня так много проблем…

Богатые люди плохо спят. А у меня денег нет, и я совсем не сплю… Идти ли мне в парикмахерскую?!

— В парикмахерскую?!— Да. Я не записался, и мне вчера

отказали. Антисемиты проклятые… Как ехать к профессору, в Москву, таким неопрятным?

Он смотрится в зеркальце над ру-комойником. Приглаживает три волоска на затылке. Михаил Семенович готовится к защите докторской диссертации. Пишет научную статью про протезирующую пластику передней брюшной стенки у грыженосителей. Пишет — это сильно сказано. Он вымучивает ее, рождает в не-человеческих муках… Роды протекают катастрофически. Буквы не складывают-ся, слова не вмещаются в строчки и торчат наружу, как те самые грыжи. А это лишь первая из пятнадцати необходимых на-учных работ. Миша отказался от ночных дежурств и операций, семью перевел на голодный паек ради науки. А научный руководитель — московский профессор — Мишиных страданий нарочно не видит и заворачивает статейку в пятый раз.

— Тогда пошли.— Идти? Но ведь дождь… не знаю…

У меня нет зонта…

...Михаил Семенович Бегун появился в Сели­жарове пятнадцать лет назад. Первое время он суетился, прыгал с мес­та на место, ездил по больницам области, норовил удрать в поис­ках лучшего. Да так и не нашел, не решился...

русский пионер №3(36). май 2013 52

Автобусная остановка на главной улице. На

круглой афишной тумбе полощутся объ-

явления о приезде цирка, продаже кур-

молодок, конфиската из Кирова. На Мише

летний плащ и клетчатая кепка. В руках

маленький дорожный чемоданчик с внутрен-

ним зеркальцем и кармашком на резинке.

В чемоданчике материалы к диссертации

и расческа.

Как только он оказывается на тротуаре,

улица тихо едет под нашими ногами. Мы

стоим, а город движется навстречу вместе

с домами, переулками, мостами, людьми,

небом и дож дем. Все встречные горожа-

не почтительно здороваются с главным

хирургом.

Звучит до-минорный квартет Шостаковича.

В парикмахерской нас заворачива-ют. Миша опоздал. Как всегда. Пока народ в поликлинике принимал, раздумывал, сомневался, пенял на дождь — очередь ушла.

— Антисемиты проклятые, — вор-чит Михаил Семенович, окуная в лужи

свои летние ботиночки. — Так моя бабуш-ка по всякому поводу говорила. Когда по-перек нее… И что удивительно — на душе так сразу легко становится, спокойно. Вот какая мудрая женщина была!

Камера показывает маленький уютный зал

городской библиотеки. Пусто, тихо, запла-

канные окна, цветы на подоконнике, всюду

книги. Михаил Семенович, обложенный

ворохом исписанных листов, журнальных вы-

резок, диктует ученую статью.

«…с появлением новых способов герниопластики…»

Я печатаю, он замолкает. Смотрит на экран. В свои бумаги. Он ищет подходя-щее по смыслу слово, как утерянную в по-рванном кармане пуговицу. Безнадежно. Не находит.

— Мы написали «с появлением новых»?

— Да.— Уже написали?! Цурес… Это ты

написал или уже было?

— Миша, ты диктуешь — я пишу.— Да? Сейчас… Как же мне тяжело.

Меня никто не поддерживает.— Миша, я тебя поддерживаю. Со-

средоточься.— Может быть, не писать про бо-

лезнь Иценко—Кушинга?— Ты меня спрашиваешь?— А вдруг это лишнее? Профессор

опять не примет! Он, к сожалению, не ев-рей. А вот Арон Иудович Левинский, мой профессор из Хабаровского института, тот сразу сказал: «Мишенька, как ваша фами-лия? У нас с вами дело пойдет…» Я больше не могу… Давай с красной строки, я потом подумаю… Пишем, пишем… Что мы пишем? «Кровотечения являются периопе-рационным осложнением…»

Долгое молчание, разглядывание текста, мучительный вздох.

— Ты знаешь… — Михаил Семе-нович снимает очки с видом человека, согласного отдать свое первородство кому угодно, и даже не за тарелку чечевичного супа… — Надо отдохнуть, глаза болят, я ничего не понимаю, запутался… Ты мне поможешь?

— Миша, отдохни, а затем прочти весь текст, вникни.

— Муза меня не посещает. Мне бы в какую-нибудь пещеру забиться. Мне нужен покой, тишина, хорошие мысли и табло с красными буквами.

— Табло?— Чтобы на нем бежала строчка:

«Мишенька, не переживай, с твоими детками все хорошо — они сыты и доволь-ны»…

Михаил Семенович читает текст статьи. Затем отрывается от экрана и про-износит:

— Ашрэк! Это ужасно! Я прочитал. Что-то очень знакомое, но я ничего не понял!

— Как же ты читал?— Снизу вверх…

Голос за кадром:

В том же царстве, том же государстве в середине захолустной вселенной жил ни-кудышный человечишко по имени Мишка Гусыгин. Был он мытарем, а по нраву —

русский пионер №3(36). май 201353

жестоким и непутевым. Бил мать, обижал отца, дрался, однажды ему в пьяной драке глаз выкололи вилкой. А он все не унимал-ся, безобразничал и пил. Никого родных у него не осталось, и наконец пришел его черед. Зимой, лежа на печи в своей избе, он отморозил ступни. Его привезли в боль-ничку, и он принялся умирать. За месяц справился. Сначала ноги ослабели, потом вообще их чувствовать перестал, пере-брался в кровать и не вставал. Все из него текло неуправляемо, все чувства тормози-лись и гасли как лампочки. Смерть ползла по нему снизу вверх, лакомясь всем, что встречала на своем пути. А он продолжал. В смысле — пить. Собутыльнички его при-носили, по-товарищески, денатурату и раз-ливали. Вот уже и брюхо у него раздуло, руки и ноги превратились в тугие бутыл-ки — ни пошевелить, ни поднять, — и мо-чевина потекла в кровь, и дышать ему стало нечем, клокотало в груди, и последний глаз у него выпучился, как вареная свекла.

Но он все еще жил, хотя давно уже умер. Он любил с Михаилом Семеновичем разговаривать по душам. Пока еще гово-рить мог. Все про рыбалку рассказывал,

про дом свой на берегу Волги, про мать несчастную, которая к нему во снах явля-лась, и о прочих мелочах жизни. А Миха-ил Семенович слушал, сидя рядом на табу-реточке. Лечить-то его было невозможно. И вот, чувствуя, что конец его наступает, сказал Мишка Гусыгин хирургу: «Спасибо тебе, Миша. Душа ты человек. Тебе бы не хирургом, а психологом быть… Я бы тебе дом свой отписал, да не успею».

И умер.А Михаил Семенович был един-

ственным человеком, кто шел за гробом Мишки Гусыгина.

И вот, когда стали они поднимать-ся на гору, к кладбищу, видит Миша, что гроба-то и нет, и Гусыгина нет, а идет он в толпе странно одетых, разноплеменных людей со своим блеющим, кричащим скотом, в пыли и измождении. Испугался Миша, озирается, пытается людей узнать. И вроде лица родные, и речь знакома… от-правились сыны Израилевы из Раамсеса в Сокхоф до шестисот тысяч пеших муж-чин, кроме детей. И множество разнопле-менных людей вышли с ними, и мелкий и крупный скот, стадо весьма большое. И испекли они из теста, которое вынесли из Египта, пресные лепешки, ибо оно еще не вскисло, потому что выгнаны были из Египта и не могли медлить, и даже пищи не приготовили себе на дорогу…

«Это что значит, поминок не бу-дет?!» — огорчается Миша и вдруг видит, что нет ни горы, ни людей, а стоит он на мосту через Селижаровку и тяжело ды-шит. У него болит сердце, и боль отдается в правую руку. Селижаровка подо льдом, а Волга вскрылась и несет черно-синюю воду мимо берегов, изб, огородов, разру-шенного монастыря, футбольного поля, летней городской эстрады, похожей на оглохшую раковину.

Он кричит вслед ушедшим людям:— Постойте! Подождите! Возьмите

меня, я же свой!!Но безжалостный ветер глушит его

слова.В полынье Селижаровки баба по-

лощет белье. Идет нескончаемый дождь. Миша прячет замерзшее ухо в тощий во-ротник плаща.

...Мы стоим, а город дви­жется навстречу вме­сте с домами, переулка­ми, мостами, людьми, небом и дож дем...

русский пионер №3(36). май 2013 54

мих

аил

сави

н/ф

отос

оюз

русский пионер №3(36). май 201355

Когда Елена Кобец-Филимонова еще не была писательницей, а была маленькой девочкой,

началась война, и поэтому она играла не в песочнице, как

положено маленьким девочкам, а в руинах города Минска, и теперь, семь десятилетий

спустя, написала для «Русского пионера» про войну глазами

маленькой девочки, отчего война выглядит еще безобразней.

текст и фото: елена кобец-филимонова

русский пионер №3(36). май 2013 56

Для меня война пахнет сиренью, пеплом и тленом. А еще

крапивой.Почему сиренью? Когда началась

война, был июнь, буйно цвела сирень, и наш двор утопал в сиреневом цвету.

Почему пеплом? А какая война обходится без пепла?

Тленом пахло из дворика на улице Карла Маркса. Там лежала мертвая лошадь, убитая, видно, осколком бомбы. Над ней роем кружили большие синие мухи. Она лежала огромная, раздутая, и некому было убрать лошадиный труп. Воздух во всей округе был пропитан этим сладковатым приторным запахом смерти.

Почему крапивой пахнет война? Ее много, очень много росло на пожарищах. В первые дни оккупации немцы кормили нас супом из лебеды и крапивы. Котлы с горячим супом стояли возле сгоревшего Суражского рынка, рядом с уцелевшей водокачкой. Мы приходили сюда, по-тому что водокачка в нашем дворе была разрушена. Сперва мы стояли в очереди за водой, а потом — за супом. Немец боль-шим черпаком наливал баланду в наши кастрюли. Потом мы сами стали варить такую же.

ДомаНемцы поселились в нашем переулке, где и жили в крытых маскировочным брезен-том машинах. Грузовики стояли под раз-весистыми кленами в ряд. Машины были огромные, зеленые, а колеса — выше меня. Тесно и неуютно стало в переулке. Ночью у каждой машины ходил часовой. Днем они умывались у водокачки, бри-лись, ели из котелков, чистили оружие. А вечером пили шнапс, горланили песни, курили, играли в карты.

Я впервые видела их так близко. В тот день, когда мы, голодные, запы-ленные, с тяжелыми узлами вернулись домой. Поначалу немцы показались мне веселыми и сильными. Одни играли на губной гармошке русскую песню про Вол-

гу, другие напевали ее на своем языке, но с другими словами:

Wolga, Wolga,Breite f luten.«Не такие уж они и злые, — по-

думалось мне тогда. — Почему их все боятся?»

Когда немцы уехали, я впервые смело вышла во двор. Каким он стал скучным! Тихий, настороженный, без-людный.

Две вишни стояли на меже с соседним двором. Особенно привле-кательной для меня была старая, с раз-двоенным стволом вишня. Один ствол круто изгибался в сторону, он заменял детям скамейку: на ней сидели, когда играли в фантики или рассказывали всякие истории. А когда мы раскачива-лись на этом стволе, а затем спрыгивали на землю, вишня мелко-мелко дрожала, будто живая. Летом вишня раздаривала розовобокие, еще не успевшие созреть, горько-кислые ягоды. Сами того не зная, дети любили вишню. И вишня любила нас тоже.

Еще издали я увидела, что мой любимый ствол сломан. Деревцо будто припало коленом к земле, и листья на нем поредели, стали желто-бурыми, будто опаленные огнем. Другой ствол еще тянулся кверху. И на нем застыл янтарно-красный сок. Я легонько провела ладошкой по стволу и, опустив голову, пошла со двора.

В переулке было пустынно. Высо-кие угрюмые клены с тяжелой листвой отбрасывали черную тень. Еще недавно под ними играли дети. Теперь там было тихо и безлюдно.

Я прошла мимо кленов и останови-лась у перекрестка. Стояла и смотрела на то, что когда-то было улицей. Полуденное солнце ярко высвечивало закопченные пожаром коробки домов. От руин пахло гарью и чем-то еще, от чего подташнива-ло. И не было ни души. Тихо было.

Вдруг я увидела кота. Он сидел под кустом сирени и высматривал воробья.

Я обрадовалась коту. Вскарабкалась на земляной бугор, проползла под свален-ной, обгоревшей липой, обошла воронку. Кот долго и настороженно следил за мной, а когда я протянула к нему руки, бросился наутек.

— Кис, кис! — позвала я и побежа-ла за ним.

Но одичавший кот прошмыгнул в стенной пролом больницы, оставляя за собой лишь клубы пепла.

Я сунула руку в карман и нащупа-ла «уйди-уйди». Маленький шарик. Когда мы вернулись из беженцев, я нашла его в маминой шкатулке. Это резиновый шарик, надетый на деревянный свисток. Обыкновенная игрушка. Такие шарики продавались в киосках на каждом углу. Если шарик надувать, то вместе с ним смешно раздуваются щеки. Шарик много раз смешил меня. Я вынула его из карма-на и несколько раз дунула в него: «уйди, уйди, уйди-и-и-и-и!..»

Я прислушивалась, как с дрожью затихали звуки, и мне стало спокойнее от этих живых звуков на мертвой улице.

На этот раз шарик надувала так, что из красного он стал розовым — вот-вот лопнет. Заткнула дырку в свистке и резко отпустила палец. Шарик с прон-зительным визгом взметнулся вверх. Я проследила за его полетом и вдруг оцепенела от ужаса. Из руин больницы, из пробоины в стене, где когда-то было окно второго этажа, на меня смотрел… череп! Человеческий обуглившийся череп!

Шарик упал, ударившись свистком об асфальт. Подергался, пока не вышел из него остаток воздуха, и, как-то по-человечески всхлипнув, замер крупной кровавой каплей на черном от пожара асфальте.

— Мама!.. Ма-а-амочка-а-а!..Я бежала вдоль бульвара по мосто-

вой, побитой осколками бомб, споты-каясь и падая, разбивая в кровь босые ноги. Вставала и вновь бежала. Я бежала к людям, подальше от смерти.

Война глазами маленькой девочки. Отрывки из новой книги писательницы Елены Кобец-Филимоновой, которая пережила войну в оккупированном Минске и теперь решила рассказать об этом.

русский пионер №3(36). май 201357

мы укрываем евреевКак только немцы захватили Минск, они согнали евреев в гетто в районе Юби-лейной площади, оградив его колючей проволокой в несколько рядов.

Была осень. Поздним вечером я была дома одна. Придвинув к коптил-ке книгу, читала «Волшебник Изумруд-ного города». Фитилек, продернутый сквозь ломтик сырой картошки и длин-ным концом опущенный в баночку с бензином, — разве может светить такая коптилка? Я придвинула к ней книжку впритык и наклонилась почти над самым огоньком. Все равно прихо-дилось щуриться: буквы расползались, как живые. А еще копоть…

От моего дыхания пламя коле-блется, и тени в комнате пляшут. Лучше не шевелиться и смотреть в книгу, заставляя себя читать. Маленькая Элли вместе с собачкой Тотошкой, пробира-ясь к волшебнику Изумрудного города, попадает к людоеду. И тот уже точит ножи, чтобы…

Я вздрогнула от тихого стука в дверь.

— Кто там? — крикнула, вскочив с дивана.

Наконец-то пришла мама. Не одна. С нею незнакомая женщина и две девочки. И вот уже на примусе весело сипит чайник. А главное — у нас квартиранты. Я не успе-ла познакомиться с девочками: спать легли рано. А на другой день, когда свет стал про-сачиваться сквозь щели в ставнях, я услы-шала из столовой комнаты, где поселились новые жильцы, странный разговор:

— Как тебя зовут, девочка?— Фия…— Сколько раз тебе говорить! Не

Фира тебя зовут, а Ляля. Ну, повтори. Как тебя зовут?

— Ляля.С этого дня я стала учить Ляльку

«правильному» произношению. Ляля не выговаривала «р». Мама и тетя Дора реши-ли: пусть вместо «р» говорит «л».

Ляля была пухленькая, с русой челкой, и даже в комнате она ходила в платке. Точь-в-точь матрешка! Таких в книжках рисуют.

Ляля оказалась веселой девочкой и очень любила петь. Я учила ее таким

песенкам, где часто встречается буква «р». Больше всех Ляле полюбилась песня про цыпленка:

Цыпленок жаеный,Цыпленок ваеный,Пошел по Невскому гулять.Его поймали,Ахъестовали,Велели паспайт показать.На Лялю все шикали, и тогда она,

пугливо втянув голову в плечи, пела со-всем шепотом.

Старшей говорить и вовсе запре-щалось. Она читала книги. На прогулку сестры выходили поздно вечером, чтобы их никто не видел, да и то не каждый день. Тетя Дора жила где-то в другом мес-те и к нам приходила редко, когда было совсем темно.

Но однажды Люда не выдержала, долго над чем-то размышляя, она вдруг взбунтовалась:

— Почему я должна сидеть и молчать? Почему вы затыкаете мне рот? Я не хочу больше так жить! Почему я не имею права ходить днем? Выле-заю ночью, как мышь! Не хочу больше

итар

-тас

с

русский пионер №3(36). май 2013 58

прятаться! Я — человек и хочу жить, как все.

С Людой творилось что-то нелад-ное. Уговоры не помогли. И в тот же день она прошлась по переулку, ни от кого не таясь.

Эта прогулка оказалась роковой. Домой Люда вернулась хмурая и чем-то встревоженная. В тот же вечер мою маму остановил на улице сосед, что жил в доме напротив. Он пригрозил:

— Чего скрываешь евреев от поли-ции? За укрывательство грозит расстрел всему двору! Чтобы завтра же их не было!

Наши квартиранты стали соби-раться в гетто. Ляля, почуяв беду, запла-кала, запричитала, как взрослая:

— Мамочка! Я не пойду туда! Не пойду! Нас убьют! Мы никогда оттуда не вейнемся!

Что могла сделать тетя Дора? Ее плечи вздрагивали от беззвучных рыда-ний. И вдруг Ляля, как бы поняв что-то, притихла и стала послушно собираться в дорогу.

Прошло больше месяца. Тетя Дора несколько раз появлялась в нашем доме.

Однажды я невольно подслушала разго-вор взрослых о том, что в гетто готовится побег к партизанам и что тетя Дора с де-вочками тоже собираются убежать в лес.

Но они не успели: кто-то выдал их.Поздно вечером в нашу квартиру

пришла усталая, измученная женщина. Она сумела убежать из гетто: подкупила полицая. Беглянка видела, как тетю Дору и Люду немцы затолкали в душегубку и увезли. А Лялю фашист нашел в уголке за трюмо, куда ее спрятала мама, и про-шил очередью из автомата…

Моя мама до войны работала зву-комонтажницей на киностудии докумен-тальных фильмов «Савецкая Беларусь». Тетя Дора была ее сотрудницей.

ХулиганкаВ моем классе учились одни девочки, и на переменках мы, бывало, на головах ходили.

Однажды я так увлеклась, что, забыв, где нахожусь, стала подбрасывать вверх тряпку, которой стирают мел с дос-ки. А над доской висел портрет Гитлера. Помню, как последний раз подбросила белую от мела тряпку, и та вляпалась прямо в портрет. Теперь вместо фюрера в рамке висел некто Безликий с белой блямбой вместо лица. Мало того, жонгли-руя тряпкой, я напевала с ходу придуман-ную непристойную песенку:

Немка — засранка,Гитлер — обезьянка.В классе поднялся переполох. Про-

звенел звонок на урок. Все быстренько сели на свои места. И притихли. Что-то будет? В класс вошла учительница, она вела урок чтения. Удивленная необычной тишиной в классе, заметила странное по-ведение учениц, которые смотрели то на портрет Гитлера, то на меня. Учительни-ца тоже посмотрела на портрет фюрера. После паузы тихо и спокойно спросила:

— Кто это сделал?Класс молчит. Но я спиной чую,

что все смотрят на меня. (Я сидела на первой парте.) Учительница перевела взгляд на меня. Молча смотрела, но ничего не сказала. Я от страха чуть не померла. Это была страшная минута.

... Для меня война пах-нет сиренью, пеплом и тленом. А еще крапи-вой. Почему сиренью? Когда началась война, был июнь, буйно цвела сирень, и наш двор уто-пал в сиреневом цвету.Почему пеплом? А какая война обходится без пепла?..

итар

-тас

с

русский пионер №3(36). май 2013 60

Что только не пронеслось в моей голове. Все кончено. Она донесет на меня в СД, и вся наша семья погибнет, как семья тети Гени, дяди Пети и их дочки Любы, которых СД арестовала за связь с парти-занами. Арестуют и нас, хоть я это и сде-лала не нарочно. Мои щеки жгло огнем. До боли. Нет, не от стыда. От страха за семью.

Учительница все поняла. И мое со-стояние тоже. Она назвала одну девочку по фамилии и тихо сказала:

— Сотри.Девочка подставила стул, забра-

лась на него и стерла белое пятно. Учи-тельница начала урок. Как будто ничего и не было. И девочки молчали.

Мои славные девочки. Спасибо вам.

КораблиКЖеня придумал: он станет чистильщиком обуви. А для этого надо сколотить ящик сапожника. Фанеру он найдет. Нужны гвозди. Их мы искали на пепелище на-против дома правительства, на том месте, где когда-то стояли дома. Целый квартал деревянных домов сгорел в бомбежку.

И ржавых гвоздей навалом. Теперь тут была городская свалка.

Увлекшись поисками, я потерялась среди этих мусорных куч.

Я споткнулась и чуть не упала. Под ногами лежало что-то, смутно напоминав-шее графин. Стекло, расплавленное огнем, застыло так причудливо, что никакой стеклодув не придумал бы такой формы. Из груды штукатурки торчала короткая де-ревянная ручка с облупившейся краской. Я дернула за нее — в руках оказался совок для песка. Вот это находка! Сейчас такое ни за что не купишь. Повсюду валялись ржавые гвозди. Я стала собирать их в по-дол. Собирала до тех пор, пока не стукну-лась головой о спинку железной кровати.

Вдруг совсем рядом громко зафыр-чал мотор и внезапно заглох. Я спряталась за печку. Вскоре до меня донеслись тихие голоса немцев и сильный шум воды.

Я осторожно выглянула из своего укрытия. Прямо передо мной на открытой площадке стояла серая душегубка. Возле распахнутых дверей стоял немец. Черная резиновая кишка тянулась к водокачке. Засучив рукава, немец мыл из шланга

...Немцы поселились в нашем переулке, где и жили в крытых маски-ровочным брезентом ма-шинах. Грузовики стоя-ли под развесистыми кленами в ряд. Машины были огромные, зеленые, а колеса — выше меня. Тесно и неуютно стало в переулке. ...

итар

-тас

с

русский пионер №3(36). май 201361

машину изнутри. Второй солдат стоял рядом и что-то говорил вполголоса, будто боялся потревожить кого-то. У обоих лица были хмурые. Они смотрели, как из кузова стекает, хлюпая по мокрой земле, розовая от крови вода. Вот с потоком воды шлеп-нулся на землю детский башмачок… Когда под машиной образовалась огромная лужа, вода, пробив ложбинки в седой от пепла земле, зигзагами потекла в разные сторо-ны. Один такой ручеек побежал к печке, за которой пряталась я. А по ручейку, как кораблик, плыл башмачок. До меня не до-плыл: узенький, шириною с палец, ручеек, уже бурый от пепла, обогнув мои ноги и потеряв свою силу, еле доплелся до печки.

Несмотря на жаркое солнце, меня бил озноб. Хотелось кричать от страха. Осторожно переступив ручеек, я тихонь-ко, оглядываясь, пошла со свалки.

ЭмКаДень рожденья Эмки отмечался с помпой. До войны. Среди приглашенных девочек

и мальчиков с нашего двора была и я. Помню, мама наряжала меня так, как будто это мой был день рожденья. Еще бы! Я еще и в школу не ходила, а меня уже пригласили в гости. Это как первый выход в свет.

Было очень весело и вкусно, осо-бенно орехи в сахаре.

Эмке купили пианино. Вот он сел за инструмент, и все притихли в ожи-дании концерта. Эмка стал играть. Это были упражнения для пальцев под на-званием «ганон». Музыка была нудная. Но ведь играл Эмка! Он уже учился в музы-кальной школе. Правда, всего несколько уроков, и поэтому, кроме ганона, еще ничего не умел играть.

Мы аплодировали Эмке, будущему музыканту. А я с того дня стала мечтать о пианино.

Когда началась война, Эмка и его родители ушли в гетто.

Однажды мальчик пришел в наш (когда-то и его) двор. Я не узнала его. Он был худой и мрачный, с узелком в руке. На нем была черная курточка, из которой он явно вырос. Эмка поднимался по сту-пенькам моего крыльца, и я увидела на его спине желтую круглую латку! Вдруг он обернулся, долго смотрел на меня, потом, ничего не сказав, открыл тяжелую пружинную дверь — и пошел по кварти-рам просить милостыню.

Я никогда не забуду его взгляд. Недетский. С укором. Будто хотел сказать: «Чем ты лучше меня?.. За что мне ЭТО?..»

«ДворниК улицу метет…»Весной сорок третьего умерла моя сестра Валентина. В апреле.

Ей было шестнадцать лет. Она лежала в гробу, как сломанная весенняя веточка. Гроб с ее телом везли на подводе на немецкое кладбище (самое ближнее). Когда похоронная процессия проходила мимо гетто, там начался погром. Как толь-ко за колючей проволокой раздалась пу-леметная очередь, перепуганная лошадь понесла и чуть не опрокинула гроб.

Сестренка умерла от скоротечной чахотки. Не было лекарств, не было вра-чей, не было нормального питания.

Однажды утром я проснулась от плача. Тихого и жалобного. Будто скулил кто-то. Так плачут, когда очень больно или когда случилась непоправимая беда. Это плакала мама. Валечки не стало. Она умерла на рассвете на маминых руках. Тихо, не приходя в сознание. В бреду бедняжка повторяла:

— Дворник улицу метет… Дворник улицу метет…

ПурПурная розаВ тот день (это было после освобожде-ния Минска) я проснулась от могучего мужского храпа. В проходной комнате на диване спал пожилой красноармеец, шо-фер. По дороге на Берлин он попросился переночевать у нас, в домашней обстанов-ке, а не в машине.

— Я три года не был дома, не сидел за домашним столом. Может, в последний раз, кто знает, — грустно сказал он.

В комнате от спертого воздуха было трудно дышать. Я спустилась по деревянной лестнице со второго этажа во двор. С речки Свислочи доносился дружный хор лягушек. Двор еще спал. Рассвет только начинался. Утренняя зорь-ка освещала палисадники. Казалось, что и цветы еще спят. Только пурпурная роза сверкала в лучах утренней зари. Росинка на цветке попала в солнечный луч и пере-ливалась, как бриллиант на красавице. Очарованная этой красотой, я не могла глаз отвести от розы.

Домой возвращаться не хотелось, и я просидела на камне возле нашего крыльца до полного рассвета, любуясь розой.

Тем временем проснулся пожи-лой солдат и стал готовиться в дорогу на Берлин.

Когда он уехал, мама стала убирать постель, на которой спал фронтовик.

— Лиля! (Так звали меня в детстве.) Иди сюда! Скорее! — услышала я ее ис-пуганный голос.

Я подошла. Мама брезгливо держа-ла в руке одеяло. И тут я увидела, что вся простыня на диване шевелится, будто жи-вая… от толстых, белых фронтовых вшей.

Так пришла Победа. мих

аил

сави

нов/

фот

осою

з

русский пионер №3(36). май 2013 62

Борьба за крохотный кусочек плоти стоила еврейскому народу несчетных миллионов жизней и двух тысяч лет скитаний…

русский пионер №3(36). май 201363

Чего-то в этом номере не хватало. Казалось, «РП» переполнен

темой номера. Но только когда Владимир Бейдер прислал

свою огненную публицистику про обрезание, стало понятно чего. Типично израильского

взгляда на одну из самых жгучих проблем. Вы словно окажетесь внутри, в самой глубине вечной

израильской дискуссии. Мы, конечно, ничего не обрезали.

текст и фото: владимир бейдер рисунки: анна всесвятская

русский пионер №3(36). май 2013 64

Борьба за крохотный кусочек плоти стоила еврей-скому народу несчетных миллионов жиз-

ней и двух тысяч лет скитаний…Практически незамеченной прошла большая еврейская

победа. Пока ее не было, все находилось на уровне курьеза — еще обращали внимание: ну как же, такое место — смешно! А как по-бедили — стало неинтересно. Напрасно. Даже евреи, даже в Из-раиле не осознали, что это было и что произошло.

Победа такая: в декабре 2012 года бундестаг принял закон, разрешающий в Германии ритуальное обрезание.

И вся радость?Погодите со своим высокомерием.Когда президент Израиля Шимон Перес обратился к пре-

зиденту Германии Йоахиму Гауку с просьбой разрешить евреям Германии совершать обрезание своим младенцам, проблема под-нялась c самого низа туловища до самого верха государства, даже двух. Уже тогда можно было догадаться, что мало никому не пока-жется, несмотря на то что речь-то, казалось бы, о такой малости, что не о чем говорить, тем более двум президентам не последних держав, хотя они в них и не главные. И вот — специальный за-кон…

Наша тема гораздо шире повода, но сначала — о нем.

ВердиктДва года назад в одну из больниц Кельна привезли 4-летнего мальчика из мусульманской семьи. После проведенного накану-не обрезания у него началось кровотечение. Бдительные медики, как в случае с радисткой Кэт, настучали в полицию. Скорее всего, чтобы прикрыться — на случай каких-либо осложнений: мол, не знаем, кто и как, каким острым предметом, а главное — зачем, ме-дицинских показаний не было (!), нанес пациенту непоправимую травму. Во времена моего детства это называлось «прикинуться шлангом» и «замутить поганку».

С мальчиком все, к счастью, обошлось. И обрезание ему делал дипломированный врач, кстати, мусульманин. Он, как вся-кий практикующий врач в Германии, застрахован, в том числе от последствий своих действий, а после такой операции кровоте-чение — случай хоть и нештатный, но и не редкий. Однако про-куратура уже начала расследование и в конце концов возбудила дело: зачем ребенка подвергли страданиям, пролили напрасную кровь, навсегда отрезав то, что было, от того, что есть?

Но суд первой инстанции счел врача не виноватым: он не сам пришел — его родители позвали. Прокуратура тем не менее не смирилась — и подала апелляцию в земельный (считай — об-ластной) суд. И здесь нашла понимание. Права ребенка на жизнь и здоровье важнее прав родителей определять его судьбу. Если им так уж важно соблюсти религиозную традицию — дождались бы его совершеннолетия, когда он сам мог бы решить, подвергать себя болезненной операции ради нее или нет. А так — ему нанес-ли физическое повреждение без его согласия.

Фактически земельный суд Северного Рейна — Вестфалии объявил обрезание детей незаконным. В Германии прецедентное

право — решение кельнского судьи по этому частному случаю распространялось на все другие.

Прецедентные случаиВердикт сразу вызвал бурю страстей. Возмущение выразили и му-сульмане, и евреи. Причем, против обыкновения, вторые гораздо больше первых.

Запрет на ношение хиджаба в публичных местах вызвал во Франции у исламистов гораздо большую ярость — вплоть до угрозы терактов. А здесь официальный протест хоть и выразили, но довольно вяло. Оно и понятно: мусульмане как обрезали своих мальчиков, так и будут обрезать — никакой чужой суд им не указ. Самые осторожные могли бы ездить для совершения ритуала за границу — невелика беда. Тем более что мусульманская тради-ция не требует совершать это именно на восьмой день после рож-дения, как иудейская, — лишь бы успеть до совершеннолетия.

А законопослушные евреи всполошились не на шутку. Тут немцам вспомнили все, включая газовые камеры, шесть миллио-нов и даже — в официальном письме Центра Симона Визенталя канцлеру Ангеле Меркель — фразу Гитлера: «Совесть — еврейское изобретение, это такой же недостаток, как и обрезание».

Немцам, в течение почти семидесяти лет пытающимся (не вполне успешно, но вполне задорого) отмыться от греха Холоко-ста, только этого юридического казуса не хватало. «Мы делаем себя посмешищем для всего мира», — сокрушалась канцлер Мер-кель, деликатно избегая сказать правду: не смех они вызывали, а дурные воспоминания. Ведь еврейских детей вознамерились избавить от страданий не всегда прикольные латиносы, а вполне серьезные немцы, в свое время пытавшиеся избавить мир от са-мих евреев, не брезгуя и детьми.

Так что вердикт кельнского суда поставил германское ру-ководство в такое неловкое положение, что оно в нем даже само не знало, как признаться. Однако от этого он не стал менее пре-цедентным. А раз есть прецедент, последуют и обращения к нему.

Первый иск не заставил себя долго ждать. Бдительный не-мецкий врач подал иск против раввина, совершившего обрезание уже в другой земле — Северной Баварии, и именно на основании решения кельнского суда.

Тогда прецедент возник и по еврейскую сторону. Главный ашкеназский раввин Израиля Йон Мецгер специально поехал в Эрец Ашкеназ (так евреи с древности называли Центральную Европу, отсюда и европейские евреи — ашкеназы) объяснять не-еврейским ашкеназам (коими и являются германцы), что евреи этим занимаются уже четыре тысячи лет — как-то стремно отвы-кать. Тем более — по указке немецкого суда, где когда-то выно-сились Нюрнбергские законы, однажды уже изменившие нашу жизнь вплоть до лишения оной, — читалось в подтексте.

Конечно, запрет на обрезание, вынесенный судом в Кель-не в 2012-м, и антиеврейские законы, введенные специальной сессией рейхстага в Нюрнберге в 1935-м, вещи несоизмеримые. Роднило их только одно: касались они евреев и приняты были немцами.

русский пионер №3(36). май 201365

Немцы, упаси Бог, не являются и даже во времена Гитле-ра не являлись самыми большими антисемитами на свете. Чу-деса изуверства и почти бескорыстного народного энтузиазма в массовых масштабах в годы Холокоста проявляли не они, а, на-пример, литовцы, украинцы, хорваты, которым этого теперь по большому счету никто не помнит, включая их самих. Немцев же отличает — как от этих наивных и прощенных без покаяния на-родов, так и от прочих европейцев — их исключительная законо-послушность, педантичная тщательность в исполнении прика-зов и следовании поставленной цели. Потому машины, скажем, делают все, кто хочет ездить на своих, но только у немцев полу-чается «мерседес».

Уничтожить евреев под корень мечтали и продолжают мечтать многие. Однако лишь немцы не только поставили перед собой глобальную задачу «окончательного решения еврейского вопроса», но и определили, как ее выполнить, и стали осущест-влять в глобальных же, соответственно цели, масштабах. Они по-дошли к этому крайне непростому с технической точки зрения делу, как к производству «мерседеса». Именно тщательность их подвела. Именно ее не могут им простить вот уже семьдесят лет, давно простив всем остальным их соучастникам.

И именно потому к комичному, по сути, решению кель-нского суда насчет крайней плоти пришлось отнестись крайне настороженно. И прежде всего — немцам.

Потому что они — немцы и стали бы свое прецедентное решение исполнять. Это во-первых.

А во-вторых, потому что они немцы. И это — совсем беда.

Законные осноВанияПрежде всего — чтобы исключить кривотолки: в решении кельн-ского суда не было ни тени антисемитизма или там антиисла-мизма.

Суд исходил из законных оснований, не имеющих к ев-рейству, как и к германской национальной политике, никакого отношения. Вообще никакой политики — сплошная медицина.

В отличие от США, где обрезание младенцев было при-знано полезным для здоровья, а потому в течение десятилетий почти все американские младенцы, независимо от религиозной принадлежности, проходили его почти в обязательном порядке, немецкая медицина исходит из принципа неприкосновенности целостности организма. Поэтому любое хирургическое вмеша-тельство без крайней медицинской необходимости (а ритуальное обрезание крайней плоти с клинической точки зрения именно таковым и является) считается там недопустимым. Все это вполне укладывается в базовое врачебное правило, сформулированное еще Гиппократом: «Не навреди!»

Если исходить из этого, то и с юридической, и с гуманисти-ческой, и с медицинской точек зрения резать едва появившемуся на свет младенцу пипиську — обычай изуверский. А раз каким-то несознательным гражданам цивилизованной европейской стра-ны это до сих пор непонятно, следует — для их же блага и для защиты их беззащитных детей — объявить его вне закона. Пусть

знают. И исполняют. Дабы не было больше отмазки, что не знали.Так что и врачи кельнской больницы, настучавшие в по-

лицию, и кельнский судья, выносивший вердикт, и даже врач-сутяга, подавший иск против раввина, пренебрегшего вердиктом чужого суда, были по-своему правы. Потому что они — немцы, и для них ордунг есть ордунг, и если есть такой ордунг, он должен соблюдаться всеми — при чем тут чьи-то традиции, пусть и тыся-челетние? Когда-то был обычай друг дружку жрать, а у некоторых народов до сих пор практикуют и обрезание девочек — что ж, все сохранять ради бережного отношения к национальным традици-ям?

Если подходить с немецкой стороны, то распространение медицинских запретов обрезания на евреев и мусульман должно означать как раз не ущемление их национальных прав и религи-озных традиций, а наоборот — что их воспринимают как равных, как немцев.

А они не немцы.Правительство Германии оказалось в более чем двусмыс-

ленной ситуации. Отменять решение суда оно не вправе. А отме-нять иудейский завет и традицию ислама — тем более. Пришлось перешибать обретший законную силу кельнский прецедент стар-шим козырем — федеральным законом.

Дискуссии длились несколько месяцев. Но в конце концов закон прошел большинством голосов — 434 против 100. И этот по-ложительный результат тоже не лишен пикантности.

Германия, по счастью, не стала единственной страной в Ев-ропе, где ритуальное обрезание запрещено. Однако стала един-ственной страной, где понадобилось принятие специального за-кона, чтобы евреи продолжали делать то, что они делали в тече-ние четырех тысяч лет, где бы ни жили, а жили они везде.

И это, конечно, хороший повод для зубоскальства, а то и для возмущения. Но федеральные власти выбрались из засады, в которую их завел безвестный кельнский судья, избежав гораздо больших потерь.

Вернее, что власти? Вся Германия, германское общество, или, как предпочитал говорить их недоброй памяти вождь, — нация. Бундестаг уберег германскую нацию от морального уро-на — может быть, самого сильного со времен осуждения ее же за Холокост.

Наверняка и депутаты немецкого парламента, как и кельн-ский судья, создавший прецедент, как все немцы, не знали, на какую вязкую топь они ступили с его легкой руки.

Это и евреи не вполне осознают.Собственно, здесь и начинается наша тема.

исторические аналогииБлижайший до кельнского суда запрет на обрезание был введен в сталинском Советском Союзе в период борьбы с «безродными космополитами» и «убийцами в белых халатах», как тогда называ-ли евреев, готовя их депортацию в Сибирь.

Но тогда обошлись без дискуссий в обществе, судебных прецедентов и вообще всякого объявления войны — по суровым

русский пионер №3(36). май 2013 66

нравам послевоенного времени предпочиталась стрельба без предупреждения: она повышала результативность.

Просто в семьи евреев — членов партии, где рождались мальчики, наведывалась инструктор райкома, обкома или горко-ма, как в нашем маленьком городке.

— Ой, какой хороший мальчик! — сюсюкала она над колы-белькой. — А как он писает?

И надо было развернуть пеленки.Когда эта сука стояла надо мной (надеюсь, не прикаса-

лась!), я лежал, целый-целехонький, со всем, что у меня от рож-дения было. К тому времени игра в «поймай жиденка за пипись-ку» велась уже не первый год, снаряды ложились рядом — и папа с мамой были, считай, предупреждены.

Если посланница партийного органа фиксировала не-целостность органа младенца, родителей исключали из партии, что в то время означало полное крушение карьеры, увольнение с работы, часто — выселение (в послевоенные годы было распро-странено ведомственное жилье). Все это произошло за три года до моего рождения с семьей ближайших друзей моих родителей (они работали в областной газете тогда, папа, естественно, состо-ял в партии) — свежий пример был перед глазами.

Среди моих сверстников есть многие, чья брит-мила (так у евреев называют обрезание) обошлась их родителям перело-манной жизнью. И еще больше других — которым из страха перед расправами обрезание в детстве не сделали. Мы были «первым поколением советских людей, которое будет жить при коммуниз-ме», как обещал нам Хрущев в нашем детстве, а стали первым по-колением необрезанных евреев за всю еврейскую историю.

Так ли это важно?Да, брит-мила — знак союза евреев с Богом, который за-

ключил основоположник народа Авраам в 99-летнем возрасте, и с тех пор он предписан нам всем Торой, а это для евреев — за-кон. Да, обычай неуклонно выполнялся на протяжении всего существования. Даже Барух-Бенедикт Спиноза, религиозность которого была настолько не бесспорной, что еврейская общи-на Амстердама — самая влиятельная в Западной Европе XVII века — отлучила его от синагоги, говорил, что евреи до тех пор сохранят себя в качестве отдельного народа, пока будут практи-ковать брит-милу.

Но мало ли иных признаков еврейства современные евреи утратили, зачастую без всякого насилия, в естественном процес-се социальной эволюции, межнациональной интеграции, сме-шения кровей, глобализации, которую сами же они во многом стимулировали и развивали? А язык свой большинство из них знают? Изучают Тору? Умеют молиться? Соблюдают кашрут? Хра-нят субботу? Стремятся в Израиль? Вообще — сознают свою при-надлежность к народу? Что по сравнению со всем этим ничтож-ный знак на теле, к тому же во все случаи жизни, кроме особых, глубоко спрятанный в штанах?

Сейчас разберемся — что.Вся послебиблейская история евреев, собственно, вся

их реальная история — та, которая сформировала и отношение

к ним, и их самих, — начинается с рассеяния. По распростра-ненной версии, оставшейся у большинства из нас в головах, рас-сеяние евреев началось в результате поражения их в Иудейской войне, после разрушения Второго Храма в 79 году н.э.

Но это не так. Тут неточность, укорененная в массовом со-знании в результате религиозной интерпретации истории. Утра-та Храма — громадная духовная потеря, и именно ее стараются представить в качестве ключевой причины как иудейская, так и христианская традиция — каждая по своим мотивам.

На самом деле рассеяние началось в результате другого исторического события, тоже связанного с военным поражени-ем, — восстания Бар-Кохбы.

Оно началось через 50 с лишним лет после разрушения Храма — в 132 году. Это было самое крупное восстание против Рима, самая кровопролитная освободительная война, гораздо более масштабная, чем Первая Иудейская, подробно описанная Иосифом Флавием и потому более известная. Крошечная Иудея бросила вызов Риму — тогдашней сверхдержаве, владевшей поч-ти всей Европой, вплоть до Британии, значительной частью Азии и Северной Африки.

В короткий срок евреи установили контроль над всей Иудеей, включая Иерусалим, Самарией и Галилеей. Восстания вспыхнули в еврейской диаспоре в Египте, Киренаике, на Кипре, в Месопотамии. Император Адриан отозвал из Британии самого талантливого своего полководца — Юлия Севера, стянул в Иудею половину римской армии — 12 легионов (в Иудейской войне уча-ствовало вдвое меньше), вспомогательные отряды и флот.

...Среди моих сверстников есть многие, чья брит-мила (так у евреев называют обрезание) обошлась их родителям переломанной жизнью. И еще больше других — которым из страха перед расправами обрезание в детстве не сделали. Мы были «первым поколени-ем советских людей, которое будет жить при коммунизме», как обещал нам Хрущев в нашем детстве, а стали первым поколением необрезанных евре-ев за всю еврейскую историю...

русский пионер №3(36). май 201367

Восстание длилось три года. Было разрушено около тыся-чи деревень, погибло до 600 тысяч человек. Невольничьи рынки по всей империи заполнились пленными евреями. Цена раба упала до цены коня. Чтобы искоренить всякую память о мятеж-ной провинции, Адриан переименовал Иудею в Сирию Палести-ну, заселил ее эмигрантами, ввел жесткие меры по искоренению еврейской религии. Вот тогда и началось рассеяние: евреев на земле Иудеи почти не осталось, а оставшиеся не могли там жить.

Какое это имеет отношение к нашей теме?Самое прямое. Знаете, из-за чего началось восстание Бар-

Кохбы? Конечно, неволя, иноземный гнет. Но как можно было вос-ставать против Рима, находившегося в зените своего могущества, да еще и после недавнего по историческим меркам страшного по-ражения? Не было сил терпеть.

Непосредственным поводом к восстанию был запрет на об-резание. Оно было запрещено еще при императоре Домициане. Адриан лишь ужесточил наказание за игнорируемый евреями за-прет — отныне обрезание каралось смертной казнью. Этот закон ставил целый народ в положение преступников-изуверов, подле-жащих смерти. Или он должен был отказаться от брит-милы — союза с Богом. Евреи пошли на восстание.

А ведь запрет на обрезание был введен по чисто гумани-стическим юридическим мотивам. В Риме умышленное нанесе-ние увечий считалось тяжким преступлением. Не очень ориен-тируясь в иудаизме, римские юристы не видели разницы между обрезанием и кастрацией. То есть — явное, если не сказать бук-вальное, членовредительство. Что запрещено в Риме, не может быть разрешено в его отдельной провинции — закон есть закон.

Теперь не поленитесь, вернитесь на пару страниц, загляни-те в начало. Не теми ли же мотивами руководствовались в Герма-нии, пытаясь запретить обрезание в 2012 году? Ангела Меркель и бундестаг увели свою страну от жесточайшего конфуза.

Но мы — о евреях.Шестьсот тысяч погибших только при подавлении вос-

стания, несчетное число проданных в рабство, почти полное раз-рушение страны, а затем — изгнание, которое продлилось более 2000 лет, и на протяжении его — бесконечная цепь скитаний, лишений, притеснений, кровавых расправ: один лишь Холокост унес 6 миллионов жизней, а если сложить все потери за этот пери-од, наверняка счет пойдет на десятки миллионов.

И все из-за чего? Из-за крохотного кусочка кожи на не видном постороннему взгляду месте. И то — не для того, чтобы его сохранить, а наоборот — чтобы отрезать! На этом лоскутке, который отрезают у еврейских младенцев, почему-то считая его излишком именно в той части тела, в которой каждым миллиме-тром принято дорожить, отразилась вся история еврейского на-рода. И его диагноз.

Только одержимый народ мог отдать за это такую цену.Собственно, это говорит о еврейском характере больше,

чем человечество, включая самих евреев, тысячелетиями пытает-ся выяснить. Иерусалим

русский пионер №3(36). май 2013 68

текст: андрей орлов (орлуша) рисунок: инга аксенова

Не было еще такой темы, которая застала

бы врасплох поэта Андрея Орлова

(Орлушу). На всякую тему поэт откликается

строкой. Замыслив тему этого номера, мы немножко нервничали:

откликнется ли поэт? Найдет ли

нужные слова? А он откликнулся. Он нашел.

ксен

ия ж

ихар

ева

русский пионер №3(36). май 201369

помахав толпе,Желая в Крым попасть скорее,Я ехал в поезде. Купе Заговорило о евреях.

В купе, как в суповой набор,Входили все ингредиенты,Чтоб завязался разговор.Начнём с меня, тогда студента:В башке патлатой — ерунда,На «Супер Райфл» две заплатки,Я рвался мыслями туда,Где, загорелы, как мулатки,Лежат, доступны не по-детски,Девицы, скажем, из Донецка.

Но это в мыслях, а покаМои попутчики слегкаК мечтаньям не располагали:Одна, назвавшись «просто Валя»,Открыла поездной хлеб-соль,Добавила: «Служу в Мосторге»(Что подтверждала пергидрольБелее, чем покойник в морге).

Куриный трупик в «Комсомолке»,Две банки собственной засолки,Оттуда огурцы по-русскиКричали громко: «Мы — закуски!»,И, их как будто услыхавши,Мужчина, чуть не опоздавший,Ответил: «Юрий Перельштейн.Рекомендую, вот портвейн!»

И извлеклись из «дипломата»Три мне любезных «Айгешата».Хозяин чуб откинул ловко,Сказал: «Ну всё, командировка!» —И в тот же миг со словом «опа!»Умело в пробку врезал штопор.

— Простите, Юрий, я не пью… —Торговля молвила несмело.

— А я вам много и не лью! —Он разливал уже умелоПочти под самый окоём,И подстаканники с КремлёмЗвенели, явно не скучая,Что нынче не дождутся чая.

— Степан Иванович Синичкин. —Купе четвёртый пассажирИзвлек варёные яичкиИ колбасу, в которой жирОбъёмом пересилил мясо,Как часто было в тех колбасах,Что, извиняйте, дорогие,Не вызывают ностальгии.

— Я — по путёвке профсоюза! —Синичкин гордо произнёс,Удобно разместивши пузо. —Заводом «Северный Насос»Направлен в как её… Алушту!Работник лучший потому что,Ударник, кстати, комтруда,Синичкин — то, Иван — туда,Лауреат квартальных премий…

— Ну, о работе тут не время, —Раздался голос Перельштейна,И мы, почти уже семейно,Стаканы сдвинули без тостаИ выпили легко и простоПод стук несущих нас колёс.В окне мелькнул изгибом плёс,И солнечных лучей усыПрироду средней полосыСквозь в тучах дырки освещали.Колёса между тем стучали.

…Росла бутылок батареяПустых, составленных под стол,И почему-то о евреяхВдруг разговор у нас зашёл.Я об заклад не буду биться,Но начал, кажется, Синицын.Верней, Синичкин, тут я вру.Сказав: «Вот, скажем, я умру,Мне крест поставят, тут понятно…А вот еврею? Вероятно,Лежать придётся без креста,Ведь вы же продали Христа,А это — не по-христиански!»Еврей поддакнул хулигански: — Да мы вообще его убили!— И что вам ставить на могиле?— Ну что ты, дед, такой унылый? —Ответил Перельштейн. — Могилы…Вот, затянул «за упокой»…Но, кстати, мой ответ такой:

Вокзальной

русский пионер №3(36). май 2013 70

Там, где лежит еврей, всегда —Или почти — видна звездаС шестью, естественно, концами,Хотя, как все мы знаем с вами,На нашей родине, конечно,Все звёздочки пятиконечны —И для могил, и для знамён.А эти звёзды, кстати, — онВдруг шёпотом сказал по-детски,Каким пугают по ночам, —Украсили наш герб советскийНазло врагам и палачам,Конечно, после обрезаньяШестого, так сказать, конца!

На Вале не было лица,Она, застыв от удивленья,Ему поверив на мгновенье,Вдруг прошептала: «Быть беде.Еврейский заговор везде.У нас, в девятом магазине,Еврей, простите, на грузине,А как, простите, недостача,То русские страдают, значит?Они “люлей” за всё получат,Их “по партийной” нахлобучатИ предадут публичной порке…А ваши жёны ходят в норке!»

— Ну, предположим, «наши» жёныСовсем не в шубы наряжёны,А так же, как и кое-кто,В простое зимнее пальто,Хотя работать я умею И справил сапоги к зиме ей.

— Ты, видно, парень работящий, —Синичкин в тему встрял с улыбкой, —Вон, вижу, пьющий и курящий,А так — у вас любой со скрипкой,А то и с шахматной доской,Работать любите башкой,А не как русские — руками.Скажи мне правду, между вамиВедь есть же тайный уговорС каких уже не помню пор —Своих тянуть, своих держаться,А если в долг попросят — жатьсяИ говорить, что денег нет.Каков еврейский твой ответ?

— Ответ мой прост, как пива ящик:

Я, дед, еврей не настоящий,Я, дед, казак, при этом — с Дона,Отец — еврей, в него, гондона,Влюбилась мамка. Агроном!А он ввинтил в неё геном,Как нынче говорит наука,И был таков в Хабаровск, сука.А мне, пока я в пузе рос,Оставил только этот нос,Ещё — фамилию чудную,И я — а вырос на Дону я —Вбегал частенько, плача, в дом,Как только назовут жидом,От издевательства зверея.Тогда я не любил евреевИ к ним себя не причислял,Обидчиков подальше слалИ маленьким мечтал в кровати,Что вырасту, что встречу батю,И как начну его ломатьЗа то, что он оставил мать! —Казак еврейский разъярился…

— По крайней мере, он женился, —Его прервала «просто Валя», —Да вы бы, Юрий, наливали,Не стоит память бередитьИ нервам памятью вредить. —Потом Синичкину: — Вы злой!Мужчина вроде пожилой,А вон, поди ж ему, куда ты!Во всём евреи виноваты!

— А я чего? А я молчу.Я, может, правду знать хочу.Обидчивые стали, ишь.Когда с живым поговоришь?Их нет знакомых у меня,А здесь мы вроде как родня.И что я тут сказал такого?Ты, Перельштейн, мужик толковый.И что, что был отец евреем?Зато ты думаешь скорее.Начальник, вижу, при портфеле,Чего грустить на самом деле?Ты зла не держишь? Молодец!А тот? Какой ни есть — отец,Ещё, видать, красавцем был он,Коль мать такого полюбила.А русских — мало, что, уродов?Давай за дружбу всех народов!А как отца зовут?

русский пионер №3(36). май 201371

— Наум.— Ну что, за нос его и ум!А то бы был сейчас Иваном…

Мы громко чокнулись. СтаканыДрожали, понимая чётко,Что скоро в них нальётся водкаИз поездного ресторана,Что разговор зайдёт пространныйПро горемычный наш народ,Потом о трудной женской доле,Потом — о том, что Брежнев болен,А вот Андропов — молодой,Потом о том, что я худой,Как все зубрящие студенты,А я скажу интеллигентно,Что я пойду перекурить,Ведь про учёбу говоритьПорядком дома надоело.

Уйду. И постучусь несмелоВ купе девятое, в которомПоинтересней разговоры,Где шесть девчонок в мини-юбкахСидят, смешно раскрывши губки,Одна играет на гитаре,Смеётся глаз под чёлкой карий,И будет голос вологодскийПеть песню. Это будет Бродский,Но я об этом знать не буду,Впуская теплую простудуПонятно-непонятных слов,А после буду спать без сновПод простынёй в трусах семейныхПод храп геройский ПерельштейнаИ знать не буду, что не скороПрипомню наши разговоры,Слова, что и не снились Далю,Синичкина и «просто Валю».

русский пионер №3(36). май 2013 72

русский пионер №3(36). май 201373

текст: майк гелприн рисунки: олег бородин

русский пионер №3(36). май 2013 74

Рыжий Фишел, внук старого шойхета Ицхака, прибежал, едва я открыл лавку.

— Шолом, дядя Эфраим, — поздоровался Фишел, не успев даже отдышаться. — Ой, дядя Эфраим, к тебе там из самого Йе-рушалайма приехали.

Сначала я подумал, что приехала Гита, и обрадовался, и хотел немедленно бежать ей навстречу, моей младшенькой, ягодке моей. Но потом сообразил, что Гита приедет только на рош-ходеш, первый день месяца адар. И огорчился, и едва не расплакался, потому что до рош-ходеша оставалось еще три дня, мне ли о том не знать, когда каждое утро я дни эти считал. Так я рыжему внуку старого Ицхака и сказал.

— Не расстраивайся, дядя Эфраим, — утешил меня Фи-шел, — Гита обязательно приедет, уже скоро. А пока ребе Нахум велел передать, чтобы ты надел талит-катан с цицесами и сме-нил ермолку на штраймл. Те, которые приехали, будут брать у тебя интервью.

Возможно, я когда-то знал, что такое интервью, но по-том забыл, как и множество других слов, за ненадобностью. Поэтому я не стал ни огорчаться, ни радоваться, а прошел из лавки в дом и сменил будничную капоту на нарядный талит-катан с цицесами, как велел ребе Нахум. Надел вместо ермолки штраймл из соболиных хвостов, оставшийся мне от отца, с тем и вышел из дома.

Оказалось, что интервью — это когда бородатый ашкена-зи мелет про тебя всякий халомот, а безбородый сефард смотрит в такую штуковину, похожую на лошадиную подкову, только квадратную и со стеклом там, где у подковы дырка. Возможно, я когда-то знал, как эта штуковина называется, но за ненадобно-стью забыл.

— А сейчас перед вами, — затараторил бородатый, — по-чтенный Эфраим Гаон, человек, который считает себя самым счастливым евреем во всей Беэр-Шеве.

Хотел я сказать, что он глупец и счастье считать невоз-можно, но не успел: только рот разинул, как бородатый этот меня спрашивает:

— Любите ли вы свою семью, господин Гаон?Видит Б-г, среди евреев тоже встречаются глупцы, что бы

ни говорил на этот счет ребе Нахум. Какой же еврей не любит свою семью больше всего на свете после Б-га? Так я ему, этому бородачу из Йерушалайма, и сказал.

— У вас ведь жена, двое сыновей и дочь, господин Гаон? Вы их всех одинаково любите?

Б-г свидетель, не помню, когда слыхал настолько глупый вопрос. Измерять любовь — это все равно что считать счастье. Как я могу любить Голду больше или меньше, чем детей, кото-рых она мне родила? Или Гершэлэ больше, чем Якова? Или Яко-ва больше, чем Гиту? Так я ему, глупцу, и сказал.

Потом он еще много всего спрашивал: и про торгов-лю, и не скучно ли мне в лавке, и что Голда готовит на Рош-Хашану, и исправно ли мы постимся на Йом-Киппур. Я уже и отвечать устал. А второй, безбородый, все со своей подковой

цацкался: то так в нее заглянет, то эдак, то присядет с ней, то отбежит…

Б-г не даст соврать, ничего в нем хорошего нет, в интер-вью, разве что хорошо, когда оно кончается. Это интервью, одна-ко, и закончить хорошо не сумели.

— А правда ли, господин Гаон, — бородатый ашкенази спросил напоследок, — что вы ненавидите шаббат и не ходите по субботам в синагогу?

Я его сразу ударил, не думая. По лицу, так, что он сва-лился прямиком в пыль и заблеял, словно овца, которую шойхет режет на Песах. Это наверняка лысый Барух, сой-фер при синагоге, подговорил спросить про шаббат. Барух сва-тался к Голде еще до меня, но старый Танхум, Голдин отец, ему отказал. В Беэр-Шеве всякий знает, что чужим нельзя меня про шаббат спрашивать и напоминать даже нельзя. И если кто чужой спросит, то я теряю разум, и память теряю, и станов-люсь настоящим мешуга, и тогда один Б-г ведает, что могу на-творить.

Дальше ничего не помню, кроме того, что прибежали со-седи и доктор Леви все кричал, чтобы меня держали. Пришел в себя я лишь за столом, в доме, и Голда сидела напротив и по-давала мне блюдо с кнейделах. И тогда я устыдился, и разломал халу, и оделил жену мою и каждого из сыновей, а потом разлил вино и прочитал брахот, молитву, положенную перед едой. Мы поели, и я отправил Гершэлэ запирать лавку, а Якова отослал в детскую и наказал спать.

Мы остались с Голдой вдвоем, и, пока она хлопотала на кухне, я смотрел на нее. Я смотрел, и прошлое плясало у меня перед глазами праздничной Хава-Нагилой. Той, что мы отпля-сывали с Голдой в день свадьбы, и пятьсот человек родни и со-седей завидовали мне, потому что ночью мне предстояло лечь с самой красивой девушкой квартала Вав-Хадаш, а может быть, и всей Беэр-Шевы.

Она ничуть не изменилась, моя Голда, даже родив мне троих детей. Осталась такой же стройной и ясноглазой. С тон-кими бровями вразлет и шелковыми каштановыми локонами до плеч.

Я долго смотрел на нее и молчал. И потом, когда вернулся Гершэлэ и затих в детской, сказал:

— Пойдем в постель, Голда.Год назад ребе Нахум спросил меня, делю ли я ложе с же-

ною своей. Выслушал ответ и долго молча глядел на восток, туда, где исходила зноем пустыня Негев. Потом сказал:

— Б-г простит нам прегрешения наши. Ступай.

Наутро я, как обычно, пересчитал дни, оставшиеся до месяца адар. Порадовался, что их стало всего два, и отправился откры-вать лавку.

До полудня я продал три золотых кольца и нашейную цепочку с могендовидом, а потом принял заказ на брошь и оже-релье для Эстер, племянницы доктора Леви, которая на шестой день месяца зив будет справлять бат-мицву.

русский пионер №3(36). май 201375

русский пионер №3(36). май 2013 76

Весь квартал Вав-Хадаш покупает драгоценности только у меня — так велел прихожанам ребе Нахум, а кто посмеет ослу-шаться ребе…

— Не благодари, Эфраим, — сказал он в ответ на слова признательности. — Б-г заповедовал нам, цадикам, заботиться о таких, как ты.

— О каких «таких»? — не понял я. — О ювелирах?Мой дед был ювелиром, и мой отец, и мой старший сын

Гершэлэ тоже станет ювелиром и займет мое место, когда я со-старюсь настолько, что не смогу больше мастерить украшения. Так я ребе Нахуму и сказал.

За час до заката я запер лавку и поспешил домой готовиться к шаббату. Голда уже завершила уборку, сготовила хамин и доро-ват и испекла хремзлах. Едва стемнело, она зажгла празднич-ные свечи, и мы всей семьей сели за стол.

Я разлил по бокалам вино и прочитал минху и маарив, молитвы, положенные накануне субботы. И мы сидели за сто-лом допоздна, я, Голда и двое наших сыновей. Старший, Гершэ-лэ, который схож со мной лицом и нравом, и младший, Яков, уродившийся подобным моей жене.

В субботу утром я, как положено, надел молитвенный талес и до вечера читал жене и мальчикам Тору. Предписывающие запове-ди и запрещающие, выдержки из книги Шмота и книги Йехез-келя, строки из главы Бо и главы Ха-Ходеш.

Я читал строки, завещанные Всевышним, смотрел на Гол-ду и на рожденных от нее сыновей, и радовался, что они у меня есть, и думал, что счастлив тот, кто любит свою семью так, как я, — больше всего на свете после Б-га.

И еще думал, что завтра приедет Гита и мы все будем в сборе.

И почти совсем не думал о том, что Б-г проклял меня.И что моей жене и детям запрещено ходить в синагогу по

субботам, потому что они — не евреи.

Гита приехала на следующее утро, как мне и обещали. Ее при-везли в таком же фургоне, что полгода назад доставил Якова, а до него — Гершэлэ и Голду. Фургон был желтым, в синюю по-лосу, с надписью «Jerusalem electronics, Inc» на борту.

Высокий, плечистый сефард выбрался из кабины, отво-рил дверцу кузова, и оттуда на землю ступила моя Гита. Я бро-сился к ней, упал перед ней на колени, прижал к себе. Потом отстранил, вгляделся, и сердце мое едва не вылетело из груди от радости. Я так боялся, что она будет… не похожа. Но то была она, моя дочь, кровиночка моя, ягодка. Такая же, как обычно, такая же, как всегда.

— Фирма решила сделать вам подарок, господин Гаон, — пробасил между тем сефард. — Как постоянному клиенту, бес-платно. Спросите ее что-нибудь.

— Что спросить? — оторопел я.— Что хотите.

— Ты здорова, маленькая? — машинально спросил я.— Здорова, папа.Я почувствовал себя так, словно меня ухватили ювелир-

ным бокорезом за сердце. Это был не ее… Не ее голос. Неживой. Механический, бесцветный, ничего общего не имеющий со звонким и чистым голоском моей малышки. Я вскочил, оттолк-нул Гиту и метнулся к сефарду.

— Это не она! — заорал я ему в лицо. — Ты кого мне при-вез? Кого привез мне, грязная свинья?!

— Что с вами, господин Гаон? — изумился сефард. — Ко-торую заказывали, ту и привез. Точно по фотографии. Ей поста-вили голосовой блок за счет фирмы, мы думали, вы обрадуе-тесь, в предыдущих моделях такого блока нет. Робототехника, знаете ли, не стоит на месте, мы…

Я бросился на него, заехал головой в подбородок и сжа-тыми кулаками в живот. Он согнулся от боли, я добавил но-гой, и в следующий миг он сокрушил меня ударом в челюсть. Мне показалось, что у меня взорвалась в голове такая штука… я раньше помнил, как она называется, но за ненадобностью за-был. Я перестал видеть и перестал чувствовать. Из дальнейшего помню лишь, что вокруг были люди и прорывался откуда-то из-далека голос доктора Леви. Говорящий несвязные слова, часть из которых я знал когда-то, но забыл за ненадобностью.

— Ракета «Град»… Сектор Газа… Всю семью в один миг… Роботов… Заставил себя забыть… Ментальный кокон… Каждо-дневный нравственный конфликт между религиозностью и преданностью погибшим… На грани сумасшествия… Кри-зис… Предварительный диагноз — инсульт…

Весь месяц адар и половину нисана я пролежал в больнице Со-рока в беспамятстве. А когда наконец пришел в себя, у моей по-стели сидел доктор Леви.

— Шолом, — поздоровался он. — Молчи, тебе не нужно сейчас говорить. Твои родные здоровы и ждут тебя. Они…

— Правда? — перебил я, несмотря на запрещение гово-рить.

— Б-г свидетель, — подтвердил доктор Леви. — У меня хорошая новость для тебя, Эфраим. Ребе Нахум ездил с хода-тайством в Йерушалайм, к самому ребе Ионе Мецгеру. Главный раввинат постановил разрешить твоей семье принять гиюр. Они прошли обряд обращения и уже две недели, как евреи, все четверо.

Я долго не мог поверить. Я подумал, что доктор обманы-вает меня. Ведь они не могли быть евреями, потому что они… они… я тщился вспомнить, кто они, и не мог, поскольку забыл это слово за ненадобностью. Потому что они не люди, понял я наконец.

— Настоящие евреи? — спросил я.— Ну конечно, настоящие, — улыбнулся доктор Леви. —

Богобоязненные и благочестивые ашкенази.И тогда Б-г дал мне силы, и я — поверил. Я заставил себя

поверить. Как когда-то заставил забыть.

русский пионер №3(36). май 201377

русский пионер №3(36). май 2013 78

русский пионер №3(36). май 201379

русский пионер №3(36). май 2013 80

Урок мужества. Крах при Ламбруско. Обозреватель пытается отличить

поражение от победы. Урок географии. Брайтонов Бич. Фотодиректор «РП»

в том месте, которое нравится не всем. Рассказ продолжается. Арам Овсепян. Зверь.

русский пионер №3(36). май 2013 82

Вопреки умиротворяющей рекомендации поэта —

«поражений от победы ты сам не должен отличать» — бессменный преподаватель мужества Николай Фохт

не только отличает, но и собственным опытом иллюстрирует, что бывает, если упорно не отличать.

текст: николай фохт

юри

й бо

рисо

в/ф

отос

оюз

русский пионер №3(36). май 201383

С детства мне твердят: надо уметь

проигрывать. И постоянно требуют побед.Научиться проигрывать, в прин-

ципе, не сложно. Точнее, делать вид, что умеешь, — легко. Но на самом деле каждое поражение незабываемо. Оно гложет. Под ложечкой сосет от невозможности из-менить ситуацию. Но вместе с тем руки чешутся что-то сделать — что-то иррацио-нальное, непредвиденное, никак не отве-чающее твоему статусу человека, который умеет проигрывать.

Есть одно поражение, которое не дает мне покоя и по сей день. В конце девя-ностых я проиграл схватку за свою комна-ту в коммуналке на Тверском бульваре.

Не буду вдаваться в подробности — главное, что перед самым расселением, ко-торое в девяностые было делом обычным, дом подожгли. Смысл поджога прост: так расселять пришлось бы в центре, а после пожара, по закону, — куда угодно. И не по договоренности, без торга, а по скупым параграфам Жилищного кодекса.

Дом еще горел, а заведующий управой Центрального округа уже разда-вал смотровые в подъезде дома.

Но адвокат сообщил, что закон на нашей стороне, однако шансы пятьдесят на пятьдесят. Парадокс? Нет, диалектика. И тяжба не меньше года. И жить этот год придется где попало. То есть самим за-ботиться — если отказываемся от москов-ской милости.

Дрогнул я и отступил.Проиграл. Но затаил, конечно,

обиду.Так вот, совсем недавно рассказал

я про этот случай Елизавете. Елизавета — женщина серьезная, финансист. Но до этого — фотомодель и жена итальянского миллионера. Многое в жизни повидала, если не все. Но в результате, как сказал, — финансист, отвечает за частные инвести-ции в крупном московском банке. Так уж получилось, что пришел я однажды по-менять пластиковую карточку — слово за слово, завязался разговор о портфельных инвестициях, а потом уж и сама дружба возникла. Елизавета ни за какими гаран-тиями моих вкладов не постояла. Короче

говоря, я получил не только толкового и остроумного, после трехсот бурбона, собеседника, но и ценного инсайдера. Беседуя однажды о целесообразности лик-видных залогов, завели речь о недвижимо-сти. Я и рассказал ей историю про пожар на Тверском — а кому я ее не рассказывал? Елизавета даже загрустила. Зашевелила своими чувственными губами — вычисля-ла нынешнюю залоговую стоимость и то, как эту стоимость сегодня можно было бы крутануть в трех портфелях: консерватив-ном, умеренного риска и рискованном. У нее получилось тысяч двести долларов за полтора почему-то года.

— Ну а смысл, Лиза, в твоих рас-четах? Жилплощади уже давно нет, а на месте трехсотметровой коммуналки стоит отдельная квартира, с мебелью от Версаче и стоимостью пять миллионов долларов. На что уповать? Шансов никаких.

Но надо знать Елизавету… А я ее как раз знал плохо — а она, оказывается, за-велась. Неделю мы не виделись: то у меня кросс вечером запланирован, то у нее экст-ренные проводки с Кипра сбоят. А когда наконец увиделись, Лиза распахнула планшетник и ткнула пальцем в какие-то разноцветные прямоугольники.

— В общем, покрутила я тут твою проблему. — Елизавета кроме бурбона любит все: и красное вино, и белое, и порт-вейн, и вермут, и текилу, и еще много чего. Только водку не пьет — почти. Мало. В этот раз он пила самбуку, не разжигая. — Шансы есть. В Краснопресненской управе закрыта для публичного ознакомления экспертиза причин пожара. Точнее, есть резюме, но нет подробного объяснения, нет имен экспертов. За это можно заце-питься. Выиграем процесс — получишь или квартиру, или денежную компенса-цию — думаю, триста тысяч, не меньше. Долларов, разумеется. Ну и я уже наброса-ла каналы вложений этих средств. Через три года, если войны не будет, выйдешь на лимон, через пять — на пять. Думаю, особо эта жилплощадь не подорожает — смо-жешь вернуть. Вот так в двух словах.

Выслушал я Лизу со слезами на глазах, подлил ей самбуки и выдвинул свою версию.

русский пионер №3(36). май 2013 84

— Елизавета, ты прекрасный чело-век и замечательный финансист, а такой, как у тебя, походки я вообще у людей не встречал. Но то, что ты сейчас предло-жила, мне кажется непривлекательным. Ты упустила пару важных аспектов. Во-первых, стоимость судебных издержек. Поднять твой проект — это надо иметь от восьмидесяти до ста тысяч долларов: адво-каты, сбор документов. К тому же процесс будет тянуться не меньше пяти лет. Во-вторых, мне нужно будет нанять охрану и переехать на новое место жительства, может быть, за рубеж. Тогда мне предстоя-ло бороться только с Москвой, а сейчас у квартиры есть собственник, предпо-лагаю, собственник небедный, амбициоз-ный, ни перед чем, особенно передо мной, не остановится.

— Очкуешь, Колян? — Первая бу-тылка самбуки подошла к концу.

— Не исключено, Елизавета. Но дело в том, что гордость у меня есть, не сомневайся. Я предлагаю оптимизировать твой план, сделать его более реальным, привязать к конкретике. Понимаешь?

— Нет.

— Давай просто туда проникнем, а там посмотрим.

— Это трудно?— Одному мне трудно, с тобой —

просто.План был такой. Я созвонился

с риэлтером и сделал вид, что выполняю поручение подыскать подходящую кварти-ру некоему загадочному лицу. Загадочным лицом должна была выступить Елизавета. Она умела выступить человеком, кото-рый способен купить квартиру в центре Москвы. Я поговорил с Иваном Сергееви-чем, который курировал продажу квартир в этом доме. Выяснилось, что посмотреть квартиру можно в четверг — прилетает хозяйка.

В четверг мы встретились с Лизой в кафе «Аист». Из похожей на хозяйствен-ную сумки «Луи Виттон» выглядывала бутылка Ламбруско. Почувствовав мое напряжение, Лиза пояснила:

— Ну а что, там ведь стол есть? От-метим твое возвращение, промокнем аген-та — попробую у него детали выпытать: чья собственность, почему продается, где белые пятна? Не дрейфь, знаю, что делаю.

Конечно, это был трудный момент. Сквозь измененные до неузнаваемости интерьеры просачивалась, проступала коммуналка, где в лучшие времена жили тридцать семь человек; где в холле около столика с телефоном случались драки с то-пором; где по длинному коридору шла моя бабушка с кухни — она несла пирог с ка-пустой, мой самый любимый. Я смотрел сквозь стены, сквозь перегородки, сквозь позолоченную мебель, и первый раз в жиз-ни захотелось повернуть все вспять — ком-муналку, помойку под окном, черный ход на сырую и холодную лестницу…

Но на самом деле мы сидели за журнальным столиком на территории бывшей комнаты Демидовых, и я знал по-чему: из их окна всегда был хороший вид на Тверской.

Елизавета надменно гоняла агента по бытовым вопросам: а кто внизу живет, кто сверху, какие тут магазины, есть ли гараж? Выяснилось, что вместо моей лю-бимой помойки — разметка автостоянки, которая увеличивает стоимость квартиры на сто тысяч долларов. Здорово.

В дверь позвонили. Это хозяйка, объяснил агент, хотела с вами познако-миться. И пошел открывать. Я взглянул на Елизавету — слово «хозяйка» зажгло в ее глазах бойцовский огонь, она нерв-но похлопала бок «Луи Виттона», как бы передавая дополнительную игристость Ламбруско.

В комнату вошла женщина под сорок, и я почему-то подумал, что все про-пало. На ее лице возникла дежурная улыб-ка, но вдруг взгляд хозяйки наполнился ужасом, и она уставилась на банкетку, где сидели мы с Лизой. Я улыбнулся в ответ и перевел взгляд на свою подругу. И сразу понял, в чем дело. Лиза смотрела с тем же ужасом на хозяйку. Но даже не это было самое главное. Это были две совершенно одинаковые женщины! По-разному оде-тые, с разной внешностью — но одинако-вые. Дальше — как в короткометражном кино. Обе завизжали и бросились друг на друга с распахнутыми объятиями. «Лизка! Лерка! Сучка ты родная!» — Лек-сика одинаковых женщин не отличалась разнообразием. Мы с агентом вежливо

gett

y im

ages

/fot

oban

k

русский пионер №3(36). май 201385

ждали окончания ритуала. Девушки успо-коились, я уступил место Валерии, они, не отпуская рук, плюхнулись на диванчик. Хозяйка, отирая слезы радости с загоре-лых щек, молвила:

— Ну ты даешь! Откуда у тебя бабки на такую квартиру?

— Лерка, пойдем-ка, покурим, — только и ответила моя напарница.

Во время паузы мы с Иваном Сер-геевичем говорили о большом теннисе.

Женщины вернулись спокойные и веселые.

— Ваня, давай, иди домой или куда там — я сама с гостями разберусь. — Агент как будто ждал этой команды.

Пока не принесли заказ из «Пуш-кина», Лиза и Лера наперебой рассказали мне трогательную историю своей жизни в Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Какой-то хороший контракт итальянского реклам-ного агентства. Купальники французского бренда, сшитые в Китае. Было, как я понял, весело. Именно в этой поездке девушки нашли себе мужей: Лиза — итальян-ца, а Лера все-таки русского, водочного короля. Ну и как результат — квартира на Тверском. Контрибуция после развода.

Да, это была веселая вечеринка. Я рассказывал и показывал, чем являлась квартира до победоносного ремонта. Девуш-ки хохотали. Мы много танцевали, и вооб-ще. Утром, воспользовавшись, как мне каза-лось, удобным случаем, я все-таки спросил Леру: «А ты знаешь, кто поджег наш дом?» Повисла пауза, и Лиза неожиданно жестко сообщила: «Я тебе потом все объясню».

Через день она действительно по-звонила и сказала, что мы как финансовые партнеры расстаемся. Теперь она будет заниматься инвестициями своей подруги Валерии, что меня исключает — конфликт интересов.

Я, конечно, согласился, но повторил вопрос:

— Кто поджег?— Само возгорелось. — Лиза отве-

тила бодро и дала отбой.Вот именно, подумал я, надо уметь

проигрывать.И еще подумал, что научился этому

только сейчас, только что.

Уметь падать важнее, чем уметь летать.

Один пожар равен двум переездам.

Выбирать управляющего своими финан-сами надо очень осторожно.

Никогда не поздно научиться проигры-вать.

Повторим урок

анна

все

святс

кая

русский пионер №3(36). май 2013 86

Там можно еще жить, конечно, но это отдельная история. Грустная. Потому что жизнь на Брайтоне — это ван вей тикет. Оттуда — только Туда.

мар

ия з

аики

на

русский пионер №3(36). май 201387

Какому месту будет посвящен урок географии, сомнений ни

у кого, тем более у «РП», не возникло: конечно, Брайтон-Бич! Также изначально ясно было, что поедет туда фотодиректор Вита Буйвид. Не в первый раз. В том числе и замужем (что в данном случае самое важное). Кто же

лучше Виты сформулирует для читателя правила посещения

Брайтон-Бич?

текст и фото: вита буйвид

русский пионер №3(36). май 2013 88

Если у вас нет еврейских родственников, но очень

хочется фаршированной рыбы, нуж-но ехать на Брайтон-Бич. У меня нет. Раньше были, но совсем недолго, и по-сле развода они перестали быть моими родственниками и рыбой больше не угощают. Остается только Брайтон. Туда приезжают по двум поводам: поесть и поностальгировать. Больше там делать нечего. Там можно еще жить, конечно, но это отдельная история. Грустная. По-тому что жизнь на Брайтоне — это ван вей тикет. Оттуда — только Туда.

И вот эта тема меня занимает зна-чительно больше, чем форшмак и прочие источники калорий. Мне на Брайтоне всегда хочется плакать.

Во-первых, среди молча сидящих на деревянной набережной стариков мне всегда мерещится одноглазая бабушка Марголя. Я ее тихо обожала, а она меня терпела, смотрела на выходку внучка как на блажь и объясняла по телефону родственникам: да, женился, хорошая девочка, и шьет, и вяжет, и готовит, но не наша. Бабушка часами сидела на балко-не, смотрела вдаль, никогда не перево-дила на летнее время часы и называла грейпфрут гроссфруктом. Ждала. И вот стоит мне выйти на бордвок, как Марголя Моисеевна нет-нет да и мелькнет среди местных жителей. Сидят они там и ждут. Нет, они, конечно, греются на солнце, впитывают витамин D в чистом виде, им там наверняка хорошо, уютно и сытно, даже не надо учить иноземный язык — и врачи на понятном языке изъясняются, и таксисты. А мне, дуре, глядя на них, плакать, видите ли, хочется. С чего бы это? Что-то тут не так…

Дай, думаю, поговорю об этом с друзьями. Спросила настоящих амери-канцев. Большинство там никогда даже не бывали, кто-то ездит туда за икрой, один профессор фотографии возит туда студентов на съемки. Ничего конкретно-го. Спросила новоявленных, эмигрантов то есть. Странные отзывы. Восторгов не так много, кстати. Многие не любят это место. Смущаются. Видимо, не так прост Брайтон-Бич. Он, как сталкерова

комната, вскрывает тайное в человеке, старательно спрятанное и замаскиро-ванное. Скелеты из шкафа вытряхивает. Кто советское в себе прячет упорно, кто провинциальное, кто еврейское, кто булимическое.

Там все вскрывается. И мой скеле-тик вылез. Знакомьтесь. Страх старости. Давно мы с ним воюем. Он у меня еще во времена пубертата в шкафу посе-лился, жить спокойно не дает. А такого количества стариков одновременно я не видела, даже когда пыталась порабо-тать волонтером в амстердамском доме престарелых. Но там хотя бы молодежь была. Татуированные девочки и мальчи-ки в дредах устраивали гонки в креслах-каталках на парковке, старички покаш-ливали от страха, но явно веселились. Никто ничего не ждал, просто так они жили. А здесь сидят и ждут. Иногда к ним приезжают дети, прогуливаются вместе, но дети сами уже немолоды, невеселы. И хочется с этого бордвока бежать.

Я так и сделала. Бегу в сторону метро, за пирожками с вишнями, и за-мечаю боковым зрением очаг веселья. Странно так, неожиданно. Я резко впра-во, села на лавочке на противоположной стороне променада и наблюдаю. Солнце жжет, суббота. Из маленькой рюмочной стол вытащили наружу, и сидит там ком-пания. Крепенькие такие мужички 60+, не развалины, и настроение у них распрекрасное. Сидят себе, культурно так по-весеннему выпивают. Мне даже легче стало на душе, старуха перестала мерещиться. Все нормально на Брайто-не, есть там жизнь, вот она, теплится. Решила их даже сфотографировать. Подошла поближе, подкралась точнее, но неловко как-то людям кайф портить. Им же не понравится, если я буду их снимать. Поэтому я решила в рюмочную зайти и снять их оттуда, незаметно. Только я взялась за ручку двери рюмоч-ной, как самый старший меня затормо-зил. Попросил просьбу его выполнить. Я и выполнила. В обмен на одно условие. И просьба, и условие идеально совпада-ли: он попросил меня посидеть с ними

минут десять хотя бы, а я попросила разрешения фотографировать.

Первым делом выяснили, что я буду пить. Этот экзамен я плохо сдала, отказалась от водочки. Рановато все-таки, одиннадцать тридцать всего. Но кофе мне пить не дали, пришлось согла-шаться на белое вино.

Вторым делом стали выяснять, сколько во мне процентов еврейской крови. Тут уж я на пятерочку ответила. Я, говорю, знаете ли, замужем за евре-ем была. Так вот, он мне столько крови попортил, что, может быть, процентов сорок во мне теперь даже, никак не меньше. Мужики обрадовались, сразу два из них, перебивая друг друга, стали мне рассказывать анекдоты. Разумеется, еврейские. Один был так себе, а второй, неприличный, я запомнила. Но пере-сказывать не буду. Всю соль он с новым законом утратит. Вот сижу я с этой пре-красной компанией, все так душевно, мужики толковые, не какие-то бутов-

русский пионер №3(36). май 201389

ские алкоголики, нет. Тут и профессор истории бакинского университета, и помощник дрессировщика Вальтера Запашного, который помнит еще старый деревянный цирк в моем родном Днеп-ропетровске и парк имени Чкалова, где он львицу перед представлениями выгуливал, и заслуженный художник не скажу чего — портрет мне нарисовать предлагает. Подруга их зашла попри-ветствовать — в шубе до пят, на голове шапка-чалма и очки темные, мечта восьмидесятых. Смотрю я на дивную женщину внимательно, и вдруг весь этот флер улетучивается, и понимаю я, что они здесь тоже за этим. Тоже ждут. Только подбадривают себя, кто чем. Нет, думаю, все-таки нужно отсюда бежать. Странное здесь место какое-то, опасное для меня. Пойду винегрет покупать и пельмени. Подруга попросила при-везти ей, когда узнала, что я на Брайтон поеду. Расстались мы с ними душевно. Старший просил фотографии прислать и написал мне адрес в блокноте. Поч-товый. Как, говорю, почтовый, давайте электронный, я вам сегодня же и при-

шлю. Нет, говорят, у нас электронных адресов, мы же мамонты, мы и без этой ерунды существуем. И смеются.

Прошла всего две улицы и как будто в другой город переехала. Шум, активность повышенная, торговля прямо на улице продуктами из детства: сочни с творогом, беляши, и продает их женщина малоросского вида в фартуке кружевном и наколке. В магазине совсем уже запредельные продукты: пирожное «Картошка» размером с кроссовок, торт «Наполеон» слайсиками, колбаса и кон-феты. Я себя собакой Павлова почувство-вала, полный рот слюны, а главного про-дукта искомого нет. Винегрет закончил-ся, а рыбой фаршированной даже и не пахнет. Закрылась столовка знаменитая, где она была. Совсем я загрустила. Постояла в очереди в кассу, на выходе поговорила с продавщицей в кружевах. Она о политике пыталась, но я это сразу отсекла: не разбираюсь. Поднялась на платформу метро и подумала: нужно было водку пить с мамонтами, а не кисейную барышню из себя строить. Глядишь, и грустно бы не было. Как ни

...Прошла всего две ули-цы и как будто в другой город переехала. Шум, активность повышен-ная, торговля прямо на улице продуктами из детства: сочни с творо-гом, беляши, и продает их женщина малоросско-го вида в фартуке кру-жевном и наколке...

русский пионер №3(36). май 2013 90

крути, зона-то курортная. Она веселья требует, пусть даже искусственного. Или компании хорошей. В одиночку на Брайтоне гулять все же не стоит, осо-бенно в межсезонье. Сплин сплошной. Хотя в первый раз я на Брайтон именно в межсезонье попала.

В 97-м, кажется. Привез меня брат галериста Залмана на широком джипе. Сначала лихо по Бруклинскому мосту промчал, потом истории рассказывал. Галерея устраивала выставку питер-ских художников, случайный зритель пожелал купить центральную часть моего триптиха. Ему моя голая спина жену напомнила. От неожиданности галерея оформила продажу. Взбешен-ного художника, меня то есть, прибыв-шего в Нью-Йорк совсем по другому поводу и устроившего скандал, нужно было всячески ублажать и развлекать. Вот Залман-джуниор и повез меня на Брайтон, хотя, как помнится, у него там свои дела были — родственников наве-щал. Но он честно провел меня по всем туристическим точкам: бар «Волна», магазин с видеокассетами, продукто-

вый магазин опять же. Все это он мне показывал с гордостью. В ресторации с не очень свежими скатертями мы ели котлету по-киевски, запивали водочкой. Какая грусть, о чем вы. Никакой грусти не было.

Следующее посещение Брайтона было еще фееричнее. Я тогда проект сни-мала веселенький — «Мужчины в ван-не». И познакомилась в какой-то шумной компании с одноглазым мужчиной. На нем была шикарная кожаная повязка че-рез все лицо, и я дико радовалась, что он согласился сниматься. К тому же он еще и коллекционером оказался. И жил на Брайтон-Бич. Приезжаю. Звоню в дверь. Открывает мне совершенно обыкновен-ный сухонький мужчина, и глаза у него два. Разочарование мое было запредель-но, я даже с лицом не справилась. Он все понял. Не переживай, говорит, я сейчас повязку на место приделаю. Только выбирай: или я снимаюсь в ванне в по-вязке, но в трусах, или голый, но без повязки. Я выбрала повязку, разумеется. А он после ванны начал водку трескать, и я с ним заодно. А потом пошли мы

с ним в банк, за денежкой для покупки моих произведений.

Идем такие довольные, пьянень-кие, руки заняты пакетами с пирожка-ми и семечками, а навстречу Розенбаум. Настоящий. Модель-то моя личность тоже известная, давай с Розенбаумом обниматься-целоваться, беседы беседо-вать, а я, как дура, все время что-то ро-няла. Пыталась я и Розенбаума в ванну затащить, и он уже почти согласился, но с ним была очень строгая женщина-продюсер, она единственная среди нас трезвая была — и нанесла, конечно же, урон моему проекту, запретила ему глу-постями накануне концерта заниматься. А еще раз…

Короче говоря, правила посеще-ния Брайтон-Бич следующие: не гугли-те, всю малину испортите, поезжайте просто так, потом прочитаете. Если хотите светлой грусти — поезжайте вне сезона, в одиночку. А если повесе-литься — собирайте компанию, ешьте, пейте, гуляйте и радуйтесь. И формула эта не еврейская, как может показаться, она общечеловеческая.

русский пионер №3(36). май 2013 92

русский пионер №3(36). май 201393

За таинственной дверью — непостижимая сущность. Кто-то. Что-то. Нечто. Воплощение всех страхов души, тревожных мыслей и ожиданий,

персонификация безысходности, смерти и ужаса. Или, может быть, речь о событиях яви? О существе из плоти и крови? Образы

бреда, сна, подсознания, коллективного бессознательного и чистейшей реальности

завязаны в прочный кафкианский узел в рассказе известного армянского

врача-психиатра Арама Овсепяна, дебютирующего в качестве писателя

на страницах «РП». Журнал открывает это имя для российских читателей.

Дежурный по рубрике Владислав Отрошенко

текст: арам овсепян рисунки: ляля ваганова

русский пионер №3(36). май 2013 94

— Он там, — сказал я.— Ты уверен?

— Чувствуешь запах? Так пахнет только он.Помолчали. Я спросил:— Что, страшно?— Конечно, страшно. Что будем делать?— А как ты думаешь?— Наверное, надо сказать всем.— Ага. Чтобы они окончательно впали в панику?— Что ты предлагаешь?— Даже не знаю. Обмануть их не получится. Они и так уже

напуганы и к любой выдумке отнесутся недоверчиво.— Ладно, давай поднимемся. Там видно будет.На лестничной площадке было большое, широкое окно, за

которым было видно море. Предгрозовой свет налил гладкую по-верхность воды тяжестью. Узкая песчаная коса, отделявшая замок от моря, выглядела так спокойно, что подмывало спуститься, от-крыть дверь и выйти наружу. Но один из нас уже попытался это сделать…

— Ну что? — сразу же спросили нас, когда мы вошли в зал.— Он там, — неожиданно сказал я, — сидит за дверью.Вообще-то я не собирался так сразу это говорить, но сказал.

Чего зря морочить людей — пусть знают, что их ожидает.— О Боже, — сказала Анна. — Мы же не сможем отсюда

выйти. Как нам быть, а?— Нет, Анна, успокойся. Не надо впадать в отчаяние. Подо-

ждем еще.Анна удивленно взглянула на женщину, сказавшую это.— Вы думаете, что мы будем сидеть здесь и ждать, пока эта

тварь уберется?— А что? Посидит, пока ей не надоест, и уйдет.— Нет, уважаемая моя, — вмешалась другая из двух по-

жилых женщин, носившая на голове черную косынку, — он мо-жет и не уйти. Он со вчерашнего дня там сидит. Значит, ему это нужно.

— Вообще, у того, кто убегает, всегда есть преимущество, — вдруг сказал Рафаэл — сын одной из женщин. Ему уже за тридцать, но безвольно закругленные носы его туфель о многом говорят.

— Ты собираешься убегать? — спросил я.— Ну… Мы здесь вроде как уже убежавшие.Мне внезапно расхотелось издеваться над кем бы то ни

было. Тянуло повалиться на диван и, закрыв глаза, заснуть. Я так и сделал бы, не будь здесь этой девушки, которая мне понрави-лась. С вьющимися волосами, собранными в непокорный пучок на затылке, скуластым лицом и мимолетной, навевающей трево-гу улыбкой. Я умолк и посмотрел на нее. Вот уже сколько времени я поглядываю на нее и ни разу не заметил, чтобы она смотрела на меня. Это меня раздражало.

Третий из мужчин — рыхлый и застенчивый парень в оч-ках — заговорил с Рафаэлом о том, что следует как-нибудь спра-виться со зверем, иначе мы не выберемся. Я знал, что это все пус-тые разговоры, и отошел в сторону. «Надо бы поискать, может,

здесь найдется что-то съедобное», — подумалось мне. И я принял-ся рыскать по дому. В одной из комнат на полу обнаружился кусок черствого и пыльного хлеба, в другой — грецкий орех. Я не стал его раскалывать, было ясно, что внутри он сгнивший. Слишком уж ветхо все здесь выглядело. Тогда я спустился вниз. Дверь, за которой скрывался зверь, чернела на стене большим пятном. Под лестницей была еще одна дверь, ведущая в большой зал, где мы провели первые несколько часов. Здесь еды не было точно. Я про-шел в кухню, полный надежд, но там нашлось лишь немного чер-ного перца, соль и уксус. Зато в кладовой меня ждало приятное открытие — целая батарея бутылок. Мельком взглянув на них, я обшарил все полки, но больше ничего не нашел. После этого я внимательнее осмотрел бутылки. Похоже, в них было вино. Все-го бутылок было двадцать девять. Я взял четыре и поднялся на-верх, откуда слышались голоса — там разгорался спор.

— А вот и он, — услышал я, войдя в комнату, — он навер-няка знает.

— Что? — спросил я.— Анна говорит, что надо обязательно достать еду. Поис-

кать в доме.— Я уже поискал.— Я же говорила, что он молодец, — сказала мать Рафаэла.Мне стало неприятно от ее похвалы, потому что мне не

нравилась эта женщина. Но я сказал:— Я нашел только вино. Еды никакой нет.Про грецкий орех я умолчал, потому что был уверен, что

он испорченный.— На что нам вино без еды? — спросила Нина.— Как? — удивился я. — Напьемся, и море будет нам по

колено. А если серьезно, хоть утолим жажду. Воды ведь у нас тоже нет.

— Ребята, мне страшно, — сказала худенькая симпатичная девушка, сидевшая в углу. — Как представлю, что эта уродина спряталась там и караулит нас, сразу жутко становится.

— Не такая уж он уродина, — сказал я, но мое мнение не встретило одобрения.

— Всем страшно, — сказал парень в очках. — Но я думаю, что мы все вместе должны что-то решить.

— Да, — согласился Рафаэл. — Давайте сядем в круг — бла-го стульев здесь предостаточно — и поговорим.

Все стали сдвигать стулья и кресла. Я положил бутылки на пол около двери и тоже взял стул.

— Ну, начнем, — сказала мать Рафаэла.— Сначала надо решить, какие у нас вопросы стоят на по-

вестке дня, — начал я.— Ну, я думаю, что все, э-э, ясно. Нам надо решить, как нам

выбраться отсюда, — предложил Рафаэл.— А также кого мы съедим первым, если нам не посчастли-

вится сделать это.Я, уже начав говорить, почувствовал, что шутка не удастся,

но все же договорил ее. К счастью, мои слова просто проигнориро-вали. Разговор продолжался.

русский пионер №3(36). май 201395

— Если он там действительно ждет нас, то не стоит наде-яться, что он уйдет.

— Да, но что же мы будем делать тогда?— Этого я не могу сказать.— Может, здесь есть другой выход?— А что если выпрыгнуть в окно?— Зачем выпрыгивать, можно смастерить лестницу.— Все равно он догонит.— Да, это нереально.— Ну тогда ты тоже предложи что-нибудь.— Ничего не могу придумать.— Одну минуту. Если он стережет дверь, через которую мы

хотим выбраться, то мы не сможем это сделать…— Ха-ха-ха, очень остроумно.— Погоди, Рафаэл. Мы не можем выбраться через дверь. Мы

не можем выбраться через окно, потому что окна только на этой стороне. Но мы можем его убить.

— Но как ты собираешься это сделать?— Не знаю. Это вы, мужчины, должны придумать.— Ну, я думаю, что, э-э, хоть это и трудно, но сделать можно.

Да?Рафаэл обратил вопрошающий взор на меня. Я немного по-

думал, потом сказал:— Я не берусь его убить.На какое-то время все растерянно замолчали, потом мать

Рафаэла утешила меня:— Мы все вместе сделаем это.Я покачал головой, посмотрел на девушку, которая мне

нравилась, и подумал, что моя нерешительность вряд ли ей по душе.

— Ладно, — сказал Рафаэл таким тоном, словно он махнул на меня рукой. — У кого есть, э-э, предложения, как это можно сделать?

— Нужно оружие. Может, как-то смастерить его? — пред-ложила Нина.

— Это старый дом. Может, здесь есть ружье? — спросила девушка, которая мне нравилась.

Если бы эта мысль первому пришла мне в голову, я бы ки-нулся искать оружие. А так я остался сидеть.

— Я пойду поищу, — сорвался с места парень в очках. Я ис-пытывал к нему невольную симпатию. Он был добродушный, за-комплексованный, с небольшими признаками начинающегося озлобления.

— Осторожно, — предупредила его женщина в косынке.Мы немного посидели молча. Когда тишина стала слиш-

ком напряженной, Рафаэл тоже поднялся.— Пойду тоже поищу.— Поищи в шкафах, оно должно быть спрятано, — сказал

я. — Если оно вообще есть.Я не хотел, чтобы эти слова прозвучали в пику девушке,

которая мне нравилась, но она спросила меня:— Ты думаешь, здесь нет оружия?— Думаю, что нет, — честно ответил я.— А что тогда можно сделать?Я пожал плечами.Мне очень хотелось поговорить с ней, но не о звере, а дру-

гая тема была бы не к месту. Тогда я сказал:— Надо понять, почему он там сидит.— Ну, он же хищник, — сказала мать Рафаэла.— Если бы он был обыкновенным хищником, он бы давно

ушел, — возразил я.— Может, он сторожит этот дом? — предположила Анна.— Такое бывает только в сказках. И потом, мы же забра-

лись сюда, уже убегая от него.— А может, он хочет поймать конкретно кого-то?— Что, испытывает личную неприязнь? Нет, не в этом дело.— Тогда в чем же?— Не пойму. Но я чувствую, что там что-то есть. Что-то осо-

бенное.Я и в самом деле это чувствовал. Я испытывал неуловимую

щемящую симпатию к зверю. К тому, что он лежит сейчас там, на песке, с моря надвигается гроза, первые капли дождя падают на его красивую шкуру, а он лежит, высоко подняв голову, и смотрит ясными желтыми глазами на дверь, и пружина его мышц готова разжаться, как только покажется человек.

— Ведь бывают звери-людоеды, да? — спросила Анна.— Бывают, — ответил я. — Обычно старые или больные,

которые не могут поймать более труднодоступную добычу. Хотя есть и такие, кто просто любит человечину.

Двое из девушек поежились. Но та, которая мне нравилась, спокойно восприняла это известие, и я обратился к ней:

— Ты когда в последний раз ела?— Вчера вечером. Когда и вы все.— Знаешь, я не успел тогда поесть. Обидно, да?Она улыбнулась мне, и это было очень приятно. Я захотел

сказать еще что-нибудь, на что она бы снова улыбнулась, но тут вернулся Рафаэл.

...Дверь, за которой скрывался зверь, чернела на стене большим пятном. Под лестницей была еще одна дверь, ведущая в большой зал, где мы провели первые несколько часов. Здесь еды не было точно. Я прошел в кухню, полный надежд, но там нашлось лишь немного черного перца, соль и уксус...

русский пионер №3(36). май 2013 96

— Не нашли ружья, — вздохнул он.Парень в очках притащился вслед за Рафаэлом и, услышав,

что тот уже сообщил о результатах поисков, молча уселся на свое место.

— Так. Что теперь? — спросила женщина в косынке.— Но мы можем сделать оружие, — заявил Рафаэл. — Ко-

пье, дубину. В кухне есть ножи. Если мы все набросимся на зверя, наверняка сможем его убить.

— Ой, нет, я не смогу выйти за дверь — даже вооружен-ная, — сказала девушка, сидевшая в углу.

— Правильно. Здесь в основном женщины, — поддержала ее женщина в косынке. — Что мы сможем сделать?

— Если каждый ударит хотя бы по одному разу… А мы втроем пойдем вперед, — не сдавался Рафаэл. — Мы должны это сделать.

Он улыбнулся сам себе и остановил гордый взгляд на де-вушке, которая мне нравилась.

— Пошли, — сказал я, вставая со стула.— Куда?— Пойдем, покажу.Рафаэл, недоумевая, последовал за мной. Я спустился по

скрипевшей деревянной лестнице и, подойдя к двери, встал ря-дом с ней.

— Открой, — предложил я Рафаэлу.Он посмотрел на меня круглыми глазами.— Открой, — повторил я. — Посмотри, там ли еще зверь.— Он что, ушел?— Нет. Я думаю, он лежит там.— А почему я должен открыть дверь?— Посмотри, там ли он.— Запах все еще есть. Он наверняка там.Я встал перед дверью, отомкнул засов. Спиной почувство-

вал, как Рафаэл старается не бояться. И открыл дверь.Зверь лежал на песке и смотрел прямо на нас. Меня пора-

зили его неестественно встопорщенные усы. Желтые глаза свети-лись ровным матовым светом. Белые кончики лап распластались по песку и едва заметно подрагивали. Море чуть слышно шумело в сумерках, усиливая тишину. Небо продолжало наливаться тя-жестью. Сладкое, холодящее грудь предвкушение грозы охватило меня.

Зверь чуть подался назад и очень низко, глухо зарокотал. В это время сверху раздался взрыв хохота. Я вздрогнул и захлоп-нул дверь.

Рафаэл стоял, прижавшись к перилам лестницы. Он был очень серьезен. Посмотрел на меня без тени улыбки (есть же люди, которые убеждены, что юмор — только для смеха) и сказал:

— А если бы он вошел?На что получил ответ:— Пошли обратно.Я пропустил его вперед, и мы молча поднялись в комнату,

где сидели все. Мать Рафаэла сразу же спросила:— Ну, что вы решили? Вы совещались там, да?

Я ничего сказал, хотя почувствовал, что Рафаэл с радостью предоставит мне отвечать на этот вопрос.

— Ребята, придумайте что-нибудь, а? — взмолилась Анна. — Сколько мы будем тут торчать?

— Не беспокойся, — сказал я.— Как же мне не беспокоиться? Нам нечего есть, мы все

голодны.— Ну, это пустяки, — сказал парень в очках. — Голод мож-

но превозмочь. Но...— Ты так думаешь? — перебила его девушка, которая мне

нравилась. — Это не так-то легко.— Нет, это легко. Но я хочу еще сказать, что нам надо убе-

жать от зверя.— Куда убежать? — с изумлением поинтересовалась де-

вушка, сидевшая в углу.— Мы можем выбежать все вместе и разбежаться. Тогда он

не будет знать, на кого напасть.— Но кого-то он все равно убьет?— Ну... Наверное, кого-то — да.— И кто согласится сыграть роль спасителя? — спросила

женщина в косынке.Я внимательно оглядел всех и, уверившись, что никто не

мечтает пожертвовать собой, сказал:— Не нам выбирать.— Да, правда, — согласилась мать Рафаэла.— Давайте пока подкрепимся, — предложил я. — Выпьем

вина, может, голова прояснится.Я принялся открывать бутылки штопором, который не за-

был захватить из кухни. Открыв все четыре бутылки, посмотрел на девушку, которая мне нравилась, и, набрав побольше воздуха в легкие, спросил:

— Поможешь мне принести еще?Она кивнула и встала с места. Мы спустились вниз, и она,

взглянув на дверь, сказала:— Как жутко, да? Представишь, что он там, и холодеешь.

...Я принялся открывать бутылки штопором, который не забыл захва-тить из кухни. Открыв все четыре бу-тылки, посмотрел на девушку, кото-рая мне нравилась, и, набрав побольше воздуха в легкие, спросил:— Поможешь мне принести еще? ..

русский пионер №3(36). май 201397

...???...

русский пионер №3(36). май 2013 98

— Ты холодеешь?— Да. Ты — нет?— У меня это иначе проявляется. Я, когда происходит что-

то страшное, хочу, чтобы оно стало еще страшнее.— Ты хочешь тем самым оправдать свой страх?— Да нет, дело не в этом. Я люблю страх. Но такой, настоя-

щий, всепоглощающий страх. Чтобы больше не оставалось места ни для чего.

— У тебя что, пониженная самооценка?— Слушай, ты что, психолог?— Да.— А-а, — разочаровался я. — Но, пожалуйста, не анализи-

руй меня. Я вполне спокойно живу без этого.— Хорошо. Если это тебя беспокоит.— Нет, на самом деле. Я и так все отлично знаю. Просто ког-

да этим тычут в глаза, не очень-то приятно.— Все, больше не буду.Она улыбнулась, и у меня чуть не подкосились колени.

Неужели нельзя, чтобы она почаще улыбалась? Я бы многое за это отдал. Может, рассмешить ее как-то?

— А ты любишь грозу?— Ровно отношусь к ней.— А я вот люблю. Только не говори, что это означает по

Фрейду.Она снова улыбнулась. «Кажется, получается», — подумал я.Мы взяли еще восемь бутылок. На лестнице она шла впере-

ди меня, и я смотрел на ее шею; разглядывал мелкие завитки ее каштановых волос. На ней была белая шелковая рубашка, краси-во подчеркивавшая четкие движения ее спины.

Может, я смогу как-то спасти ее, думал я.Зайдя в комнату, я увидел, что обе женщины, девушка,

сидевшая в углу (и продолжавшая там сидеть), и Анна держали бутылки в руках. Мы раздали вино остальным и сели обратно на свои места.

Открывание бутылок штопором — одно из тех занятий, которые доставляют удовольствие всем и во все времена. Я мед-ленно, смакуя чуть слышный скрип и наполненные сдержанной силой движения, вытащил пробку и понюхал ее. Отголосок дет-ства всколыхнул мою память и улетел, и тогда я провел пальцем по внутренней стороне горлышка, счищая приставшие крошки от пробки. Потом сильно втянул носом дух, шедший из бутылки, и поставил ее на стул между ногами.

Я смотрел, как девушка задумчиво держит в руках бутыл-ку, из которой отпила совсем немножко, и жалел, что у нас с ней нет общих воспоминаний — общих мгновений счастья, которые можно воскрешать, смотря на свинцовое небо и ощущая терп-кость вина на корне языка. А она по-прежнему не глядела на меня и думала о своем.

Молчание нарушил Рафаэл. Вся храбрость этого человека могла поместиться в наперстке, но этот наперсток накрыл меня огромной гулкой чашей, стесняя дыхание. Я готов был разразить-ся злым смехом.

— Хорошее вино, да?— Да, мне тоже нравится, — сказала его мать.— А мне — нет, — заявила девушка, сидевшая в углу. —

Оно какое-то безвкусное.— Ты привыкла к той кислятине, что мы пьем, — сказал

я. — Вино не очень высокого качества, но хорошее по сути.— Ты что, знаток? — поинтересовалась мать Рафаэла совер-

шенно серьезно.— Нет, я просто чувствую.Я остался недоволен этим ответом. Нужно было, чтобы

спросил кто-то другой, с маленькой долей иронии, и я бы ответил тогда проще и вернее:

— Я чувствую.А между тем гроза началась. Первый раскат грома донесся

издалека, и не все его услышали. Я заметил только, что женщина в косынке взглянула в сторону окна и на мгновение замерла.

— Ну что, — неожиданно громко сказала Нина, — пора на-конец что-то решить. А то мы опьянеем и перестанем соображать.

— Я говорю вам, надо всем выбежать. Да, кто-то, возмож-но, не спасется, но остальные... Я не вижу иного выхода. Мы не сумеем больше ничего сделать. Потому как… Сколько можно тут сидеть?

Очкастый парень говорил возбужденно, словно боялся, что его не будут слушать. Он потер глаза, не снимая очков, и по-вторил:

— Все вместе выбежим и побежим. Кто-то не спасется. Но зверь не сможет убить всех, потому что они всегда выбирают жертву и нападают прямо на нее.

Я молча наблюдал за ними. Обе женщины пытались убе-дить парня в очках, что он говорит глупости и что невозможно выбежать из дома. Мне было неинтересно, чем закончится их пре-пирательство. Ясно, что они еще далеки от того, чтобы выбежать за дверь и позволить зверю растерзать кого-нибудь из них.

Я вышел из комнаты и посмотрел в окно. Начал идти дождь — легкий, хлесткий. Спокойное море мерцало в сгущав-шейся темноте, и капли бесшумно скрывались в воде, возвраща-ясь туда, где они жили вечность.

— На что ты смотришь?Это неслышно подошла ко мне Анна.— На дождь, капающий в воду.— Интересно.Она помолчала и тоже стала смотреть в окно. Меня мучи-

ло предчувствие, что она не сможет разглядеть того, что вижу я, и брякнет что-нибудь глупое — а мне не хотелось раздражать-ся. Но она просто ничего не сказала. Мы постояли так немного, потом она спросила:

— А почему ты все время уходишь от всех?— Я ухожу? — удивился я. — Ничего подобного. Просто

устаю от досужих разговоров. Они все говорят не то.— А что они должны говорить?— Знаешь, я не могу сказать — что. Но вот я, например, мол-

чу, когда не знаю, что сказать. Это гораздо полезнее и приятнее.

русский пионер №3(36). май 201399

— Я бы не сказала. Ты молчишь и ходишь с таким видом, словно тебе ни до кого нет дела. Не думаю, что это кому-то приятно.

Пока я соображал, как ей ответить — резко или шутливо, к нам подошла женщина в косынке.

— Я закурю, да? Не помешаю вам?— Пожалуйста.— Спасибо. Ну, что вы думаете, чем все это закончится?— Не знаю, — сказал я неуверенно. Я и в самом деле не за-

думывался над этим.— Пока мы тут, давайте придумаем что-нибудь дельное, —

предложила женщина. У нее был низкий голос — вкрадчивый и внушающий доверие.

— Давайте. Например, достанем посудину, промоем ее и поставим за окном, чтобы набралась вода. Одним вином сыт не будешь.

— Это идея, — воодушевилась Анна. — Пойдемте поищем в кухне.

Похоже, что женщина в косынке подумала, что мы хотим отделаться от нее, поэтому не пошла с нами. А мы нашли большой таз, тщательно протерли его рукавом моей рубашки и поставили за окно. Тотчас капли застучали по его дну, добавив новую ноту в шум дождя.

Открывая окно, я вспомнил про зверя и поглядел вниз, но не увидел его. Он, скорее всего, лежал у самой двери. Анна, заме-тив, что я его высматриваю, спросила:

— Он там, да?— Наверняка. Хотя его и не видно.Успокаивающе шуршал дождь, резкий холодный ветер бил

по лицу, намекая на то, что ничего действительно страшного со мной не происходит. Гроза уже была рядом. Отблески молний вспыхивали все ярче и ярче. Я вдохнул полной грудью, закрыл и снова открыл глаза. Анна посмотрела на меня каким-то отчуж-денным взглядом и сказала:

— Ты, конечно, отличаешься от них. Но это тебя не оправ-дает, если ты не придумаешь, как нам выбраться отсюда.

Я не понял, насмешка это или комплимент, и ничего не от-ветил. В комнате резким, визгливым голосом заговорила девуш-ка, сидевшая в углу, и мы направились туда.

— Не смейте говорить мне, что все образуется! За кого вы меня принимаете? Не знаю, как вы, но я больше не намерена тер-петь. Мы же сходим с ума! Надо действительно смастерить ору-жие и выйти!

Ее глаза горели гневом.— Кто против этой идеи? — тихо спросила Нина. Она гово-

рила мало, но сидела с таким холодным и спокойным видом, что все прислушивались к ее словам.

— Я! — воскликнула мать Рафаэла. — Это чистейшей воды безумие!

Видно было, как в душе Рафаэла происходит борьба между авторитетом матери и неутоленной жаждой подвигов. Но пока он молчал. Зато заговорила девушка, которая мне нра-вилась. Она уселась на стул, поджав одну ногу под себя, и ска-зала:

— Нельзя ли придумать какую-нибудь ловушку? Заманить его в дом и запереть?

— Запрешь такого, — усмехнулась Анна. — Он весь дом разнесет.

— Да что ты такое говоришь? — возмутился Рафаэл. — Не так уж он и ужасен.

— Так выйди и завяжи ему хвост узлом! Слабо?— При чем тут это? Я не буду совершать бессмысленных

действий. Но справиться с ним мы все-таки можем. Если будем все заодно.

— Так что же с ловушкой?— Какую ловушку ты имеешь в виду? — спросила женщи-

на в косынке.— Я, конечно, представляю это очень приблизительно. Ну,

например, мы откроем дверь, он ворвется в дом. Тогда мы запрем его в одной из комнат, а сами выбежим.

Я покачал головой.— Нет, это нереально. Он гораздо более ловкий и быстрый,

чем мы. А если тот, кто должен запереть дверь, не справится, как, скорее всего, и случится, то все будут обречены.

Мы не заметили, как вышел парень в очках. Теперь он вер-нулся, неся в руках два больших ножа, топор и молоток.

— Вот оружие. Мы можем еще найти. Рафаэл, поможешь мне?Рафаэл охотно согласился. Я пошел за ними и посоветовал

им отвинтить ножки у столов. Мы нашли также еще два ножа и большой ржавый напильник и нарвали полоски ткани от про-пахших пылью занавесей.

Наверху женщины продолжали спорить. Когда мы верну-лись, говорила мать Рафаэла.

— Давайте подождем еще немного. Пусть рассветет, тогда и посмотрим, что делать.

— Тогда у нас не останется сил от голода, — возразила ей ровным голосом Нина.

— Но сейчас бессмысленно выходить. Темно, дождь.

...— Ну что, — неожиданно громко сказала Нина, — пора наконец что-то решить. А то мы опьянеем и переста-нем соображать.— Я говорю вам, надо всем выбежать. Да, кто-то, возможно, не спасется, но остальные... Я не вижу иного выхода. Мы не сумеем больше ничего сделать. Потому как… Сколько можно тут сидеть?..

русский пионер №3(36). май 2013 100

— Это правда. Но мы все равно голодны, мы не сможем за-снуть, а наутро будем ослабшими и взвинченными.

— Так, — сказал я громко. — Слушайте. Сейчас мы сдела-ем оружие. Для этого нужно расщепить ножку стола, вставить туда отделенное от рукоятки лезвие ножа и плотно перевязать. Так как ножей мало, оставшиеся ножки мы просто хорошо за-точим. — И я подал им пример, начав затачивать ножом одну ножку.

Девушка, которая мне понравилась, спустилась на первый этаж в гостиную, я пошел вслед за ней. Она рылась в ящиках ко-мода, я стоял за ней, любуясь ее шеей и спиной, она это почувство-вала и обернулась.

— А, это ты?Я кивнул и подошел ближе.— Что ты ищешь?— Рафаэлу понадобились гвозди.Я движением бровей сказал «а-а».— Хотя, похоже, здесь их нет.— Думаю, он и без них справится, — сказал я.— Почему ты враждебно относишься к нему?— Не то чтобы враждебно. Но и не в восторге от него.— А почему?— Не важно. Это мое субъективное отношение.Несколько секунд мы помолчали, потом я спросил:— О чем ты сегодня вспоминала?— Когда?— Вообще, за весь день.— Утром, когда я поглядела в окно, вспомнила, что в дет-

стве, когда я жила в России, у нас было такое же окно, и я ча-сто смотрела в него. Я смотрела в небо, и меня накрывало такое ощущение безбрежности, которого в нашей стране не бывает, и еще чувство огромной надежной родины за спиной — такое уютное чувство, словно запах давно не крашенного подокон-ника или мастики, которой только что намазали полы. А еще вспомнила — вот только что, — как пахли у нас на даче дикие розы. Я страшно любила в детстве этот запах — всегда срывала цветы и ставила рядом с кроватью и принюхивалась до тех пор, пока не засыпала.

Когда она говорила, ее губы напрягались, утончались и складывались в зыбкую улыбку, за которой приглушенно мер-цали белые зубы.

— А меня сегодня весь день преследуют воспоминания. Утром я тоже вспоминал себя в детстве. Но недавно, после того как мы с Рафаэлом поглядели на зверя, нахлынули ощущения, за-пахи, звуки… У тебя, например, какой любимый запах?

— Духов или вообще?— Вообще.— Ну... Пожалуй, я люблю, как пахнут маленькие дети. Еще

люблю запах чайных роз и старых фотоаппаратов. А ты?Словно два зверька, бродя по иссушенной степи, вдруг

встретились и, насторожившись, начали обнюхивать друг друга, подходя все ближе и ближе.

— Я? Я люблю запах помидорного хвостика, запах сирени, запах мокрого дерева... Вообще, любимых запахов много. Я лю-блю принюхиваться.

— Забавно. А звуки у тебя любимые есть?— Есть. У нас во дворе росли кусты с такими мелкими,

твердыми листьями. Когда их сжимаешь двумя пальцами под са-мым ухом, они ломаются с легким, коротким треском. А у тебя?

— У меня, наверно, нет любимых звуков. На ум приходит только шорох лопающихся пузырьков шампуня в ушах.

Я улыбнулся и сказал:— Знаешь, мне жаль, что у нас с тобой нет общих воспоми-

наний.Она посмотрела на меня. Впервые за этот день я смотрел

в ее глаза и впервые понял, что они сине-зеленого цвета. В их глубине переливалось бесконечное старое море, оно улыбалось и грозило поглотить меня.

— Ну, после этих дней они наверняка появятся.— Когда-то была одна девушка, которая мне понравилась —

и тоже своей улыбкой, своими глазами, которые так радовались жизни, что от их блеска невозможно было избавиться, даже за-крыв глаза. Но мы с ней очень мало общались. И как-то, когда у нас в городе был переворот, на улицах стреляли и взрывали, я сидел у окна и наблюдал за беспорядками. Мы жили поблизости от дома правительства, так что все происходило совсем рядом. И я вспом-нил, что эта девушка живет неподалеку, что у нее дома тоже слыш-ны выстрелы. Я представил, что стою и обнимаю ее, чтобы ей не было страшно, и она застыла в моих руках, а я вдыхал ее теплый запах и чувствовал себя самым сильным на свете. Вот такое у меня с ней общее воспоминание, о котором она и не знает.

Она внимательно слушала меня, смотря прямо мне в глаза. Я немного смутился и захотел сказать что-нибудь более прозаич-ное, но не сумел ничего придумать.

— Ну что ж, — словно в ответ мне сказала девушка, — раз гвоздей нет, придется ему действительно обойтись без них. Пой-дем.

...— Утром, когда я поглядела в окно, вспомнила, что в детстве, когда я жила в России, у нас было такое же окно, и я часто смотрела в него. Я смот рела в небо, и меня накрывало такое ощущение безбрежности, кото-рого в нашей стране не бывает, и еще чувство огромной надежной родины за спиной — такое уютное чувство, словно запах давно не крашенного подо-конника или мастики, которой только что намазали полы. А еще вспомнила — вот только что, — как пахли у нас на даче дикие розы...

русский пионер №3(36). май 2013101

русский пионер №3(36). май 2013 102

В это время до нас донесся пронзительный крик, и я бро-сился вверх по лестнице.

— Черт побери, как же вы не заметили! Неужели можно быть таким бездушным!? — неистовствовала женщина в косын-ке.

— Снимите ее, — визжала Анна, — снимите, пока не позд-но! Что вы стоите как чурбаны!

Рафаэл подошел к висевшей на карнизе девушке и, подста-вив плечо, суетливыми и неловкими движениями ослабил пет-лю на ее шее. Это была та самая девушка, которая тихо сидела в углу и всего боялась. Похоже, она окончательно избавилась от всех страхов.

— Как же это случилось? — прошептала девушка, которая мне нравилась.

— Мы не заметили, когда она вышла. Ее обнаружила Анна, — ответила мать Рафаэла.

— Слушай, ты, наверное, разбираешься в таких вещах, — обратился ко мне Рафаэл. — Посмотри, что с ней.

Смотреть было бессмысленно, но я все же проверил с по-мощью зеркала, есть ли дыхание. Дыхания не было.

— Боже мой, — причитала Анна, — боже мой! Как же так?Она вся дрожала, все лицо было в слезах. Нина положила

ей руку на плечо, но Анна нервно отдернулась и прислонилась к стене.

— Что будем делать? — спросил Рафаэл, оглядывая нас и стараясь не смотреть на мать. Он остановил взгляд на мне и сно-ва спросил: — Что мы сделаем? А?

— Оставим ее здесь и запрем комнату. По-моему, ничего другого мы не можем сделать. Лучше поскорее выйдем отсюда.

— А вдруг она не... вдруг она еще жива? — спросила мать Рафаэла. — Надо хорошо проверить.

Я развел руками, желая показать, что проверять тут нечего.Рафаэл, обняв Анну и что-то нашептывая ей, вывел ее из

комнаты. Все потянулись за ними. Мы с парнем в очках сорвали штору и накрыли ею девушку, после чего тоже вышли. Девушка, которая мне нравилась, стояла возле двери и о чем-то тихо гово-рила с Ниной. Я на мгновение задержался около них, потом все же вошел в комнату к остальным.

Женщина в косынке пила вино большими глотками. Рафа-эл по-прежнему заботливо обнимал Анну и что-то нашептывал, гладя ее по плечу. Его мать сидела рядом, держа ее за руку. Я усел-ся на стул, и усталость оглушающе ударила мне в голову. Маши-нально я взял бутылку и принялся пить из нее.

— Ну что? — прогудел парень в очках. — Ведь у нас почти готово оружие. Давайте быстро доделаем его и пойдем, потому как если мы останемся здесь, ничего хорошего из этого не выйдет. Вы сами видели, что вышло.

— Да. — Женщина в косынке приступила ко второй бутыл-ке. — Пусть все глотнут для храбрости — и пойдем. Только надо сначала выработать план.

— План прост, — сказал я. — Открываем дверь и ждем, пока он нападет. Тогда начинаем бить его все вместе.

— Так просто?— А что еще?— Понятия не имею.— Вот-вот.— Погоди-ка. Нина! Идите сюда, мы хотим решить, как на-

пасть на него. Есть у вас идеи?— Идеи? — переспросила Нина, входя и усаживаясь на

стул. — Какие идеи?— Как нам на него напасть.— Ннет. Наверное, всем сразу. Но надо договориться, кто

с какой стороны, чтобы не мешать друг другу.— Решили все-таки выйти? — спросила мать Рафаэла.— А что нам еще делать? Ты же видишь, что тут мы не мо-

жем оставаться. Лучше рискнуть.— Ну что ж, — заявил Рафаэл, смущенно скривив лицо, —

давайте рискнем. Анна, ты готова рискнуть?— Я на все готова, — сухо сказала взявшая себя в руки

Анна. — Дайте мне оружие.Я посоветовал Рафаэлу взять топор, так как он сильнее всех

и руки у него длиннее. Остальные вооружились самодельными копьями. Кто-то высказал мысль, что надо попробовать увидеть, там ли зверь или, может быть, спрятался в другом месте. Я вы-звался посмотреть и предложил девушке, которая мне нравилась, пойти со мной. Она с легкостью согласилась — сжимая в руке ножку от стола с забитым в нее лезвием ножа.

Я открыл окно, и гроза обрушилась на меня. Гром гремел прямо над нами, молнии озаряли короткими вспышками тяжело бушующее море. Я отпил немного воды из наполнившегося таза и повернулся к девушке:

— Неплохая декорация для трагедии?— Декорация внушительная. Но трагедии не будет. Ну так

что, там он?— Погоди-ка... Похоже, что да. Лежит.Зверь был там. Он лежал, расслабившись, на боку и, каза-

лось, вовсе не обращал внимания на дождь и грозу.

...Я посоветовал Рафаэлу взять топор, так как он сильнее всех и руки у него длиннее. Остальные вооружились само-дельными копьями. Кто-то высказал мысль, что надо попробовать увидеть, там ли зверь или, может быть, спря-тался в другом месте. Я вызвался по-смотреть и предложил девушке, кото-рая мне нравилась, пойти со мной...

русский пионер №3(36). май 2013103

— Там. Пора идти.Она стояла с застывшим взглядом. Потом сквозь непо-

движные губы выдавила:— Знаешь, так мне страшно стало сейчас. Я совсем не

так хотела умереть.— А как хотела бы?— В горах. Тропинка на склоне горы, а по бокам растут

дикие розы. Палит солнце, стрекочут кузнечики, а я лежу, вдыхаю горячий воздух и вспоминаю, до чего же хорошую я прожила жизнь и каких хороших детей вырастила.

— У тебя нет детей, да?— Нет. И жизнь я прожила хоть и не самую плохую, но

и не ту, после которой легко умирать.— Что ж. Значит, тебе еще не пора. Можешь не беспоко-

иться.— Что ты все время шутишь! Тебе-то хочется умереть?

Ты не боишься, что через несколько минут будешь разорван на кусочки?

— Нет. Я себя знаю. Сейчас не мое время бояться. И уми-рать — тоже.

— Ты тоже запланировал свою смерть?— Знаешь, был у меня в жизни один момент, когда

я почувствовал, что вот сейчас можно бы и умереть. Это было в прошлом году, в марте. Была ночь, шел дождь. Я ехал в марш-рутке домой, проводив свою любимую девушку, и сидел на зад нем сиденье, приоткрыв окошко и подняв воротник паль-то. Я смотрел, как огни ночного города отражаются на блестя-щей от дождя мостовой, а лицо еще хранило прикосновение ее волос. Я втягивал с шумом воздух, в котором появились ве-сенние нотки, и тосковал по лету. Тогда меня прямо пронзило желание умереть в этот миг — счастливым.

Переведя дух и встретившись с ее улыбкой, я смутился и добавил:

— Хотя вообще я изо всех сил цепляюсь за эту жизнь. Ты не думай.

— Я и не думаю. Я давно тебя раскусила.— Знаешь, если бы на меня не нашла робость, я бы об-

нял тебя, и ты бы больше не боялась.— Я и не боюсь. Пойдем.Я пошел первым, за мной Рафаэл. Обе пожилые жен-

щины с весьма решительным видом следовали за нами, трое девушек и парень в очках замыкали шествие. От нашего маленького отряда заметно разило алкоголем. Чем меньше оставалось до двери, тем плотнее мы жались друг к другу, и когда я взялся за ручку, чтобы открыть дверь, то, оглянув-шись, увидел за собой сбившихся в кучку героев с самыми решительными и свирепыми лицами, на которые они были способны.

— Ну, — сказал я, вдохнув полной грудью, и открыл дверь.

Тотчас Рафаэл, загудев своим молодецким басом, ри-нулся вперед, и я отдал должное тому, как он преодолел свой

страх. Тем временем все, толкаясь, высыпали наружу. Я ока-зался позади всех, так как вынужден был выбираться из-за двери.

Я увидел только изогнувшееся дугой тело зверя и по-чувствовал его теплое, приторное дыхание. Неуловимым бликом солнца он сверкнул среди нас, и когда я, спотыкаясь, перевалил через порог и, выставив свое жалкое оружие впе-ред, приготовился к защите, зверь уже отпрянул, держа в зу-бах мать Рафаэла. Перед ним лежало еще одно окровавленное тело. Рафаэл захлопнул дверь, выбив копье из моих рук, и, за-стонав, упал на лестницу. Он вцепился руками в ступеньки так, что побелели пальцы, и застыл.

Внутри были также девушка, которая мне нравилась, женщина в косынке и окровавленные Анна и парень в очках.

Зверь был слишком силен. Чересчур. Я стоял, не по-нимая, что надо делать. В голове страшно шумело от выпито-го вина, сильно болела рука — похоже, я растянул ее, когда махал оружием. Во мне назревало ощущение непоправимой ошибки. Я кожей чувствовал, что мы делаем не то, что нужно.

— Соберись! — визжала Анна, присев рядом с Рафаэ-лом. — Вставай, пошли! Надо снова попытаться! Ну встань же!

Девушка, которая мне нравилась, сказала мне вполго-лоса:

— Она права. Никто, наверное, ничего не сможет сде-лать, но если выходить, то сейчас. Видно, нам с тобой все же настанет конец именно сегодня. Хоть по-геройски погибнем, тоже какое-то утешение.

— Я не дам тебе умереть.— А что ты можешь сделать? — улыбнулась она.Эти слова больно задели меня, и я замолк. А девушка

отвернулась и стала подниматься по лестнице, чтобы выгля-нуть наружу. Все остальные сидели на полу рядом с Рафаэлом, который пришел в себя, и молчали.

Я поднялся вслед за девушкой. Она смотрела сквозь за-крытое окно, и я увидел, что ее глаза полны слез. Я молча об-нял ее, но словно бы обнимал каменную статую — холодную и неподвижную. Я шептал ей глупые утешения, обещал, что буду защищать ее и ничего с ней не случится, рассказывал, какие чудесные дни она еще проживет. Слова причиняли мне боль своей беспомощностью, но я продолжал шептать их. На-конец девушка повернулась ко мне, освободившись от моих рук, и сказала:

— Пойдем лучше. Попробуем выйти. И не надо говорить ничего больше. Кто мы — всего лишь случайные попутчики.

— Но я не считаю тебя случайным попутчиком. Слу-чайного попутчика я от зверя не стану защищать. А тебя — еще как буду. Понимаешь, всю свою жизнь я ищу чудеса — и нахожу их во всем, что меня окружает, — только не в людях. А в тебе — нашел.

Она улыбнулась и сказала:— Спасибо тебе за эти слова. Знаешь, что я думаю? Вот

ты сказал их для меня, но, может быть, через несколько минут

русский пионер №3(36). май 2013 104

не будет уже ни тебя, ни меня — а эти слова останутся, и когда-нибудь кому-нибудь от этого станет очень хорошо. А теперь пой-дем — видишь, этот очкастый поднимается сюда — наверное, чтобы позвать нас.

— Вы идете? — прогудел парень в очках. — Мы решили попробовать еще раз.

— Идем, — сказал я. — А оружие осталось?— Да, — ответил за него Рафаэл, подходя ко мне с ножкой

от стола. — На этот раз мы должны быть хладнокровнее.— Я думаю, надо подождать, пока он первый нападет, тог-

да другие должны бить со всех сторон, — высказал свое мнение парень в очках.

— Предлагаю, чтобы мы втроем были спереди, а девушки пусть пока не участвуют, — сказал я. — Тем более Анна ранена. Да и остальные не в лучшем состоянии.

— Нет, — возразила Анна, — мы будем участвовать. По-шли.

Я, недолго думая, снова открыл дверь и на этот раз выско-чил первым. Зверь стоял неподалеку и смотрел прямо на нас, по-махивая хвостом. Уже почти стемнело, но его хорошо было видно на фоне белого песка. Он не спешил нападать, и тогда я сказал:

— Может, разбежимся? Он вроде не хочет нападать. Если побежим все в разные стороны, он не сможет за всеми погнаться.

— Я согласен, — сказал Рафаэл, — только я сам не побегу. Я должен отомстить.

— Тогда пусть бегут женщины, — ответил я. — Возможно, он погонится за бегущими, только тогда мы нападем и помешаем ему.

Женщина в косынке неуверенно посмотрела на меня и спросила:

— Ты считаешь это правильным? Что половина будет драться, а половина убежит?

— Лично я никуда не собираюсь бежать, — заявила Анна, помахивая ножкой от стола. — Эта зверюга еще увидит, кто я такая.

— Так, — сказал я, — нечего рассуждать. Теперь, как только я поднимаю руку, все разбегаемся. Никто не убегает с поля боя, это всего лишь тактическая хитрость. Анна, ты бежишь налево, вы вдвоем — правее от нее, Рафаэл — по правую сторону от зверя, потом я, и потом — ты, — обратился я к девушке, которая мне нра-вилась. При этом она оказывалась дальше всех от зверя и была за-щищена сперва Рафаэлом, который твердо решил погибнуть в ла-пах зверя, а потом — мною, который умирать совсем не собирался.

Я обвел всех обнадеживающим, как мне показалось, взгля-дом и, взмахнув рукой, побежал вперед.

Рафаэл сорвался с места вслед за мной и побежал к зверю. Я, заметив, что моя девушка бежит от зверя, а не к нему, побежал за Рафаэлом. Но не успел. Он, испустив истошный вопль, взмах-нул топором. Удар был силен, и золотая шерсть на лопатке разо-рвалась, обнажая блестящие красные мышцы. Зверь застонал — раскатисто, словно далекий гром (а гроза все продолжалась...), и на белом прибрежном песке, все еще хранившем тепло дневно-го солнца, появились капли крови — большие и алые. Медленно,

словно нехотя, поднялась тяжелая лапа, и Рафаэл грузно упал. Его тело неловко распласталось на белом песке. Я ударил своим ору-жием зверя в морду, но острие скользнуло по лбу, даже не порвав шкуры, а я успел отскочить и увернуться от страшной лапы. Зверь повернулся в другую сторону и сбил с ног Анну, а в следующую секунду на земле оказался парень в очках. Он был еще жив и пы-тался отползти в сторону. Я снова ударил зверя, на этот раз в бок, но ни я сам, ни оружие не были в силах пронзить хотя бы его шкуру. Зверь молнией метнулся в мою сторону, и я снова успел отскочить назад, позволив когтям лишь царапнуть мою грудь. Зверь зарычал, перекрывая грозу, и прыгнул, но я выставил впе-ред ножку стола, которая, переломившись от тяжести зверя, все же смягчила удар. Я упал и тут же встал, готовый защищаться. Но зверь остановился. Он стоял ко мне боком, не обращая на меня никакого внимания, и вглядывался в море. Над морем били мол-нии, освещая воду белым светом. С моря тянуло свежестью, креп-кой и вкусной, почти осязаемой. Море волновалось, и его рокот был слышен в перерывах между раскатами грома. А со стороны моря ко мне шла девушка, которая мне понравилась, и в ее глазах не было больше слез, она смотрела твердо и спокойно, а на губах ее играла улыбка, та самая, которая выражала радость жизни. Де-вушка шла прямо к зверю, а я стоял и смотрел, как она подходит к нему с оружием наперевес, и как замахивается, чтобы всадить острие ему в грудь, и как быстрее молнии поднимается тяжелая лапа и мягко, словно гладя, укладывает девушку на песок, и как тот алеет от крови, а зверь поворачивает голову и смотрит на меня своими желтыми глазами. И в этих глазах была боль, причинен-ная нами, такими слабыми и непонятливыми, такими многочис-ленными и назойливыми. Я продолжал смотреть в них и стал за-мечать еще кое-что. Сквозь сверкающую боль в них проступала усталость, такая отчаянная и всепоглощающая, какой я и не мог вообразить. Ветер бушевал, а зверь стоял неподвижно, лишь его шерсть переливалась, как трава в бескрайней степи, и горели хо-лодной безнадежной усталостью глаза.

Я повернулся и пошел прочь. Осталось позади море, пре-кратилась гроза. Я случайно набрел на тропинку и стал подни-маться в гору. Я шел до самого рассвета, а когда солнце стало вос-ходить, остановился вдохнуть потеплевший горный воздух. Я за-брался очень высоко, и вокруг были только горы — по-осеннему пожелтевшие, спокойные и вечные. Сразу накатила усталость, и я лег там же, где стоял, и уснул.

А когда открыл глаза, то увидел зверя. Он лежал рядом со мной, почти касаясь меня лапами, и, подняв голову, смотрел на горы.

Небо было высоким, как никогда. Птицы скользили по нему, криками возвещая о начале нового дня. Пронизанный све-том воздух наполнился перезвоном кузнечиков, смятение начало отпускать меня. Я тряхнул головой, чтобы окончательно изба-виться от него, и с куста посыпались засохшие розовые лепестки, обдав меня дуновением далекого детства. И тогда я зарылся ли-цом в мягкую шкуру зверя и поведал ему обо всем, что случилось со мной.

Правофланговый. Пятая граффити. Антон Носик про еврейский

ответ. Звеньевой. Как стать евреем. Марк Гарбер про то, как жизнь

делает евреем. Правофланговая. Повелительница молний. Дорит Голендер про командира пятидесяти наполеонов и солдата трех войн.

Запевала. Про маму. Андрей Макаревич еще раз

про евреев. Завуч. Кошерная Россия. Берл Лазар про свой сознательный

выбор. Пионервожатый. Я — еврей!!! Виктор Ерофеев про поиски

самого себя. Отличник. Мое местечко в строю. Юрий Каннер про

сохранение памяти. Барабанщик. Заметки антисемита. Исраэль Шамир про то, что антисемитизма нет. Политинформатор.

Жестоковыйность. Авигдор Либерман про то, каким евреем надо быть

человеку. Звеньевой. Вернемся к нашим коровам. Ицхак Коган про сильные впечатления. Пионервожатый. Полон. Сергей

Полонский про пережитое. Физрук. Маккабиада. Павел Фельдблюм

об историческом поединке армян и евреев. Горнист. Сеня. Водка. Маца. Вита Буйвид про воспитательные моменты.

русский пионер №3(36). май 2013 106

Блогер Антон Носик в Советском Союзе изучал иврит, посещая подпольные семинары на конспиративной квартире. Казалось бы, все сделал для того, чтобы с чистой совестью уехать в Израиль. Но нет, остался. И теперь кажется: именно для того, чтобы в конце концов было о чем написать эту колонку в «РП».

orlo

va

текст: антон носик рисунок: boris donov

Есть такая поговорка, приписывае-

мая (судя по всему, ошибочно) писателю

Шолом-Алейхему, творившему на языке

идиш: если ты когда-нибудь забудешь, что

ты еврей, антисемиты тебе обязательно

об этом напомнят.

Ровно половину своей сознательной

жизни я убеждался в правильности этого

изречения.

В великой стране СССР, где мне дове-

лось родиться и вырасти, как раз в пору

моего младенчества поднялась вторая

послевоенная волна государственного

антисемитизма. Первая длилась 4 года,

уничтожила Соломона Михоэлса и Еврей-

ский антифашистский комитет, отправила

за решетку «врачей-убийц», вызвала

огромный вал доносов на «безродных

космополитов» и могла бы завершиться

отправкой всех не добитых Гитлером со-

ветских евреев на берега Биры и Биджа-

на, если б не одна беда. Отец народов,

отказавшись от помощи лучших своих

врачей, долго после этого не прожил.

Когда его хватил кондратий, некому

оказалось назначить лечение — и в один

известный еврейский праздник народы

наконец осиротели, а затея с депортаци-

ей евреев за Урал со смертью Сталина

куда-то рассосалась сама.

Но всего этого я, к счастью, не застал.

Как и все другие попытки товарища Бреж-

нева закосить под товарища Сталина, его

антисемитская политика, пришедшаяся

на мой век, вышла довольно беззубой

лайт-версией травли конца сороковых. Ни-

кого не расстреляли и даже не отправили

в лагеря пожизненно. Советская власть

после Шестидневной войны оказалась

больше озабочена демонстрацией публич-

ного разрыва с Государством Израиль,

чем расправой над своими «внутренними»

евреями. Насколько я понимаю, с Из-

раилем наша власть ссорилась для того,

чтобы подружиться с арабами — и назло

США, и по своим нефтяным интересам.

Эта дружба в разных формах просуще-

ствовала от 10 до 18 лет, и некоторые

«друзья СССР» на Ближнем Востоке

честно отрабатывали долг перед стар-

шим братом, поднимая мировые цены на

нефть с помощью терактов. Переписку

о том, как работала эта социалистическая

бухгалтерия на крови и нефти, можно

видеть в разделе иллюстраций к книге

Егора Гайдара «Гибель империи» — там

как раз говорится о банкротстве СССР.

Из той же книжки можно узнать, что

ставка на дружбу с арабами советскую

экономику не спасла: в итоге именно

они-то и открутили свой нефтяной крантик

в самый неподходящий момент, выйдя за

квоту ОПЕК и обанкротив далеких север-

ных братьев по полной. Впрочем, к тому

моменту я уже заканчивал институт.

Какой бы умеренной ни была политика

государственного антисемитизма при

товарище Брежневе, не стоит думать, что

евреи в СССР всей этой игры престолов

русский пионер №3(36). май 2013107

не заметили, наслаждаясь жизнью в тени

«железного занавеса». Запрет на об-

разование, на профессии, на поездки за

границу, ограничения в карьерном росте,

повышенное внимание «комитетчиков» —

все это послужило привычным фоном

для первой половины моей сознательной

жизни. И трудно даже переоценить, до

какой степени этот фон меня мотивировал

чувствовать себя евреем в романтиче-

ском комсомольском возрасте. Я выучил

иврит, посещая подпольные семинары

на конспиративной квартире (учителя

моего потом упекли в лагеря, а одного из

соучеников держали в тюрьме, пока он не

покаялся по телевизору в работе на «сио-

нистского врага»). Я читал Тору и пророков

в оригинале. В 16 лет я пришел получать

свой первый советский паспорт и написал

в анкете «еврей»…

Паспортистка посмотрела на меня

странно.

— Зачем вы тут написали «еврей», моло-

дой человек? — спросила она.

— Потому что я еврей, — ответил

я первое, что пришло в голову.

— Но вы же можете записаться русским,

у вас же мама русская! — настаивала

паспортистка неулыбчиво.

— Мама русская наполовину. Я — на чет-

верть. Зачем я буду притворяться?

Паспортистка задумалась, вздохнула,

потом посмотрела на меня строго.

— Записавшись русским, вы сможете

гораздо больше пользы принести своему

народу, — сказала она.

Это была толстая советская тетка за

пятьдесят, в буклях и косметике фирмы

«Заря». Я не понял тогда и не выяснял впо-

следствии, кто она была на самом деле:

еврейка, желающая уберечь «своего» от

неприятностей, или просто приличный че-

ловек, из тех, что в разных исторических

ситуациях помогали евреям спрятаться.

Если помните фильм «Пианист», то там

героя спас в Варшавском гетто офицер-

нацист. Но спасенный Шпильман никак

не отблагодарил своего спасителя. Я тоже

ничем не мог отплатить за заботу тетке из

паспортного стола. И записался евреем.

Не могу сказать, чтобы я успел из-за

«пятого пункта» сильно пострадать: со-

Если ты когда-нибудь забудешь, что ты еврей, антисемиты тебе обязательно об этом напомнят.

русский пионер №3(36). май 2013 108

ветская власть к тому моменту дышала

уже на ладан. Конечно, мне пришлось

поступать в тот единственный в Москве

мединститут, куда «брали». Конечно,

для поездки в свадебное путешествие

в Прагу нам с женой не дали рекомен-

дацию от парткома — пришлось ехать

в Тбилиси. Но все это мелкие бытовые

неудобства, которые глупо сравнивать

с делом ЕАК, польскими погромами,

процессами Сланского или лагерными

мытарствами Щаранского. Да и мой

учитель иврита, валивший лес в перм-

ских лагерях, покуда Горбачев не поехал

в Рейкьявик, пострадал реально — а я по

малолетству отделался одним сознанием

принадлежности, о которой никак нельзя

забыть, потому что антисемиты сразу

напомнят.

И я не забывал: учил иврит, ходил на раз-

ные отслеживаемые тусовки, а на «Горке»

(у Хоральной московской синагоги) акку-

ратно избегал встреч со знакомым сту-

качом с параллельного потока, которого

наш институт отправлял туда записывать

фамилии замеченных сокурсников. По

иронии судьбы, 15 лет спустя этот самый

стукач скончался в Израиле, где успел

сделать неплохую врачебную карьеру.

А потом случилось нечто совсем странное

и непредсказуемое. Накрылся тазом Со-

ветский Союз. Сперва разрешили частное

предпринимательство, потом отменили

разрешения на выезд из страны, цензуру,

руководящую роль КПСС… И вместе со

всеми прочими реалиями Совка ушел

в прошлое тот самый государственный

антисемитизм, который 23 года доказы-

вал мне правоту изречения, приписывае-

мого Шолом-Алейхему.

Конечно, свято место пусто не бывает,

и на гребне перестройки-гласности

явились глазу какие-то совершенно

новые антисемиты, прежде не поднимав-

шие своей головы. Они стали издавать

какие-то газеты, устраивать сборища,

продавать в подземных переходах метро

всю ранее недоступную в СССР анти-

семитскую литературу: «Протоколы»,

«Катехизис советского еврея», сочинения

Шафаревича, Форда и Климова… Но

по сравнению с ушедшей в прошлое

государственной политикой все их потуги

выглядели смешно. Я никогда не видел —

и по сей день не увидел — ни одной при-

чины евреям постсоветского простран-

ства обращать внимание на возню всех

этих городских сумасшедших, которым

жиды сначала свергли батюшку-царя

и построили ГУЛАГ, а потом разрушили

их райский СССР. В моем представлении

антисемитизм — это не шуты в телеви-

зоре и подземном переходе, а когда тебя

на работу не берут, из института выгоня-

ют, когда сажают в тюрьму за изучение

иврита и фотографируют скрытой

камерой у дверей Хоральной синагоги.

Этот антисемитизм, «настоящий» в моем

представлении, к 1990 году на всем

постсоветском пространстве закончил-

ся. А никакой бытовой на смену ему не

пришел. Даже если батька Лукашенко,

в силу своего колхозного воспитания, по

сей день верит во всемирный жидовский

заговор, то этот его мистический анти-

семитизм не мешает никаким евреям,

местным или приезжим, жить в Бело-

руссии и делать там бизнес, без обязан-

ности предварительно сменить фамилию

на «Иванов».

И это все, конечно, хорошо для отдельных

евреев. Но, наверное, плохо для еврей-

ства как исторической общности. Потому

что как только антисемиты перестали

напоминать нам о нашем еврействе, мы

и сами перестали о нем особенно вспо-

минать. Национальная принадлежность

евреев в отсутствие дискриминации реду-

цируется до обычного факта биографии,

который в повседневной жизни имеет

не больше значения, чем цвет волос или

глаз.

Допустим, сам я вряд ли когда-нибудь

забуду о собственном еврействе. Но вот

у меня растет сын Лев Матвей (по из-

раильским бумагам это будет звучать как

Леви Метитьягу, но это он не в состоянии

даже выговорить). Сын, которого я много

раз возил в Израиль и который ходит

в Москве в еврейский детский сад, знает

какие-то слова на иврите, любит слушать

колыбельную Ицика Мангера на идише,

с удовольствием напяливает на себя кипу,

чтобы быть «как папа».

Смогу ли я когда-нибудь объяснить моему

сыну, что он — еврей и что это некая важ-

ная деталь его биографии, что-то опреде-

ляющая и к чему-то обязывающая? Боюсь,

что эта задача, которая на моем веку

так легко давалась антисемитам, может

оказаться мне не под силу. И вырастет мой

сыночек гражданином мира, которому оди-

наково комфортно тусоваться с евреями

и с индусами, жить в Гоа, в Москве, в Иеру-

салиме или на Манхэттене, для которого

библейский Моисей — такой же мультяш-

ный персонаж, как Хануман, Кришна, Бен

Тен или черепашки-ниндзя. Потом пройдут

еще годы, и однажды Лева полюбит девуш-

ку с какой-нибудь экзотической фамилией,

типа Шарма или Бондарчук, и я, конечно

же, не стану ему рассказывать про галахи-

ческий долг найти жену-еврейку, а благо-

словлю его выбор, потому что ему с ней

жить, а не мне. И родятся у него дети,

которые будут даже не в состоянии понять,

о чем я писал в этой колонке.

А все потому, что антисемиты перестали

нам напоминать.

Может, стоит российским евреям сегодня

скинуться на пособие товарищу Прохано-

ву в связи с потерей кормильца?

И вырастет мой сыночек гражданином мира, которому комфортно тусоваться с евреями и с индусами, жить в Гоа, в Москве, в Иерусалиме или на Манхэттене.

русский пионер №3(36). май 2013 110

Инвестиционный банкир Марк Гарбер в последнее время хоть и витает в облаках (купил одну авиакомпанию), но колонку в «РП» написал и оттуда. Однажды родители потрясли его тем, что сказали: если у тебя папа и мама евреи, то и сам ты, получается, еврей. Полвека Марку Гарберу потребовалось, чтобы понять: на самом деле евреем человека делает жизнь.

ната

лья

льво

ва

текст: марк гарбер

В психологии существуют поня-

тия уникализма и униформизма. Ребенок

по мере взросления проходит их попере-

менно, сочетая оба состояния. Он либо

отождествляет себя с какой-то группой,

либо, напротив, противопоставляет себя.

Так, на определенном этапе мальчик

понимает, что он не девочка, и начинает

относить себя к мальчикам, по мере роста

все более детализируя себя: «Я не болею

за одну команду, но болею за другую, и те,

кто болеет за мою команду, мне ближе,

чем другие, за нее не болеющие».

И эта постоянная борьба за определение

себя в пространстве никогда не прекраща-

ется. Но в какой-то момент выясняется, что

ты один и тебе не с кем себя объединить,

в то время как окружающий мир дает по-

нять, что ты иной. Нечто подобное произо-

шло когда-то и со мной. Когда выяснилось,

что я единственный еврей в округе.

Моя семья никогда не была религиозной.

Я родился в бывшем военном общежитии

на Автозаводской улице, превращенном

в гигантскую коммуналку. Мой дед был

военврачом, и мы жили всемером в двух

смежных комнатах. Дом стоит и ныне,

а рядом растут уже очень большие

деревья, одно из которых посадили мы

с папой.

В широченном коридоре, куда выходили

комнаты, я свободно разъезжал на трех-

колесном велосипеде, и жизнь моя была

интересной и разнообразной. Общая кухня

с рядами тумбочек и двумя плитами —

арена коммунальных ристалищ — была

для меня местом запретным, куда я на

велосипеде не заезжал: мог попасть под

горячую руку. Помню, как моя бабушка «тя-

желым танком» спешила на выручку юной

жене моего дяди, попавшей в кухонную за-

саду из-за не так поставленной кастрюли.

Места общего пользования — туалет

и душ — меня мало касались: у меня было

VIP-обслуживание, включавшее личный

горшок и цинковое корыто.

Я ездил в благостном состоянии по коридо-

ру и ходил в гости к своим друзьям. Друзья

у меня были странные, поскольку сверст-

ников вокруг не было. Напротив жила

бабушка Зарубина, которую так и называ-

ли — «бабушка Зарубина», хотя, наверное,

у нее были и имя, и отчество. Поскольку

с ней никто особенно не общался, я был

благодарным слушателем и собеседником.

Бабушка Зарубина угощала меня чаем

с вареньем, которое я уплетал маленькой

позолоченной ложечкой с витым черен-

ком. Она постоянно рассказывала мне

о своем пребывании в больнице, где пе-

риодически очень любила лежать: это было

ее социальное окно в мир, где можно было

общаться с окружающими на равных.

Все услышанные там истории она мне ис-

правно и многократно пересказывала.

На стене в ее комнате висела вырезанная

из журнала репродукция картины Шишки-

на «Золотая рожь», на которой в поле ржи

стоит огромное дерево и по дороге уныло

русский пионер №3(36). май 2013111

бредет одинокая фигура. У меня не было

сомнений: на картине изображена бабуш-

ка Зарубина, спешащая в свою больницу.

Вторым моим большим другом был Алек-

сандр Иванович Белов. С ним мы гуляли,

и он слушал мои рассказы и сказки, иногда

их комментируя. С моей стороны обще-

ние с Александром Ивановичем носило

скрытый меркантильный характер — он

иногда дарил мне пилотки и фуражки.

Взрослые неодобрительно смотрели на

наши гулянья. Смысл этого я понял много

позже. Александр Иванович был инспек-

тором ГУЛАГ и офицером НКВД с богатым

прошлым. И хотя двадцатый съезд партии

уже прошел, все всё помнили, но сохраня-

ли маниакальную осторожность.

И наконец, моим третьим другом был дядя

Жора Коллодий. Это был высокий человек

с бритой головой, который всегда ходил

в галифе, тельной армейской рубахе, под-

тяжках и белых войлочных сапогах с тон-

кими кожаными перепонками, которые

назывались бурками. Он вышагивал рядом

с моим велосипедом по нашему коридору,

не обращая внимания на окружающих,

включая меня, и вещал в воздух свои рас-

суждения о мироустройстве. У дяди Жоры

было мнение по любому вопросу истории

и современности, причем окончательное

и бесповоротное. Почему-то помню, как,

посмотрев на мое трехколесное средство

передвижения, он басом продекламиро-

вал: «Велосипед из Риги, то есть чешский».

Попытки кого-то из стоявших рядом до-

казать, что Рига — это не Чехословакия,

вызвали такой приступ справедливого

гнева, что я этот случай запомнил. А еще

он первым бросался к общественному

телефону и голосом, который слышен был

на другом конце и без проводов, кричал

в трубку: «Инженер Коллодий у аппарата!»

При первых весенних лучах солнца дядя

Жора вытаскивал сомнительной свежести

полосатый матрас на подоконник, делал из

носового платка головной убор типа «черт»

с четырьмя узлами по углам, закатывал

семейные трусы и возлегал на уровне

второго этажа, являя себя удивленным

прохожим.

Это было счастливое постижение жизни

в атмосфере любви и отсутствия взрослых

проблем. А наш маленький двор был огром-

ной, но тоже дружелюбной планетой.

И вот мы с мамой и папой переехали в от-

дельную квартиру в новом девятиэтажном

доме на Симоновском валу.

Я очень хорошо помню, как папа утром

вел меня в детский сад на трамвайную

остановку и очень неприятная крикливая

женщина — общественница истошно

орала нам вслед с балкона: «Жиды идут».

Папа как-то сжался и пошел быстрее,

а мне было непонятно, за что это моего

папу, который был такой добрый, и меня

обвиняют в жадности. Поскольку по моему

предыдущему опыту «жидиться» значило

быть жадным. Я докучал папе расспро-

сами в трамвае, он что-то невнятное отве-

чал, но полной ясности у меня не возникло.

А потом я стал выходить гулять во двор

к моим сверстникам и старшим маль-

чишкам. И тут выяснилось, что самое

страшное — это быть евреем. Наравне

с примитивными рассказами о сексуаль-

ных опытах старших братьев и знакомых,

откровениями о кладбищах, мертвецах

и привидениях рассказывалось о страш-

ных кознях таинственных евреев, которые

пьют кровь младенцев, пекут свой хлеб

с этой кровью и совершают еще массу

непотребностей. И еще очень важно пере-

креститься, если еврей появится побли-

зости. В общем, сидя на чердаке нашего

нового девятиэтажного дома и передавая

друг другу папиросу «Беломор», обменива-

лись сокровенным. Помню, что особенно

непримиримым борцом с евреями высту-

пал самый шпанистый малый — Петя Пету-

хов. У него была очень набожная мать, вся

квартира была полна иконами, что было по

тем, советским, временам весьма необыч-

но. Мать, видимо, была неиссякаемым

кладезем религиозной мудрости и щедро

делилась ею с сыном.

И вот как-то, придя в нашу новенькую

двухкомнатную квартиру с современной

мебелью (большая гордость родителей),

обязательной фотографией Хемингуэя,

неплохой библиотекой и другими непре-

менными атрибутами интерьера тогдаш-

ней технической интеллигенции, я решил

предупредить маму о возможных кознях

евреев. Она надолго замолчала, а потом

сказала, что и она и папа евреи, а значит,

так получается, что я тоже еврей. Я был по-

трясен. Жизнь перевернулась. Я спросил,

могу ли я быть русским, а они оставаться

евреями, если им так хочется.

Потом с работы пришел папа, и у нас со-

стоялся долгий и серьезный разговор.

С того вечера прошло полвека, но я помню

его дословно, потому что каждое сказанное

моим отцом слово ложилось в мою душу

фундаментом зарождавшейся личности.

Когда в один из последующих дней Петя

снова завел разговор о евреях, я уже не

смог его слушать спокойно и сказал, что он

несет чушь, что моя семья и наши друзья

не пьют кровь младенцев. Все кончилось

дракой. Мне сильно досталось, я плакал,

но чувствовал, что был прав, и вспоминал,

что фашисты убили всех родственников

моего деда, и это придавало мне силы.

Я был один против неведомой мне черной

и дремучей силы, заставлявшей моих вче-

рашних приятелей меня ненавидеть. В этот

день я стал евреем.

Я не могу пожаловаться на то, что мое

еврейское происхождение висело надо

мной камнем, хотя всякое бывало.

Мне везло на хороших людей и друзей

самых разных национальностей. В какие-

то моменты жизни быть евреем вдруг

становилось модно. Правда, эта мода

всегда быстротечна. Но в глубине сознания

всегда оставалось ощущение, что ты не

полноправен, а кричащая вслед тетка

имеет все права.

Как-то в Лондоне в Йом-Киппур — Судный

день — я зашел в синагогу, и меня не хо-

тели пускать: вышел некий активист, спро-

сивший, как меня зовут, и, услышав ответ,

сказал, что меня пустить не может — имя

у меня вполне себе английское. Я весьма

неделикатно ответил этому изнеженному

жителю Альбиона, что, проживи он с мое

с этим английским именем в СССР, он бы

понял, что такое быть евреем.

В это время вышел пожилой раввин, ко-

торый все понял, извинился и сказал, что

он родом из Венгрии и я должен извинить

этого англичанина, поскольку нас жизнь

сделала евреями, а этот человек сделал

свой выбор сам среди благополучной

жизни: «У каждого свой путь».

русский пионер №3(36). май 2013 112

Посол Израиля в России Дорит Голендер делится с читателями «РП» сокровенным, то есть своим мужем. А вы смогли бы рассказать об этом? А она смогла. И деликатность оказалась дополнена искренностью. Так бывает, когда человеку есть в чем признаться.

из а

рхив

а пр

есс-

служ

бы

текст: дорит голендер

Апрельским вечером

в Москве по дороге домой услышала из

радиоприемника голос Анны Герман:

«…Мы эхо, мы долгое эхо друг друга…»

Сразу куда-то ушло все сиюминутное

и суетное, душа настроилась на лириче-

ский лад. Вы полагаете, если я посол, то

круглые сутки размышляю лишь о делах

государственной важности? Отнюдь нет,

все человеческое мне тоже свойственно.

Поймала себя на том, что захотелось

думать о чем-то вечном и самом главном.

А что же у человека может быть дороже

и важнее любви, родных и домашнего

очага? В интервью меня часто спраши-

вают, как женщине совместить семью

и работу, просят поделиться секретами

счастливого брака и успешной карьеры.

Все просто, дорогие мои, и все очень

сложно: всем нам необходимо знать

и помнить, кто мы и где наши корни,

а еще нам нужны крепкий тыл и надеж-

ная гавань. Я немного расскажу вам

о нас с мужем, и многое станет яснее.

Прежде всего — мне самой.

Мой муж Эли Голендер родился на

Западной Украине, в годы Великой

Отечественной войны в старшем по-

колении его родственников по отцовской

линии погибли девяносто шесть человек.

Давид, отец Эли и мой свекор, воевал

в партизанском отряде, потом — в Крас-

ной армии, в 1945-м был ранен под Бер-

лином. Он мечтал об Израиле. В 1959-м

Эли вместе с родителями и сестрой

репатриировался в Израиль, тогда ему

шел двенадцатый год.

Я родилась в Литве. Семью моей мамы

Лизы тоже не обошел Холокост. Мама

выжила в гетто, прошла несколько кон-

центрационных лагерей, Красная армия

освободила ее из лагеря Штуттгоф в Гер-

мании. Мамин брат воевал в Красной

армии, погиб в бою. После войны мама

вышла замуж за моего отца Соломона

Друкера. В доме всегда говорили, что

евреи должны жить в своем государ-

стве — Израиле. Наша семья репатрии-

ровалась в 1967-м. Как я потом узнала,

в тот год Эли Голендеру, девятнадцати-

летнему солдату срочной службы Армии

обороны Израиля, довелось участвовать

в боях Шестидневной войны.

Мы встретились с Эли, когда я уже

работала ведущей на радиостанции

«Голос Израиля», а он начал вести свой

первый бизнес. Знакомство состоялось

в 1969 году на вечеринке в доме наших

общих друзей. Эли говорит, что это была

любовь с первого взгляда. Может быть,

и так… Он рассказывает, что в тот вечер

никак не мог придумать повод, чтобы

подойти ко мне, выразить, так сказать,

интерес к симпатичной девушке. Ну

и как бы случайно опрокинул на меня

бокал вина. Сначала, как полагается, мы

оттирали солью пятно с моего наряда.

Видимо, с этого момента началось наше

совместное поглощение пресловутого

русский пионер №3(36). май 2013113

gett

y im

ages

/fot

oban

k

пуда этого продукта… А потом, через год,

поженились. Свадьба была, по израиль-

ским меркам, достаточно скромной —

всего 500 гостей.

Я родила старшего сына, Шарона, 3 ок-

тября 1973 года. А 6 октября началась

война Судного дня. Эли пришел в военной

форме ко мне в палату и сказал, что

уходит на фронт. Нашему первенцу было

три дня. Эли сказал мне тогда: «Я должен,

надо идти. Если я, мои однополчане,

наши соседи останемся дома — всем

в Израиле будет страшно и трудно». Эли

шел защищать меня, сына, страну. Не

было сомнений, муж не мог поступить

по-другому. И я приняла его выбор. После

демобилизации Эли вернулся домой

и наконец-то познакомился с полугодова-

лым Шароном.

В 1976-м родился Ави, наш младший сын.

Дома все шло своим чередом, я шагала

вверх по карьерной лестнице в своей

радиостанции, у Эли продвигался бизнес.

Наступил 1982-й, и в июне грянула Ливан-

ская война. Израиль объявил мобили-

зацию резервистов, и Эли вновь пошел

защищать страну. Я знаю, солдаты не

любят рассказывать о войне, ранениях

и гибели друзей. Вот и Эли тоже, он гово-

рил об этом только с сыновьями. Наши

мальчики выросли, в свою пору отслужи-

ли в Армии обороны Израиля. Слава Богу,

им не пришлось воевать. Молюсь, чтобы

не довелось этого испытать и нашим вну-

кам, их у нас пока пятеро, и никому, нигде

и никогда больше.

Шло время, мы с коллегами создавали

новую радиостанцию, я стала директором

и главным редактором РЭКА. Как говорит

Эли: «Дорит — командир пятидесяти

наполеонов и думает, что она — центр

Вселенной и повелительница молний.

Спорить не буду, так и есть, если ей

нравится».

Выросли дети, мы с Эли построили дом

в Ришонле-Ционе, рукой подать до

пляжей Средиземного моря. Сбылась

заветная мечта моего мужа — он своими

руками вырастил дивный сад: апельсины,

лимоны, манго и авокадо. Так что дома

мы подаем гостям живые витамины

с собственной, можно сказать, грядки.

Когда мне предложили стать послом Госу-

дарства Израиль в России, мы с мужем

несколько дней попеременно то радова-

лись, то сомневались. Легко ли оставить

все и уехать на долгое время? Наконец

решение было принято в пользу Москвы,

а домой, в Ришонле-Цион, мы сейчас

изредка наведываемся в гости. Нынеш-

няя зима в Москве выдалась долгой, мы

соскучились по драгоценному нашему

семейству. Апельсины, должно быть, за-

цвели… Теплый ветер с моря…

Мы с Эли едем по вечерней Москве, слу-

шаем Анну Герман и понимаем, что через

год-два, когда вернемся в Израиль, будем

очень скучать по друзьям-москвичам,

арбатским переулкам, первым снежин-

кам, тополиному пуху. Как хорошо, что

в любой момент можно будет приехать,

навестить Белокаменную. Разумеется,

вдвоем. Всегда и всюду — вдвоем.

Всем нам необходимо знать и помнить, кто мы и где наши корни, а еще нам нужны крепкий тыл и надежная гавань.

русский пионер №3(36). май 2013 114

Музыкант Андрей Макаревич, перед тем как начать писать колонку в «РП», думал, что про евреев сказано все. Но оказалось, что нет: ему и самому нашлось что сказать. Андрей Макаревич неожиданно нашел, может быть, главное, что отличает евреев от всех без исключения остальных. Колонка очень заинтересует мам.

orlo

va

текст: андрей макаревич

Про евреев уже написа-

но столько, что касаться этой

темы — моветон. И все-таки — что

такого особенного в этой нации,

заставляющего разные части чело-

вечества то и дело поворачивать

удивленные и раздраженные головы

в их сторону? В чем секрет этого

болезненного интереса? Отно-

шение к евреям мне напоминает

отношение шестиклассника, неосо-

знанно и безнадежно влюбленного

в красивую отличницу, — он бьет

ее портфелем и дергает за косы.

Что заставило молодого художника

Шикльгрубера настолько возненави-

деть проходившего по улице еврея,

что он чуть было не лишил мир этой

нации? Они что, вырезали его семью?

Да нет, они вообще к тому моменту

человеческой истории никого не за-

воевывали (да и сегодня отбиваются).

Мирно ушли из Египта. Попросившись

неоднократно. Рассеялись по миру?

Так их гнали. Итальянцы тоже рас-

сеялись по миру (а было дело — этот

мир и завоевывали). И чего? Конеч-

но, фашисты уничтожали и русских,

и белорусов, и кавказцев, но только

евреев уничтожали за то, что они

евреи.

Ну да, видели Бога. Сами. И Бог

говорил с ними. И передал Скрижа-

ли — из рук в руки. Это, конечно,

обидно. Но с другой стороны, древние

греки со своими богами вообще жили

запанибрата — и ссорились, и обни-

мались — и ничего! (Правда, греки —

со своими, а евреи — с нашим,

с Единым. Действительно обидно.)

Что еще? Нашего Христа продали?

Ну, во-первых, не без помощи Рима,

а во-вторых, это, грубо говоря, их

внутренние разборки. Может, их не

любят за их исключительную талант-

ливость? Перестаньте. Очень распро-

страненный тип еврея — громоглас-

ный бездарный идиот, все встречали.

И скрипачи есть китайские, и ученые

русские, и битлы английские. Нет,

не в этом дело. Может, дело в се-

мейственности, во взаимопомощи?

Да нет, на Кавказе да на Востоке

это дело посильнее будет, а у тех же

итальянцев вообще семья знаете как

называется? Мафия! Может, секрет

в спасительной самоиронии? Нет,

этим чувством вполне наделены и гру-

зины, и англичане, и французы —

вспомните кино.

Наша Великая Сакральная Рус-

ская Народная Кабацкая Эстрада —

от Вяльцевой и Паниной через Дми-

триевича к Бабкиной, Ротару,

Шуфутинскому и Сукачеву — на

самом деле, по точному определе-

нию Троицкого, «еврейско-цыганская

калинушка». Я о музыкальных корнях.

Наш любимый народом и теперь уже

русский пионер №3(36). май 2013115

мар

лен

мат

ус

почти государственный блатной

язык наполовину состоит из слов

еврейских — нет, не одних скри-

пачей родит нация! (Три примера,

с ходу пришедших на ум: «шмон» —

это на иврите «восемь». В восемь

часов на зоне шмонали. «Халява» —

это молоко. Его бесплатно разда-

вали в синагоге бедным в шаббат.

А «шаббат» — это время шабашить.

Достаточно?)

А ведь я, кажется, знаю, что от-

личает их (простите, нас) на самом

деле. Вы когда-нибудь видели, как

еврей относится к своей маме?

«Видели» — тут плохое слово.

Чувствовали? Это любовь, которая

не поддается описанию. Поэтому

она не афишируется, ее не выно-

сят на флаг. Это любовь до самой

смерти. Не маминой, нет. Твоей

собственной.

Может, в этом главный секрет?

Вы когда-нибудь видели, как еврей относится к своей маме? «Видели» — тут плохое слово. Чувствовали?

русский пионер №3(36). май 2013 116

Главный раввин России Берл Лазар, пожив в Италии, где родился, и в США, где учился, приехал в 1987 году в СССР под предлогом полюбоваться на исторические памятники, а сам стал учить советских евреев Торе. И учит до сих пор. Сейчас ему попроще, чем раньше. Но, судя по всему, еще интересней.

тим

офей

изо

тов

текст: берл лазар

Часто люди меня спрашивают: «Вот

вы родились в Италии, учились в Аме-

рике — почему вдруг вы решили стать

раввином в России?» Кто-то ставит вопрос

еще более резко: «Вы чувствуете себя

местным или все-таки иностранцем, живу-

щим в России?»

Чтобы ответить на такие вопросы, мне

приходится начинать рассказ издалека.

На самом деле еще в детстве я, как

многие образованные евреи в Европе,

очень интересовался Россией — точнее,

тогда Советским Союзом. Мы знали, что

в сталинские времена власти пытались

уничтожить российское еврейство: было

запрещено учить язык, запрещено учить

нашу Тору, исповедовать нашу религию.

Все еврейские школы и почти все сина-

гоги были закрыты. Но время от времени

до нас доходили слухи, что русские евреи

создают подпольные кружки, сохраняют

традицию, стараются соблюдать законы

веры. Это было сопряжено с большой

опасностью: активистов арестовывали,

ссылали, отправляли в лагеря. Люди знали,

что они рискуют не только карьерой, но

и свободой, а зачастую и жизнью. И все-

таки они продолжали свое дело, несмотря

на риск. Для меня, как для многих моих

сверстников, они были настоящими

героями. Хотелось им подражать — а еще

больше хотелось как-нибудь помочь рос-

сийским евреям.

В начале 80-х я учился в ешиве — и, разу-

меется, продолжал интересоваться тем,

что происходит за «железным занавесом».

Информация, которая до нас доходила,

вселяла надежды: еврейская жизнь

возрождалась словно ниоткуда. Да,

в подполье, да, несмотря на продолжаю-

щиеся репрессии — но возрождалась!

Нам рассказывали, что евреи-хасиды —

в России, на Украине, в других регионах

СССР — опять идут на риск ради со-

хранения нашей веры, нашей традиции,

нашей культуры и духовности. В середине

того десятилетия кого-то начали выпус-

кать — я встречался с людьми, слушал их

рассказы… Казалось невозможным по-

верить, что в таких страшных условиях им

удавалось сохранить свое еврейство — но

я видел живые свидетельства. И еще боль-

ше хотелось помочь тем, кто оставался

в Советском Союзе!

И вот в 1987 году такая возможность мне

представилась. Любавичский Ребе, наш

духовный лидер, отправил меня в СССР

учить местных евреев Торе и традиции.

Конечно, я поехал по туристической

визе — как бы посмотреть исторические

памятники. А реально с утра до вечера

я проводил уроки для евреев! Они все

были очень стойкими в вере, соблюдали

заповеди, но им очень не хватало знаний

по нашей истории и традиции, они нужда-

лись в преподавателях, которые получили

еврейское образование.

Эти люди поразили меня даже больше,

чем те эмигранты, с которыми я прежде

русский пионер №3(36). май 2013117

встречался в Америке. Прежде всего

тем, что они гораздо больше думали

о других, чем о себе. Например, сами они

все прошли обрезание, еще когда это не

было запрещено, — но они организовы-

вали возможности для обрезания детей

своих родных и знакомых, хотя за это их

могли отправить в тюрьму. У них были

еврейские книги, чтобы учиться, — но

они тайно размножали их для других, хотя

размножение «нелегальной» литературы

в СССР считалось преступлением против

государственной безопасности и под-

лежало суровому наказанию. В СССР

не было возможностей для кошерного

питания — они буквально переворачи-

вали весь свет, договаривались с мясни-

ками, с поварами, с водителями машин,

перевозивших продукты питания, — все

только для того, чтобы другие евреи могли

соблюдать заповедь кашрута…

В общем, я увидел здесь, в России,

образец человека, который ради веры

и помощи ближнему готов на все. Обычно

люди становятся верующими, чтобы им

было легче в жизни; здесь люди приходи-

ли в религию, заранее зная, что им будет

намного труднее. Но вера была такая

искренняя и сильная, что о себе они во-

обще не думали…

Когда моя первая туристическая виза по-

дошла к концу, я сказал своим ученикам,

что они подали мне пример того, как

должен себя вести настоящий человек.

Я обещаю отныне делать все, чтобы вам

здесь, в России, стало лучше, сказал я.

Но тут поднялся один молодой парень

и сказал: «Все так говорят — но потом

возвращаются на Запад и забывают

о нас…»

Его слова стали для меня тяжелым уко-

ром. Я понял, что, если я действительно

хочу помочь русским евреям, мне нужно

стать одним из них. И я сам себе пообе-

щал, что, если вдруг представится такая

возможность, я ее ни за что не упущу.

Еще несколько раз я приезжал в Россию

как «турист», а на самом деле препо-

даватель — и наконец меня пригласили

раввином в синагогу в Марьиной Роще.

Тогда это было еще очень старое и ветхое

Еврейская жизнь возрождалась словно ниоткуда. Да, в подполье, да, несмотря на продолжающиеся репрессии — но возрождалась!

здание. Но я согласился не раздумывая.

Я чувствовал, что реально больше по-

лучаю от русских евреев, чем могу им

дать: я учу их заповедям и традиции, а они

меня — стойкости, мужеству, готовности

идти на жертвы ради других, искренней

бескорыстной дружбе — короче, всем тем

замечательным человеческим качествам,

которые здесь, в России, найти куда легче,

чем в потребительском обществе.

Сердце мое уже тогда было здесь.

Я верил, что наша община в России

имеет все шансы стать не просто одной

из самых сильных и динамичных общин

в мире, но и примером для подражания

для очень многих. И в приглашении

работать и жить в России я видел для себя

великий шанс — стать не просто свидете-

лем этого чуда, но его частью!

Конечно, работать пришлось много —

и с людьми, и над собой. Вписаться

в новую для себя культуру всегда нелегко.

Но это был мой сознательный выбор с са-

мого начала — стать одним из этих людей,

которые дали мне так много. И я благода-

рен всем, кто помог мне и продолжает по-

могать быть «местным, а не иностранцем

в России».

итар

тас

с

русский пионер №3(36). май 2013 118

У русской литературы с еврейской темой особые отношения. Так они переплелись, перемешались, что не расчленишь. И вот русский литератор Виктор Ерофеев решается-таки разобраться в еврейской теме. Причем делает это прямо на себе. Так сказать, по живому.

orlo

va

текст: виктор ерофеев

Жизнь моя сложилась таким образом,

что я ни разу не встретил ни одного еврея.

Это, признаюсь я вам, очень обидно,

можно даже сказать, несправедливо: все

видели евреев, кого ни спроси, а я — нет.

Еще в школе я отправился на поиски

евреев. Ведь о евреях все только и гово-

рили. О них рассказывали чудеса, но при

этом всегда с оглядкой, с бережливой

улыбочкой, потому что евреи были по-

всюду, сверху, снизу, за каждым углом,

хитрые, как змеи с лисьими мордочками.

Они меняли фамилии, важно писали

стихи, выглядывали из телевизора, засе-

дали в Кремле, задрапированные под рус-

ских людей, и за неосторожный разговор

о себе готовы были убить. Ходили слухи,

что весь русский народ пошел как-то раз

на священную войну с евреями, но евреи

напоили русских мертвецкой водой, и мы

позабыли, как нас зовут.

— В России, — сказала мне бабушка, —

только про царя можно было точно

сказать, что он не еврей. С остальными

до сих пор не ясно. Даже царские дети

могли оказаться евреями. Но царя рас-

терзали эти дикие звери, и на месте

России, как шишка, выросла вавилонская

башня.

— Ну хотя бы мы с тобой — русские? —

с тревогой блестя глазами, спросил я.

— Ты, когда вырастешь, если будешь

хорошо кушать, отомстишь за русский

народ, — строго сказала бабушка.

В общем, бабушка рассказывала на ночь

такие вещи, что евреи рисовались мне

сказочными богатырями высочайшего

роста, пиротехниками, скалолазами, кото-

рые могут украсть луну с неба, управлять

громом и молнией, сочинить симфонию для

фортепьяно с оркестром, выпить в один

присест три ведра соленой воды и отрезать

себе, шутки ради, половину своей пипись-

ки. Бабушка шепотом добавляла, что она

в молодости близко дружила с одним евре-

ем, который выпил у нее всю кровь.

Белые, обескровленные руки бабушки

дрожали, и я всю ночь проводил в бес-

конечных битвах с евреями, которые,

в стальных шлемах и с пиками в руках,

мучили мою пипиську, а под утро и у меня

пили кровь.

В моем классе учился Боря Минков,

хилый, бритоголовый, как и все мы

тогда, мальчик, которого одноклассники

дразнили евреем, и я решил подружиться

с ним, но одно дело, когда тебя дразнят

евреем, а другое — когда ты еврей. Боря

не выдержал экзамен на еврея: он был

скучным, трусливым мальчиком из обшар-

панной коммунальной квартиры, и он мне

быстро разонравился.

Когда я немного подрос, у меня вновь

появился шанс пообщаться с евреем.

У моих родителей был друг, Роман Льво-

вич Губерман, который часто приходил

к нам домой и который, что называется,

был человеком с юмором. Больше всего

он подшучивал над китайцами, потому

русский пионер №3(36). май 2013119

что во время дружбы с Китаем он жил

в Пекине и работал в советской торго-

вой палате. Все шутки Романа Львовича

сводились к тому, что Китай — страна

без будущего: китайцы умеют все только

ломать и ничего не любят строить. «Более

ленивого народа я отроду не видел», —

шутил Роман Львович, и мы все смеялись

до слез, представляя себе чудовищно

ленивых китайцев, которые только все

ломают и портят. Мне показалось, что

Роман Львович — еврей. Однажды за

общим столом, чтобы его испытать, я ска-

зал, обращаясь к нему:

— Есть такая еврейская загадка. Может

ли Бог создать камень, который Он сам

не может поднять?

Роман Львович неожиданно напрягся:

— Я не знаю… Во-первых, Бога нет. Во-

вторых, я — не еврей.

— Кто ты? — удивилась его бойкая

светловолосая жена Короткова, которая

сохранила в замужестве девичью фа-

милию, и посмотрела на него так, будто

видит Романа Львовича впервые.

— В лучшем случае я — бывший

еврей, — весело сказал Роман Львович,

и весь стол, вместе с его женой, опять

рассмеялся до слез.

«Ну, хотя бы бывший еврей!» — тайно об-

радовался я, нащупав наконец еврейский

след, и решил обязательно сойтись с быв-

шим евреем. Но даже этого не произошло.

Я больше никогда не увидел Романа Льво-

вича. Шутник повесился через две недели

в своей квартире, на ручке входной двери.

Вот так и началось мое хождение по

жизни. Только мне где-то вдали начинал

мерещиться настоящий еврей, властелин

мира, рабочий хозяин вселенной, единый

царь моего детства, как вместо этого под-

ворачивались одни подделки, неудачные

копии, испорченные фотографии.

Господи, как мне хотелось встретиться

с ним, посидеть, поговорить, заглянуть

в глаза, может быть, даже потрогать его

за рукав, почитать вместе Тору, мне бы

даже самый скромный иудей подошел,

я о большем и не мечтал — но нет, взды-

хал я, не везет, евреи не попадаются!

То же самое могу сказать про евреек.

Каких я только женщин не видывал:

и смертельно больных, и румяных,

пышущих здоровьем, и сморщенных,

как чернослив, африканок, и даже

огненно-рыжих мулаток, но еврейки не

видел ни одной. Сколько раз я просил

друзей: ну покажите мне еврейку, ну что

вам стоит! А они только смеялись надо

мной и евреек не показывали. Иногда

меня охватывало отчаянье. Я выбе-

гал на улицу, пристально вглядывался

в прохожих, наконец мне казалось, что

я нашел то, что мне нужно. Я бросался

к девушке:

— Извините, вы случайно не еврейка?

Одна яростно отбивалась от меня сумкой,

кричала, звала на помощь… Другая,

впрочем, отреагировала иначе. Это была

пышная девушка в расстегнутом пальто

с лукавыми бровями.

— Если хочешь, чтобы я была еврейкой,

я буду еврейкой! — подмигнула она

в переходе на Смоленской площади.

— Извини, — сказал я, — я не ищу буду-

щих евреек!

Моя мания продолжалась. Я знал, что

меняются обстоятельства. На примере

девушки в расстегнутом пальто я понял,

что если раньше евреи, хотя и были вез-

десущи, скрывались, переиначивая свои

фамилии, то теперь всем хотелось быть

евреями, то ли будущими, то ли просто

хотя бы отчасти. Но и это знание было не

окончательным. Однажды в подворотне

я встретил компанию молодых людей, ко-

торые стебались и курили. Я застенчиво

приблизился к ним:

— Простите, вы случайно не евреи?

Я очнулся на больничной койке, с под-

вешенной к потолку ногой. Надо мной

склонился доктор с крючковатым носом.

Я замер от счастья.

— Доктор! — воскликнул я. — Не может

быть! Здравствуйте! Вы еврей?

— Псих! — обеспокоенно обернулся док-

тор к молоденькой медсестре. — Точно

псих!

В психушке, куда я угодил по рекомен-

дации этого доктора, я продолжал искал

евреев. В нашей палате было двадцать

два человека. По ночам я, прихрамы-

вая, бродил со свечой между кроватями

в поисках еврейской мудрости. Мысли

путались. Передо мной, как живая,

стояла бабушка, требуя отомстить за

поруганный русский народ. Я понял,

что евреи спрятались под одеялами.

Я стал прижигать им пятки свечой,

и они немедленно обнаруживали свою

сущность. Под крики людей я прозревал

божественную справедливость. Я чув-

ствовал себя на безымянной высоте от

счастья.

Но все испортил санитар. Санитар в ту

ночь мне сказал:

— А может, ты сам еврей?

— Я? — удивился я, облизываясь соб-

ственной кровью.

— Ну да, сука, ты!

Он снова зверски побил меня руками

и ногами, приговаривая:

— Скажи: я — еврей!

Я молчал.

Он бил. Ох, как бил! И тут до меня дошло.

Я всю жизнь искал самого себя, продира-

ясь сквозь жизнь, я искал самого себя,

я нашел самого себя, продираясь сквозь

адскую боль.

— Я — еврей, — сказал я.

Еще в школе я отправился на поиски евреев. Ведь о евреях все только и говорили. О них рассказывали чудеса, но при этом всегда с оглядкой, с бережливой улыбочкой.

русский пионер №3(36). май 2013 120

Президент Российского еврейского конгресса Юрий Каннер, местечковый еврей с Украины, рассказывает про это местечко с такой нежностью и любовью, что поневоле думаешь: да что же ты-то родился во глубине Ярославской области и ни о чем таком не подозревал, пока не прочитал эту колонку?!

ната

лья

льво

ва

текст: юрий каннер

Когда я стал общаться с людьми,

которые составляют сердце конгресса,

с основными участниками и идеологами,

я понял, почему стал президентом этой

организации. У меня есть то, что дополня-

ет картину. Большинство руководителей

РЕК — потомственные горожане, преиму-

щественно из крупных городов. Наверное,

я единственный лидер конгресса, который

родился в еврейском местечке на Украине.

Когда я уехал оттуда учиться, там остава-

лось всего семьдесят пять евреев. Но дух

сохранялся. Меня как-то спросили: «Когда

вы узнали, что вы еврей?» Я узнал, что

я еврей, наверное, раньше, чем узнал, что

я живу в стране Советский Союз и в той ее

части, которая называется Украина.

Когда я в городе впервые увидел, что на

бутерброд с маслом кладут колбасу, у меня

был такой шок, будто у меня на глазах

едят живую лягушку. Евреи не мешают

молочное с мясным. Дома у нас соблюдал-

ся достаточно строгий кашрут.

Еврейское местечко на Украине не со-

ответствует представлениям о евреях

в России и мире. В России представление

о евреях как об интеллектуальной элите.

Это инженеры, учителя, врачи, адвокаты,

это победители физико-математических

олимпиад, нобелевские лауреаты и так

далее. А в еврейском местечке есть

евреи-маляры, жестянщики, рабочие. Мои

деды, например, были мельниками. Когда

моя мама после окончания школы хотела

дальше учиться, ее родители возражали.

Она решила поступать в горный институт,

но они считали, что это нехорошая профес-

сия. Портниха, повар — вот это профес-

сии! Они всегда нужны, они прокормят.

Еще одно отличие от города: в местечке

сохранялись остатки еврейской общины.

Ухаживали за кладбищем вместе. Все жи-

тели местечка собирали деньги на свадьбу.

Был даже товарищеский суд — мирили,

делили, разводили. Старики собирались

и, помолившись, разбирали дело.

Община собиралась, чтобы печь мацу. Ее

нельзя было купить. Существовала проб-

лема: каждый хотел иметь мацу из своей

муки, потому что знал, что своя мука точно

кошерная, а про чужую — иди знай. А со-

брать деньги и купить муку для всех нельзя

было. Во-первых, проблема ее купить. Во-

вторых, сбор денег, покупка не только для

своего личного пользования, доставка —

это уже частная коммерческая деятель-

ность, уголовно наказуемое деяние.

Поэтому все приходили со своей мукой

и со своей наволочкой, в которую потом

складывали мацу. Там был настоящий кон-

вейер: мука не должна была пересекаться

с готовой мацой. В одной комнате месили,

раскатывали, в другой пекли. У меня была

своя работа: я делал дырочки в тесте

зубчатым колесиком на палочке.

В общем, я — местечковый, это одно суще-

ственное обстоятельство. А второе — что

я потомок великих раввинов и хасидских

праведников.

русский пионер №3(36). май 2013121

Президент РЕК должен выдвигать идеи,

и чтобы это делать, нужно иметь мораль-

ное право. Так что, с одной стороны, я из

гущи простого еврейского народа, а с дру-

гой — за моей спиной те великие евреи,

которые внесли существенный вклад

в развитие еврейской мысли на протяже-

нии последнего тысячелетия.

Одно из тяжелейших воспоминаний дет-

ства, которое, возможно, определило то,

чем я занимаюсь сейчас…

У нас была патриархальная семья. Мой дед

жил вместе с семьей своего дяди, который

был женат на его сестре. Довольно рас-

пространенное явление в местечковых

семьях, когда дядя женился на своей

племяннице. Видимо, из-за родственного

брака у них были сложности с детьми: ро-

дили семерых, а выжила только одна дочь.

Выжила — сложно сказать, так как она

была расстреляна немцами в 1943 году.

И вот однажды утром дядя моего деда

пошел за хлебом. Были такие кирзовые

корзинки — специально для хлеба. Его

долго-долго не было, а потом он пришел

и принес полную сумку человеческих

костей. В тот день начались взрывные

работы на карьере, где была расстреляна

его дочь. Митинг провели, прекратили

взрывать, поставили небольшой памятник.

Это часть памяти, которая повлияла на то,

чем я занимаюсь сейчас. Привести в по-

рядок захоронения гораздо важнее, чем

большие митинги. Это оказалось очень

объемной, сложной работой. Я очень рад,

что нашелся человек, который отклик-

нулся, с которым мы совпали. Редактор

районной газеты там, в райцентре, где

я родился. Сегодня он разыскал 388 имен,

и еще 380 предстоит восстановить. Но

работа эта гигантская: только в одном

районе было расстреляно около десяти

тысяч человек. Сохранение памяти — одна

из самых важных вещей для сохранения

национальной самоидентификации.

Сегодня в Москве три еврейских музея.

Ни один народ России, сопоставимый по

численности, не имеет трех музеев в Моск-

ве. Почти в каждом областном городе

есть еврейская община и небольшой

музей. Важно не только сохранять память

о евреях для евреев. Нужно рассказывать

о вкладе евреев в русскую культуру. До сих

пор он не оценен. Это очень тонкая мате-

рия. Не хватает не только знаний и средств

их распространения, не отработана до

конца методика, принципы, подходы.

Вот, например, Исаак Левитан — это

художник русский или еврейский? Нобе-

левский лауреат, писатель Исаак Башевис-

Зингер — это часть мировой литературы?

Безусловно. Но он писал на идише —

языке европейских евреев, ашкенази,

и герои его произведений — евреи.

Башевис-Зингер будет принадлежать

еврейской литературе, если евреи будут

пользоваться ею, декларировать принад-

лежность этих писателей к нашему народу,

читать, знать.

Владимир Высоцкий — это достояние

русской культуры, вне всякого сомнения.

А как нам быть с тем, что папа у него

еврей, причем из семьи последнего главы

московской еврейской общины? Вклад

Владимира Высоцкого в русскую культу-

ру — еврейский или нет?

А Марк Шагал? Он русский, белорусский,

французский и еврейский…

Тема культуры интересна еще и потому,

что идентичность российских, точнее,

советских евреев отличается от принятой

во всем мире. Потому что только в двух

странах за всю историю человечества

существовало определение националь-

ности по крови — в нацистской Германии

и Советском Союзе.

В царской России не было официального

понятия «еврей» — только «иудей»: фикси-

ровали вероисповедание, а не националь-

ность. В Советском Союзе и нацистской

Германии это отменили — здесь действо-

вала только идентификация по проис-

хождению. Это сказалось на нашем нацио-

нальном самосознании: мы испытываем

принадлежность к народу, а не к религии,

в остальном мире — наоборот.

Российский еврейский конгресс не может

работать без помощи жертвователей.

Есть разные уровни помощи, причем они

классифицированы не мною, а нашими

мудрецами. Как правильно помогать,

чтобы не накормить рыбой, а научить

ловить рыбу, — это первый вид помощи.

Второй — из рук в руки, без посредников.

И самый высокий уровень — когда тот,

кто помогает, не знает, кому он помогает,

а тот, кто получает, не знает, от кого он

получил.

Наша главная задача — помочь людям де-

лать добрые дела. Это как научить читать

ребенка. Не хочу никого обидеть, но дол-

жен сказать, что банкиры не склонны да-

вать деньги. Несмотря на то что наш совет

возглавляет Владимир Ресин, у нас почти

нет людей, чей бизнес связан с компания-

ми с государственной долей. Может быть,

мы не знаем их языка. Может быть, мы не

знаем, как правильно попросить или, вер-

нее, предложить. Я понимаю, что это моя

недоработка и РЕКа — то, что у нас нет

общих детей с банкирами и общих детей

с бизнесом, близким к государству. Значит,

мы для них недостаточно привлекательны.

Люди, заработавшие деньги в России, еще

только учатся благотворительности. Когда-

то в еврейской среде это было само собой

разумеющимся. Многое шло от давней

религиозной традиции: Бог дал тебе раз-

богатеть — не гневи Его, не испытывай

доброту небес — помоги и сам, кому

можешь, чем можешь. Именно так жили

и даже возникали еврейские общины,

в частности, Восточной Европы, россий-

ской «черты оседлости», так поддержива-

лось еврейское образование, синагоги,

больницы, на это существовала система

общинной социальной помощи.

Сейчас общинной замкнутости нет, рели-

гиозные традиции ослабли, а в новые мо-

ральные нормы это еще не вошло. Многие

очень богатые евреи просто не чувствуют

в себе потребности в благотворительности.

А ведь от благотворительности можно

получать настоящее удовольствие. Вы

представьте себе, что может быть мораль-

ным стимулом для человека, у которого

в материальном плане все есть, который

состоятелен и успешен? Они возглавляют

компании, им принадлежит бизнес, но

никто не может их похвалить: «Ты молодец,

ты сегодня хорошо поработал». Некому

сказать. О том, что происходит там, у них,

знает только «Форбс».

Мало есть вещей, от которых могут получить

удовольствие большие бизнесмены. А вот

благотворительность — одна из них.

русский пионер №3(36). май 2013 122

Хорошая новость: антисемитизма нет. Исраэль Шамир доказывает, как дважды два. За это доказательство писателя и публициста Шамира называют антисемитом, хотя он и еврей. А не Баба-яга. Но и Бабы-яги нету. А евреи все-таки есть. Ну и слава Богу. Кстати, а Бог есть? Ладно, в следующий раз.

a.sa

vin

текст: исраэль шамир

Не только Бабы-яги, но даже

антисемитизма нету. И та и другой — это

выдумка: первая — для детей, второй —

для евреев. Что хочешь делай с евреями,

только не отнимай их святую искреннюю

веру в антисемитизм. Этого вам не

простят. Еврейскому ребенку с пеленок

вдалбливают не столько веру в Бога,

сколько веру в антисемитизм, вечный,

изначальный, неизбывный.

— Вот Иосиф женился на гойке, и что

же ты думаешь? Она таки назвала его

жидом.

Моя апостасия началась, когда я усо-

мнился в антисемитизме. Да полно, был

ли ребенок? Я антисемитизма никогда не

видел за свои шестьдесят пять лет, стран-

ствуя по пяти континентам и встречаясь

с самыми разнообразными людьми, в том

числе теми, кого евреи охотно называют

антисемитами. И для меня вера в антисе-

митизм стала странным предрассудком,

наравне с верой в Бабу-ягу.

Казалось бы, Израиль — чудное место

избавиться от этого предрассудка.

— Моя мама из-за проклятых антисеми-

тов проработала двадцать лет обычным

патентоведом в Москве. А у нее такие

таланты!

— Кем же она стала в Израиле, освобо-

дившись от антисемитов?

— Кем-кем… Полы мыла…

Но нет. Ни за что не согласятся. Еврей

убивает араба — так пришлось. Араб

убивает еврея — потому что антисемит.

И дальше — больше. Арабы убили двух

евреев — резня, погром, геноцид; евреи

убили тысячу арабов — несчастный

случай.

Усомниться в ненависти гоев не моги,

но объяснить ее как-то надо. Потому что

мы избранный народ, потому что умные,

потому что богатые, потому что Христа

распяли. Или по-современному — потому

что мы Иные. Адорно и прочие создате-

ли современных теорий политической

корректности, антирасизма и антито-

талитаризма обобщили это еврейское

суеверие до космических масштабов

всеобщей ненависти к чужакам или даже

к Чужакам. (Конечно, такой ненависти

нет — наоборот, люди любят экзотику,

недаром Горенко предпочла татарскую

фамилию «Ахматова», а Пушкин писал об

Арапе Петра Великого.)

В наши дни немодно говорить про «из-

бранный народ». Атеисты не поймут.

Поэтому евреи напридумывали много

эвфемизмов. Если нельзя об исключи-

тельности еврейского народа — тогда

об исключительности убийства евреев.

Когда убивали русских в Ленинграде или

немцев в Дрездене — в этом не было

ничего удивительного, а вот как убили

евреев — даже новые слова появились:

геноцид, холокост.

Еврейская вера в собственную исключи-

тельность не объясняет ненависть — нет-

нет-нет, — она объясняет еврейскую же

русский пионер №3(36). май 2013123

веру в эту ненависть. Это из-за Гитлера

мы такие, говорят мне знакомые. Но

нет — до Гитлера было все то же. Раньше

жаловались на погромы, еще рань-

ше — на инквизицию, еще раньше — на

разрушение храма. А вот еще раньше:

еврейский мудрец объясняет название

горы Синай, где Моисей получил десять

заповедей. Синай — от слова «синъа»,

что значит «ненависть», ненависть гоев

к народу Израиля.

Почему ненавидят гои евреев, по мнению

евреев? Потому что только у евреев есть

связь с Богом. А у гоев нету. Вот и все

объяснение. Все остальное — только по-

пытки потешить светское сознание.

На самом деле связь с Богом есть — или

может быть — у всех. С этой дурацкой

еврейской идеей единственного вы-

деленного доступа к Богу боролся еще

св. ап. Павел своей концепцией «по чину

Мельхиседека». Авраам был истоком

иудейской духовности, но и он уплатил

десятину, то есть признал духовное пре-

восходство Мельхиседека, всечеловече-

ского священника. А раз доступ к Богу

есть у всех — нет и основания для этой

исконно-посконной ненависти к евреям.

Когда я это понял, то стал напрашиваться

и следующий вопрос: если нет искон-

ной ненависти, тогда почему бывают

антиеврейские действия? Тут мне помог

Давид Бен-Гурион. Он когда-то сказал:

«Не важно, что говорят гои, важно, что

делают евреи». То есть евреи что-то

делают, активно, пылко, энергично.

А действие вызывает противодействие.

Вот немцы напали на Россию, и русские

им ответили — не из ненависти и злобы,

но потому, что действие порождает

противодействие. И действия евреев

порождают противодействие. Например,

евреи морят блокадой жителей Газы, а те

пуляют своими самодельными ракета-

ми в ответ. Или евреи дают деньги под

процент, и обобранные должники готовы

утопить ростовщиков в канаве. Нена-

висть тут ни при чем.

Покойный Михаил Козаков поставил

«Венецианского купца», привез его в Из-

раиль. Я написал рецензию: «Как Козаков

не увидел того, что Шейлок нагло врет?

Как любой пойманный жулик-еврей, он

пытается представить себя жертвой

антисемитов. Антонио выступает против

еврея Шейлока не за его преданность

закону Моисея, а за его ростовщичество.

Ненависть Шейлока к Антонио тоже

имеет реальные основания: “Он ненавис-

тен мне как христианин, но больше тем,

что взаймы дает он деньги без процентов

и снижает курс роста в городе”. Шейлок

втирает нам очки. Причина его бед — его

жестокость и кровопийство, а не его ре-

лигия. Не за то волка бьют, что сер, а за

то, что овцу съел». И Козаков со мной со-

гласился, поблагодарил, но сказал: «Если

бы я так поставил спектакль — мне бы

никто в Москве руки не подал».

Поэтому, когда я сталкиваюсь с обвине-

нием в адрес евреев, у меня не срабаты-

вает еврейская автоматическая защита:

«Его, мол, антисемиты оговаривают».

Я готов разобраться. И в историях с кро-

вавыми жертвоприношениями тоже.

И в борьбе с церковью, и в других делах.

Например, почему евреи борются

с церковью? Евреи хотят быть брами-

нами, высшей духовной кастой мира,

и чтобы все остальные были соот-

ветственно кшатриями или шудрами.

И вот такой мир евреи активно строят.

Поэтому евреи борются с церковью. Так

брамины Индии боролись — до полной

победы — с буддизмом. Мне эта цель

евреев глубоко несимпатична. Мне

нравится, что русские ходят в церковь,

а арабы — в мечеть.

Я стараюсь помочь евреям духовно —

пусть они знают, что их не ненавидят

за то, что они евреи. Надо вести себя

морально по отношению к другим, и все

будет в порядке. Евреям трудно отказать-

ся от антиобщественного образа жизни

и действий — есть такая прочная тра-

диция, результат долгой индоктринации

в русле идей избранности и всеобщей

ненависти. Трудно — не значит невоз-

можно. Есть прямой и простой путь —

прийти к Христу. Но с этим спешить не

надо: когда созреют, тогда и придут.

Я стараюсь помочь не-евреям, сняв с них

навет в ненависти, чтобы они могли

свободно и адекватно реагировать на ев-

рейские эксцессы, не опасаясь морально-

го осуждения. Ведь иначе евреи истребят

палестинцев, сожгут церкви и разрушат

моральные устои мира. И реагировать

надо сразу, чтобы не скапливалось возму-

щение и не приводило к тяжким и губи-

тельным последствиям.

Меня, к сожалению, понимают строго

наоборот. Как героя романа Венички Еро-

феева «Москва—Петушки». Он говорил,

что за всю свою жизнь ни разу не пукнул

на людях, а о нем трезвонили, что «он это

делает вслух и говорит, что это неплохо

он делает!»… И как его, меня понимают

не превратно, нет, — превратно бы еще

ничего! — но именно строго наоборот,

как будто я и есть антисемит и Баба-яга.

Поэтому с идеей антисемитизма я бо-

ролся бы радикально — отдавал бы под

суд тех, кто проповедует его наличие

и отравляет молодые души. Помните,

еврейские читатели «Русского пионера»:

нет никакого антисемитизма! И Бабы-яги

тоже нету.

Давид Бен-Гурион когда-то сказал: «Не важно, что говорят гои, важно, что делают евреи».

русский пионер №3(36). май 2013 124

Экс-министр иностранных дел Авигдор Либерман из Израиля открывает нам глаза на то, каким евреем надо быть человеку. Жаль, что это колонка главы комитета Кнессета по безопасности и внешним отношениям, а не министра иностранных дел: пока с Авигдора Либермана не снимут обвинения по нескольким уголовным делам, кресло министра, исполняя его обязанности, греет для Авигдора Либермана премьер-министр Израиля господин Нетаниягу.

итар

-тас

с

текст: авигдор либерман

У евреев много недостатков.

Истинных и мнимых. Тех, что при-

писывают им антисемиты, и тех, что

они сами вменяют себе с не меньшей

щедростью (особенно в Израиле):

самобичевание — наша национальная

черта. Можно дискутировать, какой из

них и вправду им присущ, а какой —

досужая выдумка, невинное преуве-

личение, явный бред или намеренная

напраслина.

Но есть один — совершенно бесспорный.

Во-первых, он зафиксирован в самом

авторитетном для пока еще большинства

населения Европы и Америки докумен-

те — Библии, или, по-нашему, Торе.

Во-вторых, он определен самым

компетентным из мыслимых

источников — Богом.

Согласно Книге, именно Бог назвал

евреев «народом жестоковыйным». И не

раз, а раз пять — если исходить только

из письменной Торы (а у нас есть еще

и устная). Каждый раз — в отрицатель-

ной коннотации, как упрек.

Что такое «жестоковыйность»? В перево-

де с высокопарного библейского — это

упрямство.

Да, евреи — упрямый народ. Упрямство

присуще ему от рождения — Бог свиде-

тель. Еврейское упрямство — неопровер-

жимый факт. Наш родовой знак — упор-

ствовать в своем, грести против течения,

идти не в ногу, плыть поперек, быть не

как все, действовать вопреки общепри-

нятому и очевидному.

Но евреи не были бы евреями, если бы

не пытались обратить этот недостаток

в достоинство. Вся еврейская история,

множество еврейских биографий, а с не-

давних пор и еврейская география —

свидетельства еврейского упрямства.

Легче всего проиллюстрировать это при-

мерами из науки, но, несмотря на обилие

еврейских имен в списке нобелевских

лауреатов, несмотря на Эйнштейна,

Фрейда, Менделя, Бора и прочих вели-

канов, наука — область для сравнения

некорректная. В ней главные открытия —

независимо от национальной принадлеж-

ности авторов — совершаются благодаря

упрямству и нарушению канонов.

Возьмем не столь очевидное и более близ-

кое мне — события политической истории,

или еще ближе — сионизма, Израиля, тем

более что это и по времени нам ближе.

Здесь все, чего ни коснись, — производ-

ное еврейского упрямства.

Почему внезапно возникшая мечта вен-

ского журналиста, шокированного делом

Дрейфуса, Теодора Герцля, его (не новая,

кстати) идея о том, что единственное

спасение евреев от антисемитизма — их

собственная страна, вдруг овладела мас-

сами и сдвинула их с насиженных мест?

На взгляд из сегодняшних прагматичных

времен, большинство его действий отда-

ют наивностью и дилетантизмом. Ничего

не должно было получиться.

русский пионер №3(36). май 2013125

east

new

s

Еврейские пионеры-поселенцы не знали вообще ничего и работать на земле не умели. Только очень хотели.

русский пионер №3(36). май 2013 126

Его главные труды — брошюра в 60 стра-

ниц на безупречном немецком «Еврей-

ское государство», прожект о том, что

бы мы сделали, если бы у нас было то,

чего нет, и роман «Альтнойланд» («Старая

новая родина»), чистая утопия в стиле

Кампанеллы. Как случилось, что первая

взорвала весь тогдашний еврейский мир

и ею пользовались как лоцией в построе-

нии реального еврейского государства,

а эпиграф ко второму — «Если вы захоти-

те, все это не будет сказкой» — стал не

только лозунгом всемирного сионистско-

го движения, но и сегодняшним ориенти-

ром для израильтян?

Любопытно, что основоположник сиониз-

ма сам поначалу не был сионистом. Па-

лестина рассматривалась им в качестве

одной из альтернатив. Сионистом Герцль

стал под влиянием своих русских сорат-

ников. И они же не давали ему свернуть

с пути истинного, когда у него не хватало

терпения стоять на своем (он готов был

пойти на предложение англичан — соз-

дать автономный еврейский анклав

в Уганде), у них упрямства хватило.

Пока Герцль упорствовал в стремлении

заручиться поддержкой сионистского

проекта от монархов европейских дер-

жав, а они отмахивались от него, как от

городского сумасшедшего, русские евреи

начали движение снизу — поехали.

В страну мечты. В никуда. Палестина

была дыра дырой. Ни воды, ни земли,

ни лесов, ни дорог — безжизненные

пустыни и малярийные болота. Земледе-

лие здесь считалось нерентабельным.

Коровы доились, как козы. Шейхи-

землевладельцы жили вдалеке — Да-

маске и Бейруте. Кочевники-бедуины про-

мышляли разбоем. Немногочисленные

местные феллахи знали, что почвы эти

бесплодны.

Еврейские пионеры-поселенцы не знали

вообще ничего и работать на земле не

умели. Только очень хотели. Половина из

них сбегала в города и за границу, поло-

вина от оставшейся половины помирала

от малярии. Как из этого всего родилось

сельское хозяйство, считающееся одним

из лучших в мире, — отдельная история.

Про упрямство и одержимость.

Про то же — возрождение языка. Бело-

русский еврей, Лейзер-Ицхок Перельман,

который, эмигрировав в 1881 году в Па-

лестину, стал Элиэзером Бен-Йегудой, —

туберкулезник, недоучившийся врач,

филолог-самоучка — зажегся идеей вер-

нуть к жизни мертвый язык — иврит. Две

тысячи лет на нем только молились. Все

это было чистой воды упрямство, и дом

Бен-Йегуды долгое время оставался един-

ственным в стране, где говорили только

на иврите. Но ему повезло с таким же

одержимым народом: не прошло и двух

десятилетий — на иврите заговорила вся

еврейская Палестина.

Так же было провозглашено еврейское

государство в 1948-м. Бен-Гурион на-

стоял — вопреки всем объективным

условиям. Лучший британский полково-

дец, великий стратег, герой Второй миро-

вой — победитель Роммеля, командую-

щий сухопутными войсками союзников

в Европе, фельдмаршал Монтгомери

предрекал, что войска арабских стран со-

мнут новорожденную еврейскую армию,

почти ополчение, за две недели. Война за

Независимость длилась дольше. И побе-

дил в ней Израиль.

Похожая ситуация была в 1967-м. Весь

арабский мир уже праздновал скорое

уничтожение Израиля, а западный

готовился его оплакивать, впрочем, не

помогая. Когда в самый канун войны

глава израильской компартии Моше Снэ

пришел к советскому послу в Тель-Авиве

Дмитрию Чувахину с последней попыткой

уговорить приструнить арабов, тот только

посмеялся: «Ну сколько ваш Израиль

продержится? Пять часов? Два дня?

Или целых три?» Тогда война продлилась

шесть дней, ее и назовут Шестидневной.

Так же происходило с уничтожением

ядерного реактора в Ираке в 1981-м.

Американцы об этом слышать не хотели,

угрожали эмбарго (а потом и ввели).

Глава Моссада категорически возражал.

Глава оппозиции, «отец» израильского

ядерного проекта Шимон Перес уговари-

вал премьера Бегина отменить операцию

(чем привел его в ужас — Перес о ней

не должен был знать). Но упрямый Бегин

отдал приказ. Американцы поблагодарили

израильтян только через десять лет, когда

начали операцию «Буря в пустыне» — она

была бы невозможна, будь у Саддама

ядерное оружие.

Конечно, упрямство — еврейская нацио-

нальная черта. Со стороны она часто вы-

глядит ужасно. Вызывает непонимание,

раздражение, стимулирует антисемит-

ские настроения, как говорят (хотя для

антисемитизма, как правило, не нужны

причины). Но она, во-первых, нам прису-

ща, и от этого действительно избавиться

трудно, а во-вторых, часто становится

условием выживания. Это у нас не только

в истории, это у нас в крови.

В жизни мне приходится чаще всего

общаться на иврите, русском, англий-

ском, могу и на румынском. На всех этих

языках я говорю с акцентом, чего совер-

шенно не стесняюсь, хотя и сознаю, что

представляю очень удобную мишень для

пародистов, чем они не избегают поль-

зоваться (у нас в Израиле чем выше за-

берешься, тем активнее тебя стараются

поддеть). Но родной мой язык — идиш,

язык евреев Восточной и Западной Евро-

пы, теперь почти забытый.

Я родился и вырос в Кишиневе. Там идиш

знали многие, однако во времена моего

детства и юности — тогда антисемитские

настроения были сильны — старались го-

ворить на нем только дома. Демонстриро-

вать свое еврейство считалось неприлич-

ным, а то и небезопасным. К чести моих

родителей, они этого не признавали.

Помню такой эпизод. Мне лет десять.

Едем с родителями в троллейбусе на

задней площадке, салон переполнен. Они

говорят между собой на идише. Народ

прислушивается, оглядывается на них,

начинает сторониться, новые пассажиры,

войдя и осознав ситуацию, стараются

побыстрее протиснуться вперед. Папа

с мамой, конечно, замечают это. И на-

чинают говорить громче. Я, ребенок, чув-

ствую, как сгущается атмосфера. Вокруг

нас образуется свободное пространство,

взгляды всего троллейбуса устремлены

в нашу сторону. Так мы и доехали до своей

остановки, оставаясь в центре внимания.

Вышли — и ни слова об этом, как будто

ничего не произошло. Это был мне урок.

русский пионер №3(36). май 2013127

Я часто вспоминаю его и когда участвую

в дискуссиях и переговорах за границей.

Израиль — мой дом, моя страна — уже

не только по праву рождения, прожи-

вания и гражданства. Смею надеяться,

я и сам кое-что для нее сделал, чего-то

в ней достиг, и еще надеюсь сделать

многое, в меру сил и возможностей.

Нигде я себя не чувствовал, да и не мог

бы чувствовать настолько своим.

Поэтому реагирую совершенно спокойно

и равнодушно, когда меня попрекают

тем, что я не такой, как все, как другие,

веду себя не так, как кому-то хотелось

бы, а в силу собственного разумения,

характера, политической и человеческой

позиции.

Когда я стал (вопреки желанию очень

многих) министром иностранных дел, эти

претензии усилились. Кому-то не нравит-

ся, что внешнеполитическое ведомство

возглавил не уроженец страны, особенно

«русский», глава партии, значительная

часть избирателей которой — выходцы

из бывшего СССР, что по происхождению

не принадлежу к истеблишменту. На это

я вообще не обращаю внимания, тем

более что и признаваться в этом прямо

рискуют немногие.

Гораздо существеннее — моя политиче-

ская позиция. Хотя и ей часто находят

объяснение в моем советском прошлом:

дескать, мы, «русские», заражены импер-

ским духом, не желаем ни в чем уступать

и принципы западной либеральной

демократии нам чужды. Меня попре-

кают моим упрямством — теперь уже

в политике.

Я действительно не скрываю своих пра-

вых взглядов. Я действительно не считаю,

что стратегия бесконечных уступок —

территориальных и политических —

путь к миру. Опыт Израиля последних

десятилетий свидетельствует как раз об

обратном. А события «арабской весны»

доказали окончательно, что не Израиль

и не палестино-израильский конфликт —

главная проблема и причина нестабиль-

ности на Ближнем Востоке.

Я действительно живу в поселении на

территории Иудеи, которую на Западе

почему-то считают исконно арабской

землей, что по крайней мере некоррект-

но. И это действительно мой принципи-

альный выбор.

На днях одна израильская журналистка

спросила меня в интервью, не смущало

ли моих западных коллег — глав внешне-

политических ведомств, что я, министр

иностранных дел Израиля, живу в по-

селении, которое, как она полагает, они

считают незаконным.

Я ее, кажется, удивил, когда объяснил

на конкретных примерах моего общения

и с госсекретарем США, и с министрами

иностранных дел ведущих европейских

держав: я вызываю повышенный инте-

рес у них именно тем, что другой, свою

позицию они и так знают — им важно

понять другую.

Это оборотная, внешняя сторона еврей-

ского упрямства: она не только помогает

выживать нам, она вызывает уважение

у других. Мне за нее не стыдно. Как не

было стыдно мальчику из кишиневского

троллейбуса за своих родителей, громко

разговаривавших на идише.

Израиль — мой дом, моя страна — уже не только по праву рождения, проживания и гражданства.

gett

y im

ages

/fot

oban

k

русский пионер №3(36). май 2013 128

В жизни Ицхака Когана, раввина знаменитой московской синагоги на Большой Бронной, было много сильных впечатлений. Но сильнейшими оказались те, в которых он доил коров. Именно к ним (а не баранам) он возвращается не однажды в своей колонке для «РП». Сначала в совхозе «Борец» это было… Потом… Прочитайте — и узнаете, где потом.

из а

рхив

а пе

рсс-

служ

бы

текст: ицхак коган

ОднО из самых ярких впечатлений дет-

ства — моя первая учительница Мария

Николаевна, встретившая меня, перво-

классника, во дворе мужской средней

школы № 244 в Ленинграде. Душевное

тепло, которое дарила нам, своим

ученикам, эта женщина, я ощущаю до

сегодняшнего дня. С нее начинаются мои

воспоминания о замечательных русских

людях, с которыми меня сталкивала

жизнь.

Помню я и рассказы моей мамы. Она

окончила Юридический институт в Ле-

нинграде, но вынуждена была работать

в Елисеевском магазине — продавцом

фруктов на лотке. Дело в том, что по ев-

рейским законам она не могла работать

в субботу, а в те годы еще была шести-

дневная рабочая неделя. Поэтому, куда

бы она ни приходила устраиваться на

службу, она сообщала о своем непре-

менном условии и везде получала отказ.

И только директор Елисеевского магази-

на согласился. К сожалению, я не помню

его фамилии. Но знаю, что он сказал

ей: «Если вы будете хорошо работать,

я приму ваши условия». Мама проработа-

ла там тридцать лет, стоя у своего лотка

на углу Малой Садовой и Невского про-

спекта и в мороз, и в дождь, и в жару. Но

зато все эти годы она могла соблюдать

субботу, что было для нее очень важно.

Я успешно окончил восьмилетку. У меня

был выбор: продолжать учиться еще

три года в средней школе или перейти

в вечернюю школу-десятилетку и «сэконо-

мить» целый год. Параллельно с «вечер-

кой» я хотел устроиться на завод, где

работал мой папа. Но он этого не хотел,

«отнекивался», говорил, что таких ма-

леньких (мне было только пятнадцать лет)

на работу не берут. Родители мечтали,

чтобы я поступил в институт. Я рассказал

о своих проблемах учителю черчения

Игорю Ивановичу. Он меня поддержал,

и я убедил родителей, что ничего не надо

бояться — поступлю в институт и после

вечерней школы. Папа определил меня

на завод учеником токаря.

После окончания вечерней школы я по-

ступил в Ленинградский электротехниче-

ский институт. Токарное дело мне очень

помогло: благодаря своей специальности

я смог работать на кафедре академика

Фатеева. С благодарностью вспоминаю

атмосферу, которая там была. Я был

единственным евреем в этой интерна-

циональной группе — там были ребята из

Югославии, Венгрии и Германии и, ко-

нечно, наши, русские. И мы с радостью

работали вместе.

Летом после первого курса мы поехали

на работу в стройотряд под Кингисепп

в совхоз «Борец». Это был 1963 год.

Начались проблемы с едой. В нашем

рационе была только манная каша на

воде. Я предложил ребятам сходить на

ферму и договориться о молоке в счет

нашего будущего заработка. На ферме

русский пионер №3(36). май 2013129

андр

ей м

ихай

лов/

фот

осою

з

Отношение простых людей к отъезжающим за рубеж и «отказникам» сильно отличалось от официальной позиции советских властей.

русский пионер №3(36). май 2013 130

я объяснил дояркам, что мы строим в сов-

хозе столовую, а кашу варим на воде.

В ответ они предложили мне самому на-

доить молока и забрать с собой. А я и не

знал, как это делается. Около получаса

просидел под коровой. Корова терпеливо

сносила все мои потуги, литра три молока

дала. Подходит молодая доярка: «Ну что

мучаешься, больше она все равно не

даст». Долила до полного подойника, про-

цедила и говорит: «Приходи еще, с тобой

веселее!» У них там вообще мужчин не

было. Я стал ходить на дойку, потихоньку

освоился. Доярки денег с нас не брали.

А мы кашу стали варить на молоке. За-

мечательные девушки, спасибо им!

После института я начал работать, как

теперь говорят, на инновационном про-

изводстве: создании автоматизирован-

ных систем атомных подводных лодок.

Навсегда запомнил начальника отдела

Игоря Ивановича Калугина. В кабинете

над его головой висел плакат: «Тот, кто

хочет сделать, найдет средства, кто не

хочет — найдет причину». Для меня эти

слова стали девизом на всю жизнь.

Когда я подал документы на отъезд в Из-

раиль, мне пришлось с завода уйти.

На новой работе моим руководителем

стал Герман Борисович Жеребцов, на-

чальник управления рабочего снабжения

Севзаптрансстроя. Сначала он взял меня

для работы в магазине, а потом пору-

чил строительство универсама из трех

павильонов для сотрудников Метростроя

у станции метро «Звездная» в Ленин-

граде. Когда я сдал объект, Жеребцов

предложил мне возглавить эту «торговую

точку». Этот замечательный человек

всегда готов был подставить мне свое

плечо. «Да как же я буду у вас работать?

Я ведь “в отказе” — будут проблемы…»

Он отвечал: «Ничего. Я тебя прикрою».

Могу твердо сказать, что отношение

простых людей к отъезжающим за рубеж

и «отказникам» сильно отличалось от

официальной позиции советских властей.

Я много раз видел, как к нам с симпатией

относились русские люди. Когда я начал

заниматься «шхитой», кошерным забоем

скота для нужд еврейской общины,

всегда чувствовал уважение к себе как

к специалисту, добросовестно выполняю-

щему свою нелегкую работу. Люди с по-

ниманием относились к моей религиоз-

ности и в шутку из-за моей бороды часто

называли меня Фиделем Кастро. Но

я хочу особенно сказать несколько слов

о наших помощниках, вовсе не евреях,

которые способствовали моему становле-

нию и как специалиста-шойхета (резни-

ка), и как религиозного человека вообще.

Бронислава Ивановна торговала курами

на Кузнечном рынке в Ленинграде,

обычно сама же их резала. А мы как

раз искали место, где можно резать

кур. Я нашел ее на рынке и предложил:

резать будем мы сами — и для вас, и для

себя. Она согласилась, но давала нам

всего две-три курицы на резку. Нам этого

было мало. Приезжаем однажды к ней

в Тарховку, под Ленинградом. Только

я порезал курицу, слышу крик: «Пожар!

Телевизор загорелся!» Я был молод и до-

статочно проворен — прыгнул в окно,

крикнув: «Дайте мне одеяло!» Быстро

выдернул шнур из розетки, накрыл теле-

визор одеялом и вытащил через окно во

двор, хотя он тяжеленный был, килограм-

мов тридцать, если не больше. Я тогда

сказал Брониславе Ивановне, что можно

получить деньги с завода: ведь мог же

сгореть весь дом! «Подайте заявление, —

предложил я. — Укажите, что ваш дом

едва не загорелся, и они вам наверняка

заменят телевизор». Так и получилось.

После этого она стала давать нам столько

птицы, сколько надо было. Этот случай

очень изменил ее отношение к нам.

Оказалось, что мы не только готовы

пользоваться ее живностью, но в случае

опасности всегда придем на помощь. Так

проблема кошерных кур была решена.

А вот найти корову или бычка мы никак

не могли. Однажды мне сообщили, что

есть такой Николай Николаевич, который

держит не только коров, но и баранов

и живет на хуторе неподалеку от Кавголо-

во, под Ленинградом. Я поехал знако-

миться. И сразу понял, что с его помощью

мы можем решить проблему кошерного

молока, если дойка будет проходить под

моим присмотром. Я стал приезжать

к нему по вечерам три раза в неделю.

И никогда он не начинал доить коров,

пока я не приеду.

Первую в моей практике телку, которую

звали Марта, порезать было негде. В го-

роде, на виду у «органов», этого делать

нельзя: могли привлечь к уголовной ответ-

ственности за чуждую советской идео-

логии религиозную практику. Я спросил

Николая Николаевича, могу ли я привезти

к нему телку и порезать. Он согласился.

Увидев мою работу, он предложил мне ре-

зать и его скотину. У Николая Николаеви-

ча было большое хозяйство: быки, телки,

бараны и куры. Он очень любил своих жи-

вотных: тайно от жены брал яйца, только

что снесенные, и скармливал их бычкам.

Он говорил, что, если бычку давать два-

три яйца в день, его мясо станет белым.

После того как в 1990 году мы уехали

в Израиль, он вскоре ушел из этого мира.

Это был человек редкой доброты. Он

всегда помогал мне. Мне навсегда запом-

нилось, как он сидел на крыльце и ждал

меня; если даже я опаздывал на полчаса,

а то и на час, он не трогался с места и не

начинал дойки, чтобы на наш стол попало

кошерное молоко.

В 1990 году мы начали переговоры

о возврате еврейских духовных книг

Любавичского Ребе, так называемой биб-

лиотеки Шнеерсона. Но нас бесконечно

водили за нос. Говорили, что против сам

Д.С. Лихачев, занимавший тогда пост

председателя правления Советского

фонда культуры.

Академик Лихачев — личность, конечно,

незаурядная. Он с честью прошел все

испытания, оставаясь самим собой при

советской власти, да и при новой власти

не стал плясать под чужую дудку. Нам

сказали: если вам удастся уговорить

Лихачева, все преграды рухнут. Мы

встретились с ним в офисе на Гого-

левском бульваре и разъяснили нашу

позицию: книги Любавичского Ребе пред-

назначены не для того, чтобы пылиться

на библиотечных полках, и тем более не

для того, чтобы гнить в запасниках, —

с их помощью люди веками обраща-

лись к Всевышнему, получая духовное

наполнение. Он ответил нам, что книги

русский пионер №3(36). май 2013131

нуждаются в специальных условиях

хранения; если же их отдать в пользова-

ние, они быстро испортятся… Вдруг он

сообщил, что должен на несколько минут

выйти из комнаты. Извиняется, выходит.

Мы молчим. Вдруг вспоминаем, что тот

день пришелся на годовщину еврейского

праведника Алтер Ребе. И мы запели

мелодию, которую еврейская традиция

связывает с этим великим человеком!

Дверь приоткрылась — и снова за-

крылась. Мы допели мелодию до конца.

Входит Дмитрий Сергеевич Лихачев.

«То, что вам не удалось объяснить слова-

ми, — сказал он, — за вас рассказала

эта мелодия. Я за то, чтобы книги были

возвращены Любавичскому Ребе».

Потом снова появляются статьи в прес-

се о том, что многие против возврата

библиотеки, в том числе и Д.С. Лихачев.

Что делать? Я вижу единственный выход:

разыскать Лихачева, снова встретиться

с ним и попросить его, чтобы он написал

свое мнение на бумаге.

Как известно, академик Лихачев жил

и работал в Ленинграде. Той зимой он на-

ходился на своей даче в Комарово. При-

езжаем к нему, нам открывает пожилая

женщина. Объясняем, что хотим видеть

Дмитрия Сергеевича.

«Это невозможно, — отвечает она, —

Дмитрий Сергеевич отдыхает».

Вдруг слышим его голос: «Это мои равви-

ны пришли, впусти их, пожалуйста».

«На вас все ссылаются, — говорю

я ему, — утверждают, что вы изменили

свое мнение, высказанное нам, и поэто-

му книги не отдают».

«Лихачев меняет свое мнение только

один раз, — отвечает он. — Сейчас

я вам напечатаю мой ответ на машинке».

У меня до сих пор хранится этот до-

кумент. Д.С. Лихачев был верен своему

слову, но, к сожалению, власти тогда не

приняли это во внимание. Все осталось

по-прежнему.

Летом 1992 года началась война в При-

днестровье. Меня попросили срочно под-

менить внезапно заболевшего раввина

Украины и помочь в отправке детей из

чернобыльской зоны в Израиль на отдых

и реабилитацию. Наша религиозная

организация занималась этим уже не

первый год. Но в этот раз украинские

власти категорически запретили выво-

зить ребят. И тогда решили перевезти их

сначала в Молдавию, а уже оттуда само-

летом в Израиль.

Сбор назначили в Одессе. Детей должны

были привезти на базу в канун субботы,

а после ее окончания сразу на автобу-

сах отправить в Молдавию. Я понятия

не имел, как смогу добраться до места

сбора: было утро пятницы в Москве;

вечером с началом субботы все передви-

жения запрещены. Смотрю расписание:

в Одессу сегодня никаких полетов нет.

Пришлось лететь до Николаева, в 120 ки-

лометрах от Одессы. Подумал, что можно

успеть, учитывая, что самолет вылетает

в час дня, лететь надо два часа, а суббота

начиналась в Одессе в 20:43. Прилетаю

в Николаев. Только спускаюсь с трапа

и захожу в таможенную зону аэропорта,

как по непонятным причинам меня за-

держивает милиция.

Только в семь часов вечера с извинения-

ми сообщают, что произошла ошибка.

В 19:10 я еще в Николаеве, а в 20:43

должен быть в Одессе! Выскакиваю на

площадь перед аэропортом. Сажусь

в какой-то старый автомобиль, водитель

(его звали Егор) соглашается довезти

меня только до поста ГАИ перед Одес-

сой. Я соглашаюсь. У меня оставалось

еще полчаса; придется договориваться

с милиционерами о машине с мигалкой

и сиреной, чтобы успеть доехать до базы.

Но на посту милицейской машины не

было — уехала… Водитель меня ждет.

Едем в город. Вижу — остаются мину-

ты. Не успеваем. В 20:42 я выхожу из

машины, оставив в ней все свои вещи

и деньги. Прошу Егора ехать впереди,

а сам иду за ним. Мне пришлось пройти

пешком двадцать два километра за три

с половиной часа. Наконец мы подъехали,

но я даже вещи не могу вынести. Расска-

зываю водителю о субботних запретах на

всякую деятельность. Прошу его занести

вещи и взять денег, сколько нужно. Сам

я до них дотронуться не могу. Он взял

ровно сорок рублей, почти по таксе. «Нет,

батя, — сказал, — больше мне не надо».

Вот так Егор, водитель машины, проявил

уважение к религиозным ценностям

другого человека, которые выше всяких

денег.

В России живут люди разных националь-

ностей. И поскольку наш мир создан

Всевышним и все мы в равной мере

являемся Его творениями, то нет ника-

кого другого пути, кроме постоянного

поиска взаимодействия, сотрудничества,

дружбы между разными народами. Вот

главная задача, которая стоит перед

всеми людьми, русскими и евреями в том

числе.

Я стал ходить на дойку, потихоньку освоился. Доярки денег с нас не брали. А мы кашу стали варить на молоке.

русский пионер №3(36). май 2013 132

Предпринимателя Сергея Полонского взяли в полон, в котором он провел несколько месяцев. Он рассказывает про них, и понятно, что все далось, мягко говоря, очень непросто. И нервы его понятны. И нет вопросов. Просто теперь, когда его выпустили, хочется узнать как можно больше о том, что пережил этот человек в камбоджийской тюрьме. И у читателей «РП» будет такая возможность. Продолжение, сразу скажем, следует.

orlo

va

текст: сергей полонский

Я выходил отсюда на свободу

29 раз. Но так и не вышел. Допустим,

сегодня ко мне заходят в камеру люди

из тюремной администрации и говорят:

«Завтра выходишь». И так 29 раз.

История с катером и якобы избиени-

ем моряков произошла 30 декабря

2012 года. Нас задержали, а потом

отпустили. И вот на следующий день мы

встретились с этими военными моряка-

ми. Они нас накормили, приехали даже

генералы из Пномпеня. Они все извини-

лись перед нами за этот инцидент.

Мы сидели в ресторане. Было, по-моему,

около полудня. Мы уже начали обсуждать

дальнейшее сотрудничество, в частности,

речь шла об охране проекта на террито-

рии, граничащей с Вьетнамом. Однако

около 16:00 подъехали три машины, от-

туда вышли люди, схватили нас и куда-то

повезли. Нас бросили в темную комнату

5×5 м, приковали кандалами, закрыли.

Новый год уже наступает. Я говорю

охраннику: «Дай телефон. Заплачу за

один звонок тысячу долларов». Не дал.

Меня хотели убить, отравить, отпра-

вить в дурку. Пять дней (после ареста)

нас (с Баглаем и Карачинским) никто

не мог найти, в том числе адвокаты.

Суд по избранию меры пресечения

состоялся в двенадцать ночи. Судья

подсунула какую-то бумагу и говорит:

«Подпишете — один год сидеть будете.

Не подписываете — три». И до сих пор

нет ни одного документа, почему я здесь

сижу. За три месяца не было ни одного

допроса. Но не в этом дело. Я просижу,

но что вы со страной делаете? Вы —

это собирательный образ. Над Россией

сейчас смеется вся Азия. Человек не пил,

не курил, наркотики не продавал, никого

не убил. А его в тюрьму сажают. Меня же

с моей собственной лодки хотели скинуть.

Я травму ноги получил при этом. Посмот-

рите видео, как меня задерживали. Вы

увидите, что я не пьяный. Я — в халате

домашнем со своего домашнего корабля.

Был такой великий адвокат Плевако. Он

защищал однажды негра-раба, который

убил своего хозяина. Было это в конце

XIX века. Никто не брался, а он взял-

ся. В суде он встает и говорит: «Дамы

и господа, я вас приветствую!» 10 минут

сидит молча, 20 минут, 30 минут. Судья не

выдержал и обратился к нему: скажите

хоть что-нибудь. Адвокат снова: «Дамы

и господа!» И снова садится. Публика на-

чала кричать. Плевако снова встает и го-

ворит: «Дамы и господа!» Тут публика уже

орет: «Выгоните его из зала!» Адвокат

встает и говорит: «Посмотрите, как всего

за полчаса я довел вас до белого каления.

А теперь представьте, как замучил раба

хозяин, что тот его убил». И представьте,

как нас в эту тюрягу закинули, сняли

крестики... Сегодня волейбольную сетку

пришлось порезать в знак протеста, что

моего друга, с которым мы пьем чай,

перевели в другую камеру.

русский пионер №3(36). май 2013133

gett

y im

ages

/fot

oban

k

Планета обезьян эта тюрьма. И поня-

тия «адвокат» в этой стране не суще-

ствует. В Камбодже адвокат существует,

чтобы взять денег у клиента, половину

оставить себе, а остальное передать

судье. Я сменил уже четырех адвокатов.

Один из них, к примеру, заснул прямо

на суде.

Условия такие здесь, что животных со-

держат лучше. Есть камеры, где сидят по

50 человек. Я сам сидел в такой. Каждый

месяц по одному человеку там умирало.

Сейчас более-менее: за три месяца

никто не умер. За это время много чего

удалось поменять: воду дали нормальную,

электричество днем включают, Красный

Крест стал приезжать. Каждая мелочь

доставалась кровью и потом. Отключают,

допустим, электричество днем, и как тут

жару 35 градусов пережить? Я самый

крутой девелопер в мире. Я наладил

здесь нормальное водоснабжение, под-

ключил электричество. Охрана теперь

никого пальцем не трогает: все ходят

и улыбаются.

Вчера ко мне в камеру ломились, я забар-

рикадировался. Меня не трогают, а вот

моих друзей, которые со мной сидели

в камере, отсадили. Теперь сложнее

с ними общаться.

Вообще, со стороны трудно предста-

вить, что здесь происходит. Это другая

планета. Они (режим красных кхмеров)

убили здесь 4 миллиона человек. Но

сиам — это самая развитая нация. Это

энергетический и культурный центр всей

Азии. Сравнить в Европе можно с Древ-

ним Римом.

Много интересных людей тут можно

увидеть. Например, со мной сидит саму-

рай из Японии. Вот только денег у них

нет. Я сначала деньги просто раздавал,

а потом закупил нитки: за 3 доллара

сидельцы начали делать для меня

фенечки на руку или на шею. Я дарил их

своим гостям. Потом начальник тюрьмы

запретил это производство: когда у людей

появляются деньги, их становится трудно

контролировать.

Меня не интересует, как вы живете

в Моск ве. Вы в Москве сошли с ума. По-

этому я уехал. Меня интересуют нормаль-

ные принципы жизни и человеческого

общения. Ты смотришь на человека и раз-

говариваешь с ним, а не думаешь, врет

он или не врет. Меня уже не интересует,

что у вас там будет с бизнесом. Для себя

я уже все решил: действую самостоятель-

но, на Россию не рассчитываю.

Я самый крутой девелопер в мире. Я наладил здесь нормальное водоснабжение, подключил электричество. Охрана теперь никого пальцем не трогает.

русский пионер №3(36). май 2013 134

Об исторической победе евреев над армянами. О том, почему спорт до поры отвергался еврейской традицией. О том, почему так мало медалей завоевывают израильтяне на Олимпиадах. Все это читатель узнает из колонки Павла Фельдблюма, президента спортклуба «Маккаби» (Москва). А попутно получит ответ на вековой вопрос: являются ли спортом шахматы?

orlo

va

текст: павел фельдблюм

С азербайджанцами

у евреев не было никаких проблем.

Сложности возникли с греками и цыга-

нами. Да разве ж это удивительно — вся

Европа с ними мучается. С большим

трудом прошли бурятский «Байкал»

в четвертьфинале. Только по пенальти

одолели ингушский «Вайнах» в неверо-

ятном по накалу полуфинале и вышли на

непобедимых армян, чей путь в финал,

в отличие от нашего, был триумфальным

шествием...

Итак, в финале первого чемпионата

Межнациональной футбольной Лиги, орга-

низованной в 2004 году при личной под-

держке мэра Москвы Юрия Михайловича

Лужкова, встречались «Арарат» (Моск ва)

и «Маккаби» (Москва). На евреев не

ставил вообще никто. Букмекеры давали

за нашу победу коэффициент 35. И все

равно — ни одной ставки. Еще бы! Надо

было видеть, как команды выходили на

разминку перед финалом.

Атлетичные молодые армяне, экипиро-

ванные с иголочки, ведомые знаменитым

Эдиком Вераняном. Рывки под свисточек.

Десяток новехоньких мячей и цветные

фишечки, заранее разложенные на поле

вторым тренером. Все говорило о сверх-

профессиональном подходе и абсолютной

уверенности в победе. Ну и, конечно, мощ-

ная поддержка болельщиков, солидных

людей, заранее приехавших на стадион на

солидных авто.

Евреи выглядели не столь внушительно. Боль-

шинству из нас было за тридцать, многим —

за сорок. Но нашим тренером был великий

Геннадий Логофет. А в составе — настоящий

чемпион мира (правда, не по футболу, а по

фигурному катанию) Илья Авербух, настоя-

щий олигарх Алекс Блаватник, настоящий

телеведущий Володя Соловьев, настоящий

чрезвычайный и полномочный посол Израи-

ля в России Аркадий Мил-Ман.

И с нами был Б-г. Может, не настоящий, но

футбольный — точно! Иначе невозможно

объяснить, каким образом армяне, «во-

зившие» нас оба тайма, не реализовали

ни один из нескольких десятков голевых

моментов.

Затем была серия пенальти. Мы стояли,

обнявшись, и наблюдали, будто в за-

медленном повторе, как к мячу подходит

17-летний Сережа Десятников, назначен-

ный мудрым Логофетом для исполнения

последнего, решающего удара. (Олегыч

потом рассказывал, что Бесков всегда,

когда результат висел на волоске, доверял

пенальти неженатым футболистам. У них,

мол, нервы крепче.)

Серега спокойно, слегка вразвалочку,

подошел к мячу, установил его на точку.

Короткий разбег, удар и… победа!

«Маккаби» — чемпион!!!

И «Атиква», гимн Израиля и евреев во

всем мире, уносящийся в холодное

московское небо: «…пока внутри сердца

все еще бьется еврейская душа…». Му-

рашки ползут по коже. Непередаваемые

русский пионер №3(36). май 2013135

ощущения. Победа евреев не на конкурсе

Чайковского и не на математической

олимпиаде. Победа там, где ее никто не

ждал. И в самом деле — где евреи и где

футбол? Дзюдо, карате и тому подобное?

Традиционно считается, что евреи со спор-

том не в ладах. Если еврейский мальчик —

обязательно в очках и со скрипочкой

в руках. Что мы можем противопоставить

этому расхожему мнению?

Выступления израильских спортсменов на

Олимпийских играх и крупных международ-

ных турнирах не очень способствуют раз-

венчиванию этой мифологемы. Слишком

мало медалей зарабатывают израильтяне

на подобных соревнованиях. Кстати,

объясняется это во многом тем, что все

без исключения граждане Израиля, в том

числе талантливые, подающие надежды

молодые спортсмены (и спортсменки), про-

ходят службу в армии. А два-три года вне

активного тренировочного процесса разру-

шают эти надежды везде, кроме шахмат.

Что лишний раз, кстати, подчеркивает, что

шахматы — не спорт в полном смысле.

Впрочем... Многие ли знают о том, что

любой еврей может по праву гордиться

знаменитыми чемпионами — Фелпсом,

Новаком, Разинским? Или — крепче

держитесь за стул — даже братьями

Кличко? И часто ли они сами готовы об

этом говорить?

Есть, конечно, еще победы тель-авивского

«Маккаби» в баскетбольной Евролиге. Но

это все равно что считать национальной

гордостью бросок россиянина Джона

Роберта Холдена, принесший звание

чемпионов Европы в 2007-м.

Но ключевое слово все-таки прозвучало.

«Маккаби»! Это не только профессиональ-

ные спортивные клубы в Израиле. Это

прежде всего международное спортивное

движение, объединяющее сотни тысяч

еврейских спортсменов, любителей и про-

фессионалов, во всем мире. Оно берет

свое начало от имени Иегуды Хасмонея,

героя еврейского народа, поднявшего

восстание Иудеи против греко-сирийского

порабощения. За свою недюжинную силу,

отвагу и доблесть он получил прозвище

Маккавей-Маккаби (Молот). В общем,

эдакий еврейский «Спартак» получается.

Парадоксально, но именно победившие

Маккавеи, ставшие символом еврейской

силы и мужества, делали все, чтобы

граждане Иудеи отказались от любых за-

нятий спортом. Дело в том, что физиче-

ская культура у греков была неразрывно

связана с языческим культом поклонения

идолам. Поэтому спорт долго отторгался

еврейской традицией.

Начиная с 1932 года каждые четыре года

в Израиле проходит Всемирная Макка-

биада — своего рода еврейские Олимпий-

ские игры. Последняя, 18-я Маккабиада

собрала восемь тысяч еврейских спортс-

менов из 60 стран мира. Внушительная

российская делегация включала в себя

230 спортс менов и тренеров, выступав-

ших в 19 видах спорта. Наша сборная,

подошедшая к этим соревнованиям в пре-

красной форме от «Боско» (спасибо Михаи-

лу Куснировичу!), блестяще выглядела не

только на феерической церемонии откры-

тия игр, но и на спортивных площадках.

Третье место в общем медальном зачете

после сборных Израиля и США — более

чем достойный результат. К сожалению,

сильная футбольная сборная, составлен-

ная из профессиональных футболистов

клубов (спасибо президенту Российского

футбольного союза Николаю Толстых за

содействие в ее комплектовании), не смог-

ла выйти из группы. Несмотря на разгром

совсем не слабой немецкой команды со

счетом 13 : 0 (!) и победу над олимпийской

сборной Израиля 3 : 0. Сказалась нелепая

осечка в матче с Канадой. В последнем

туре нас могла спасти победа немцев над

Швейцарией, но, похоже, все российские

сборные обречены в ситуациях, когда

вручают свою турнирную судьбу в руки

соперников. Не помогли даже 11 ящиков

пива, обещанные немцам нашим менед-

жером Мишей Пукшанским в качестве

«подогрева».

Зато в молодежном футбольном турни-

ре мы дошли до финала. Дошли, но не

вышли в него. Да, на Маккабиадах бывает

и такое. После выигранного полуфинала

с аргентинцами (2 : 1) я попросил ребят

подойти к соперникам, пожать им руки

и поблагодарить за игру, о чем впослед-

ствии очень пожалел. В ответ на протяну-

тую руку наш капитан получил удар локтем

в лицо. И — понеслась. В массовой драке

«победа», разумеется, тоже осталась за

нашими ребятами, но обернулось это

дисквалификацией и нас, и наших со-

перников, не сумевших достойно принять

поражение. Так мы остались без заслу-

женного «серебра», а возможно, даже

и без «золота».

Но самым ярким нашим достижением

останется историческая победа в бас-

кетбольном турнире над американской

«Dream Team», добытая на последней се-

кунде невероятного по драматизму матча

на глазах у главного тренера сборной

России (настоящей, первой сборной), из-

раильтянина американского происхожде-

ния Дэвида Блатта. Не знаю, за кого болел

Дэвид в этой игре, но по ее окончании он

зашел в нашу раздевалку и пожал руку

каждому игроку и тренеру.

И теперь уже российский гимн уносился

в жаркое небо Израиля: «…славься,

Отечество наше свободное…». И снова

ком в горле, и вновь мурашки по коже.

Мы, евреи, может, и не очень спортив-

ные, но крайне сентиментальные и жутко

любим побеждать.

Любой еврей может по праву гордиться знаменитыми чемпионами — Фелпсом, Новаком, Разинским. Или даже братьями Кличко.

русский пионер №3(36). май 2013 136

текст:витабуйвид

Вполне благопристойное начало очередной колонки от Виты Буйвид озадачит читателя: разве же рубрика «Горнист» существует не для описания издержек и бонусов, связанных с употреблением алкоголя? Спокойно, читатель! Прояви выдержку. Будут тебе и издержки. Но и бонусы будут.

orlo

va

— МаМа, Вита с тобой поговорить

не может. Ты только не думай, что она

антисемитка или пьяница. Она ведь не

пьет без закуски.

— Сеня, что ты несешь? Как это не

может? Что там у вас происходит?

Происходило следующее: моя универси-

тетская подруга Соня приехала в Москву

на какой-то семинар. Соня просто физи-

чески не может делать меньше шести дел

одновременно, поэтому она еще и Сеню

прихватила, своего сына-первоклассника.

«У Сени каникулы весенние», — на-

певала Соня, а отдуваться пришлось

мне. «Витусик, ну всего три дня за ним

присмотришь, ладно? А потом я сама», —

и уехала повышать то ли культурный, то

ли производственный уровень. Я с ужа-

сом смотрела на ребенка. Ну не люблю

я мальчиков такого возраста. Вроде бы не

маленький уже, но ведь и не большой же.

Сложно. Я сразу объявила Сене, что детей

не люблю, поэтому ему придется три дня

жить взрослой жизнью — без соплей,

нытья и прочей ерунды. Ребенок смотрел

на меня с восхищением. «И без дневного

сна?» — с замиранием спросил он. «Воз-

можно». Я-то сразу смекнула, что с таким

активным ребенком лучше находиться за

пределами квартиры: так проще. И мы

пошли в ресторан на Останкинской теле-

башне есть мороженое. Сеня чувствовал

ответственность. Его даже отсутствие

мороженого совсем не расстроило. Он

понимал, что дело тут совсем в другом,

и с удовольствием запивал шоколадку

боржоми. «Ну как тебе это удается?» —

восхищенно щебетала Соня в 9 вечера,

с умилением глядя на спящего сынка.

«Песталоцци на втором курсе нужно было

читать внимательно», — фырк нула я и от-

крыла первую бутылочку.

Утром Соня с трудом нарисовала себе

глаза и все же поехала на семинар.

Счастливица — там хоть вздремнуть

можно. А от меня мальчик с замиранием

ждал очередного педагогического подви-

га. Я собрала всю волю в кулак и повезла

его в музей Советской армии. Пообещала

накануне, а за базар нужно отвечать.

После музея мы гуляли в парке. Не знаю,

как мальчику, а мне кислород был жиз-

ненно необходим. Все было прекрасно,

солнышко, и тут Сеню угораздило сва-

литься в пруд. Ну, не в ту часть пруда, где

тонут, а в некое предпрудие, там всего

лишь чуть выше колена жидкой грязи.

Сеня сосредоточенно боролся за жизнь

и барахтался молча, за что ему отдельное

спасибо. Орущих детей я не выношу про-

сто физически. Его стоическое молчание

помогло мне извлечь его достаточно

быстро, но он все равно был насквозь

пропитан коллоидом из остатков зимней

грязи. Я тоже выглядела прекрасно. Мое

любимое пальто цвета пожилой свиньи

как раз эту свинью и напоминало. Мы

хохотали от ужаса, а прохожие смотрели

на нас с удивлением.

русский пионер №3(36). май 2013137

Скорее всего, ничего, кроме смеха, мы

и у редких машин, проезжавших днем

по улице Советской армии, не вызы-

вали. Никто не останавливался. Сеня

хоть и держался молодцом, но уже явно

дрожал, и мы побежали к моему прияте-

лю, фотографу Тимохе, который жил на

Трифоновской. К счастью, он оказался

дома. Ребенка засунули в горячий душ,

напоили горячим чаем и уложили спать.

И тут меня накрыло. Я же чуть мальчика

не утопила. Чужого. Тоже мне, отличник

народного образования. Тимофей тут же

предложил мне водки выпить для снятия

стресса. Нет, говорю, не буду я с тобой

водку пить. У тебя ведь закуски нет ника-

кой. Вон ребенку последнее яблоко отдали

и кусок сыра. Его еврейскую бабушку

кондратий хватит, когда она узнает, чем

внучек в Москве питался. При словах

«еврейская бабушка» Тимофей вскочил.

«Есть у меня закуска, — говорит. — Я же

забыл совсем, мне евреи мацу подарили».

И вытаскивает большущую коробку из

шкафа, с красивыми надписями — на

иврите, видимо.

Каким образом Тимофей, получуваш-

полубелорус, устроился работать фото-

графом в синагогу в Марьиной Роще,

я не знаю. Но продержался он там долго,

снимал много событий всяких, евреи

его любили, платили исправно и даже

подарили кипу. Вот он кипу напялил,

выложил мацу на тарелку и достал из хо-

лодильника полбутылки водки. Я все еще

сомневалась. Что за странная еврейская

тема преследует меня сегодня? Я только

что чуть не нанесла непоправимый вред

милому умному еврейскому ребенку,

а тут мне еще и водку предлагают мацой

закусывать. Не будет ли это расценено

как антисемитская выходка? Но Тимоха

меня успокоил, уверил, что евреи сами

так делают — ну, не в смысле топят детей,

а в смысле мацой закусывают, — обещал

даже фотографии предъявить в случае

необходимости. Логика у Тимохи была

железная: если поверх мацы не положить

кусок докторской колбасы, тогда это не

антисемитизм. А колбасы-то, собственно,

и не было. Мы выпили. И закусили. Маца

была волшебная. Свежайшая. Вкусная

такая. А водка хоть и была так себе,

но быстро закончилась, и мы пошли

за добавкой. В магазине я увидела сок

для детей, автоматически положила его

в тележку, и тут меня опять ужас охватил.

Здравствуй, Сэлинджер! Лапа-растяпа,

блин. Я же ребенка одного дома остави-

ла. А вдруг он проснулся? А там розетки,

плита газовая, спички, черт возьми. Даже

Тимофея напугала. Схватили мы пакетик

сока и бутылку водки — и бегом обратно.

Закуской решили пренебречь. Мальчик,

Я сразу объявила Сене, что детейне люблю, поэтому ему придетсятри дня жить взрослой жизнью —без соплей, нытья и прочей ерунды.

конечно же, спал. Мы продолжили. На

полдник Сеня тоже получил мацу и яблоч-

ный сок. Вечером приехала за нами Соня.

Привезла продуктов и еще водочки. На-

кормила всех, как настоящая еврейская

мама, и даже не ругалась. Ну, почти.

В этом году Сеня заканчивает школу.

Приедет в «Плешку» поступать. У меня

поживет первое время. Как резонно

Соня заметила: «Раз тебя Вита в первом

классе не утопила, значит, и сейчас по-

терпит».

эмил

ь та

таул

лин/

фот

осою

з

138русский пионер №3(36). май 2013

русский пионер №3(36). май 2013139

текст: владимир чуров рисунки: павел пахомов

Глава Центризбиркома России Владимир Чуров, продолжая свою

документальную повесть о польском восстании, погружается

в захватывающие подробности, которые, как выясняется, за много лет, кроме него,

никому и раскопать-то не удалось. А мог бы не спеша заниматься выборами

и не думать о вечном, хотя для кого-то и шестилетний срок является

вечностью. Андрей Колесников, главный редактор журнала «Русский пионер»

140русский пионер №3(36). май 2013

присоединения к Царству восьми восточных воеводств — Великой Литвы, Волыни, Подолии и Правобережной Украины.

Инженер-полковник Клементий Колачковский вспоминал о тех днях:

«Русскому войску и артиллерии было дозволено уйти в Це-хановец к русской границе. Таким образом в наших руках очути-лись большие запасы пороха, пуль и готовых боевых снарядов, без которых война была бы окончена с первого сражения. 5 де-кабря утром я получил от генерала Салацкого, принявшего, за отсутствием дивизионного генерала Малецкого, начальство над корпусом инженеров, приказ, коим он уведомлял меня о том, что, будучи назначен вновь учрежденным правительством заведовать материальной частью артиллерийского и инженерного корпусов, он предлагает мне принять временно начальство над корпусом инженеров и вступить немедленно в исполнение моих новых обя-занностей.

Таким образом, генерал Салацкий предпочел занять более безопасное место, возложив всю ответственность за дальнейшие действия на меня. Побуждения, руководившие им в этом случае, не были для меня тайною, но мое желание послужить народному делу было так сильно, что я не колеблясь занялся приведением Варшавы, Праги [Варшавского предместья на правом берегу Вис-лы] и Модлина в оборонительное положение. <…>

Тотчас по получении приказа от 23 ноября (5 декабря) я дея-тельно занялся разработкою плана обороны Праги, Варшавы и Мод-лина и прежде всего обратил внимание на устройство предмостно-го укрепления в Праге. Производство работ было поручено мною инженер-капитану [Яну Павлу] Лелевелю, которому были даны в по-мощники четыре офицера и два кондуктора. Работы были начаты.

25 ноября (7 декабря) все население Варшавы высыпало на валы [Праги], как в 1794 г. Тут были цехи со значками во главе, мо-нашеские ордена, школы, училища; все соревновали друг перед другом, принимая участие в насыпке валов…»

О Клементии КОлачКОвсКОм и игнатии ПрОндзинсКОм…Как и многим другим гордым своим прошлым европейским народам, полякам свойственно более молчать, нежели говорить о генералах, не вполне соответствующих образу польского на-ционального героя. Оттого на инженерном поприще все успехи и крупные проекты, от строительства Августовского канала до устройства обороны Варшавы, приписываются двум друзьям с дет-ства, инженер-капитанам 5-го корпуса Великой армии Наполео-на, участвовавшим в походе 1812 года, Игнатию Прондзинскому и Клементию Колачковскому. К тому же им принадлежат не вполне чис тосердечные записки, составленные после поражения в войне 1831 года, написанные частию уже в России.

После поражения Наполеона и по образовании Царства Польского в 1815 году молодые инженеры милостию Александра приняты в его войска под начало Великого Князя Константина: Прондзинский — в квартирмейстерскую (Генерального штаба) часть, Колачковский остался в инженерном корпусе.

Продолжение (начало в №1 (34) за 2013 год)

Параграф 3-й: КреПОсть варшаваЗдесь следует подробно описать укрепления Варшавы 1831 года. Начнем с первоисточника. В рапорте Паскевича Императору Нико-лаю о них сказано возвышенным слогом, поелику рапорт состав-лялся после победного двухдневного боя и удаления неприятель-ских частей за Вислу; с целью показать доблесть и героизм рос-сийского войска, предводительствуемого храбрыми и предусмот-рительными начальниками, верными Царю и Отечеству (РГВИА. Ф. 846, оп. 16, уч. номер 5063):

«Оплот Варшавы составляли свыше 70 отдельных укреплений, правильно раскинутых в три ряда впереди предместий, расположенных с лучшею взаимною обороною и поддержанных еще огнем главного городо-вого вала, усиленного с фронта частыми флешами для фланговой оборо-ны, а позади редутами, укрепленными оградами, домами и баррикадами. Первый ряд отдельных укреплений отстоял на ближайший ружейный выстрел от главного вала; другой находился от первого не далее картеч-ного полета, а последний и дальнейший ряд на половину пушечного вы-стрела, то есть от 300 до 400 сажень от смежной с ним линии. — Между укреплениями сего последнего ряда селение Воля особо пред прочими было ограждено и представляло собою вид крепчайшего сомкнутого шанца, коего часть, прилегающая к церкви, обезпечивалась сверх того другим валом, за коим и самое строение каменной церкви, для отчаянной обо-роны и последнего отпору, было обнесено палисадом и кренировано [обо-рудовано амбразурами] в стенах. Некоторые из укреплений были со-вершенно сомкнутые, прочие же все прикрывались в Горжах [с тыльной стороны] надежными палисадами, а многие и блокгаузами. Высота вала и глубина рва далеко превышали соразмерность полевых укреплений; во многих мес тах они доходили даже до 12 и нигде не были ниже 10 футов. Кроме того, при Воле и в других местах глинистая почва земли дозволила устроить покатости, и без одежды весьма крутые. Оборона везде почти усилена толстыми во рву палисадами, а в нескольких местах и многими рядами волчьих ям».

«Покатости без одежды» обозначают здесь вовсе не женские прелести, но крутые скаты польских укреплений, не осыпавшие-ся даже без обложения сверху дерном. Заодно приведу именно здесь и отношения мер длины, к женским особям не применяе-мых: 1 верста в XIX веке примерно равна 1 километру и 67 метрам, 1 сажень — 2 метрам 13 сантиметрам и 4 миллиметрам, 1 фут — 30 сантиметрам и почти 5 миллиметрам. Значит, высота валов была более 3 метров. Учитывая ров глубиной до 2 метров, нашим солдатам приходилось под пулями взбираться на высоту 5 и более метров.

Поляки начали укреплять Варшаву спустя неделю после По-встания листопадовего (Ноябрьского восстания 1830 года), разумно ожидая увидеть вскоре российские войска. Всякому, не ослеплен-ному революционным пламенем или устоявшему перед иллюзией иностранной помощи — у европейских государств, по обыкнове-нию, хватало своих проблем, — было ясно как Божий день, что Царь Польский и Император Всероссийский Николай Первый не простит учиненных безобразий и наглых требований, особливо

русский пионер №3(36). май 2013141

Павловичем Бестужевым-Рюминым. Связи раскрылись после возмущения 14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петер-бурге и восстания Черниговского полка 29 декабря того же года в Киевской губернии рядом с Белой Церковью. Недаром Муравьев-Апостол говорил солдатам Черниговского полка, что ведет их в Варшаву поддержать «законного Императора Константина».

Взаимное согласие, если оное было, не стало к пользе ни русским, ни польским офицерам-заговорщикам, скорее, участь их была сим обстоятельством отягощена. Пестеля, Муравьева-Апос-тола и Бестужева-Рюмина повесили на валу Кронверкской курти-ны Петропавловской крепости 13 июля 1826 года. В Варшаве, к не-удовольствию Константина, произведены были наконец аресты членов тайных обществ.

«Подполковнику Прондзинскому, заведовавшему работа-ми по устройству Августовского канала, было приказано явиться в Варшаву. Он приехал прямо ко мне в мою квартиру на Медовой улице [в здании Аппликационной школы, где Колачковский пре-подавал фортификацию, топографию и геодезию] и провел у меня несколько часов. По тревоге, отражавшейся на его лице, я сразу понял, что он находился в опасности. Я решил не покидать своего приятеля и заступиться за него по мере возможности. <…> Недели две спустя приехала из Августова его жена, рожденная Рудковская, вышедшая за него замуж всего несколько месяцев перед тем. Тогда Прондзинский переехал от меня и поселился вместе с нею в Вилен-ском отеле, где он и был арестован ночью несколько дней спустя, и заключен в монастыре кармелитов, где он выстрадал три года и три месяца, пока не был выпущен на свободу».

Автор вышеприведенных строк, Клементий Колачковский, счастливо избежал ареста, повинившись перед свояком, Великим Князем Константином Павловичем. Жанетта Грудзинская, княги-ня Лович, приходилась Колачковскому двоюродною сестрою.

Сын Игнатия Колачковского и графини Иосифы Грудзин-ской Клементий Иосиф Евгений Колачковский родился в год вто-рого раздела Польши между Пруссией, Австрией и Россией (1793) в имении отца Войново около прусского Позена (Великопольский город Познань). В 1809 году для завершения образования поступил в основанную Наполеоном Варшавскую Аппликационную школу артиллерии и инженеров и вскоре выпущен поручиком в сапер-ные войска Герцогства Варшавского. Поход 1812 года, как я уже упо-мянул, капитаном проделал с 5-м корпусом армии Буонапартия под начальством князя Понятовского. В армии Царства Польского, которое поляки предпочитали называть Королевством Конгрессо-вым или попросту, со злой иронией, Конгрессовкой, дослужился до чина полковника. В ноябре 1830 года, «взяв пистолеты и сняв русские ордена и султан с шапки, которые все военные надели при начале революции, оставив белую ленту и кокарду», присоеди-нился к восставшим. Мятежным правительством 30 мая 1831 года (11 июня григорианского календаря; у всех, включая Военского и дореволюционную Военную энциклопедию, неправильно ука-зано — 11 ноября, чего быть не могло ввиду отсутствия к этому сроку и мятежного правительства, и сложившей оружие мятеж-ной армии) произведен в бригадные генералы и некоторое время

Не прошло и года, как они составили тайное общество. «В это время Игнатий Прондзинский, Густав Малаховский и я, все трое молодые люди, из коих младшему, Густаву Малаховскому, было всего 20 лет, задумали составить кружок, который объеди-нил бы всех поляков, желающих охранять свободу и народность, угнетенные, как нам тогда казалось, русским владычеством. <…> Наш кружок был назван обществом “Польских друзей”. В знак при-надлежности к этому обществу мы заказали серебряные кольца с эмалевым ободком малинового цвета, под которым были изоб-ражены две буквы: P.P. (“Przyjàciół polskich”)» (Колачковский. 1. 629). В 1819 году друзья вступили в варшавскую масонскую ложу «Север-ного Щита», членом которой пятью годами ранее стал, между про-чими, Сергей Львович Пушкин (отец поэта).

Пользуясь некоторой беспечностью российского прави-тельства и особенной любовью к полякам Великого Князя Констан-тина Павловича и его морганатической супруги княгини Жанет-ты Антоновны Лович (Грудзинской), тайные общества плодились с неимоверной быстротой. Прондзинский присоединился к Союзу Косиньеров да вдобавок участвовал в создании Патриотического товарищества. Несколько более осторожный и благоразумный Колачковский присоединился к товарищу. Собственно говоря, их должны были заключить под стражу еще в 1822 году, но следствие по указанию еще счастливого в браке Великого Князя велось по-верхностно и снисходительно. Нити заговора меж тем потянулись на Украину. Осведомленные о существовании тайных обществ будущих декабристов и рассчитывая на успех совместного восста-ния, поляки вели переговоры с участниками Южного общества — генерал-майором Сергеем Григорьевичем Волконским, полков-ником Павлом Ивановичем Пестелем, подполковником Сергеем Ивановичем Муравьевым-Апостолом, подпоручиком Михаилом

...«Русскому войску и артиллерии было дозволено уйти в Цехановец к русской границе. Таким образом в на-ших руках очутились большие запасы пороха, пуль и готовых боевых снаря-дов, без которых война была бы окон-чена с первого сражения»…

142русский пионер №3(36). май 2013

трижды, дважды веревка обрывалась под тяжестью грузного тела старого полупарализованного генерала.

«…навстречу им уже тащат бледного и трепещущего Янков-ского в одной рубашке и нижнем белье. На дворе, среди всевозмож-ных оскорблений, над ним производят словесный суд, и хотя он до последней минуты клянется в невинности, его пронзают шты-ками и саблями и тащат труп на Сигизмундову площадь, где его вешают на фонарном крюке. Но когда железо ломается под тяже-стью тела, его рубят сабельными ударами и за ноги втаскивают на фонарный столб» (Смит. III. 356).

Следует отметить, что сын генерала от второго брака, с Апо-лонией Дуниной-Бржезинской, Людвиг, был обласкан Императо-рами Николаем I и Александром II. По смерти отца был зачислен кандидатом в пажи. В собрании биографий бывших пажей фон Фреймана он числится под нумером 1617. По выпуску в 1845 году произведен в прапорщики Гренадерского Короля Фридриха-Виль-гельма III полка (Гренадерский Его Величества Короля Прусского полк, Санкт-Петербургский Гренадерский полк, пожалован пра-вами Старой Гвардии в конце 1894 года), который в 1831 году при штурме Варшавы состоял под начальством князя Шаховского в ре-зерве корпуса графа Палена и занял Вольское предместье вплот-ную к городскому валу к вечеру второго дня.

В 1848 году молодого офицера переводят в Лейб-Гвардии Пре-ображенский полк. Совершенствование стрелкового оружия и опыт его применения противоборствующими сторонами в Крымской кам-пании привели к формированию элитных стрелковых частей, для которых штыковая атака уступила первое место прицельному огню из нарезных ружей. В 1856 году из чинов стрелковых рот 1-й Гвардей-ской пехотной дивизии был сформирован Лейб-Гвардии 1-й стрел-

замещал Прондзинского в должности генерал-квартирмейстера. После поражения мятежников остался в Позене и занялся написа-нием мемуаров. Кавалер ордена Почетного легиона, Золотого кре-ста Военного ордена Королевства Конгрессового — Virtuti Militari Царства Польского, императорских орденов Святого Владимира 4-й степени и Святой Анны 2-й степени с алмазами.

Игнатий Панталеон Прондзинский появился на свет го-дом ранее Колачковского, в 1792 году, там же, в Великой Польше, рядом с Позеном-Познанью. 15-летним юнцом в 1807 году вступа-ет в войско Княжества Варшавского. В 1809 году участвует в войне с Австрийской империей, в 1812 году в походе на Москву коман-дует инженерами 17-й дивизии 5-го армейского корпуса. За рус-скую кампанию и участие в сражении при Березине правитель Герцогства Варшавского Фридрих Август Саксонский награждает Прондзинского Золотым крестом ордена Virtuti Militari. Наполеон делает его кавалером ордена Почетного легиона. После падения Парижа майор Прондзинский, подобно большинству гордых, но не всегда богатых польских офицеров и генералов, воспользовался добротой русского Императора и вступил в армию Царства Поль-ского. Несмотря на неискоренимое бунтарство, совмещенное со склонностью к интригам, и строптивый нрав, удостоился Импе-раторского российского ордена Святой Анны 2-й степени с алма-зами. Вышел из заключения в монастыре Босых Кармелитов, что рядом с Дворцом Наместника на Краковском предместье, полутора годами ранее Ноябрьского восстания. За нехваткой у мятежников генералов за несколько месяцев трижды повышался в чине — от подполковника до дивизионного генерала. Составлял планы во-енных действий против Российской армии. Исполнял должно-сти генерал-квартирмейстера и начальника штаба армии. С июля 1831 года руководил вместе с Колачковским работами по укрепле-нию Варшавы.

В трагические дни 3 и 4 августа 1831 года, когда подстрекае-мая ксендзами и радикалами из Патриотического товарищества варшавская чернь убивала своих генералов и «русских шпионов», Прондзинский на короткое время принял обязанности главноко-мандующего, но, столкнувшись с холодным нежеланием старших генералов подчиняться, быстро от сих, хлопотных и не суливших славы, поскольку приходилось бы наводить порядок на улицах столицы, обязанностей отказался, ничем не облегчив судьбу не-винных узников, среди которых имел немало знакомых.

…Всякая революция либо мятеж творят гнусности, особен-но накануне поражения. В страшную августовскую ночь в Королев-ском замке на Саксонской площади растерзаны были варшавскою, состоявшею из черни и молодых офицеров, толпою содержавшие-ся в арестантских комнатах:

— дивизионный генерал, старый наполеоновский рубака, офицер ордена Почетного легиона, с 1816 года — командир 1-го, Его Императорского Высочества Великого Князя Александра, Наслед-ника Престола, полка конных стрелков (егерей) Царства Польско-го, командовавший у мятежников корпусом и неудачно действо-вавший в июне против русского генерала Ридигера на правом бе-регу Вислы, Антоний Янковский. На фонарном столбе его вешали

...Всякая революция либо мятеж тво-рят гнусности, особенно накануне по-ражения. В страшную августовскую ночь в Королевском замке на Саксон-ской площади растерзаны были вар-шавскою, состоявшею из черни и мо-лодых офицеров, толпою содержав-шиеся в арестантских комнатах…

русский пионер №3(36). май 2013143

144русский пионер №3(36). май 2013

— августовской ночью 1831 года пал боевой товарищ Ан-тония Янковского, бригадный генерал, тоже ветеран наполеонов-ских войн, награжденный за поход 1812 года Кавалерским крес-том ордена Virtuti Militari Герцогства Варшавского, за кампанию 1813 года в Саксонии — орденом Почетного легиона степени кава-лера (шевалье), командовавший при начале Ноябрьского восстания 1-м, Его Королевского Высочества Принца Оранского, Уланским полком армии Царства Польского, а в мятежной армии — кавале-рийской бригадой, Людвиг Буковский.

«После этого толпа стала искать Буковского, которого осо-бенно ненавидели. Услышав грозные крики, раздавшиеся на ули-це, он смело перепрыгнул из окна 3-го этажа, в котором находи-лись арестантские комнаты, на большой балкон 2-го этажа и оттуда спасся в сад. Но садовник, у которого он искал покровительства, не-доступный никаким благородным чувствам, изменил ему и при-звал убийц, которые, несмотря на все уверения Буковского в своей невинности, умертвили его, потом изрубили и повесили его тело» (Смит. III. 356—357);

— убили остававшегося при мятежниках без службы 60-лет-него артиллериста, воевавшего вместе с Фаддеем Костюшко и осно-вателем легионов Яном Домбровским, бригадного генерала армии Царства Польского, офицера ордена Почетного легиона, кавалера Серебряного креста ордена Virtuti Militari Герцогства Варшавского, Императорского ордена Св. Анны 2-й степени с алмазами и Царско-го ордена Св. Станислава 2-го класса Иосифа Гуртига — как комен-дант крепости Замостье он в прежние годы имел несчастье быть тюремщиком нескольких «славных» польских заговорщиков.

«Генерала Гуртига нашли за печкой, притащили на двор и там закололи» (Смит. III. 356);

— погиб участник войны с русскими в 1792 году, капитаном саперов защищавший Варшаву от Суворова в 1794 году и после того вышедший в отставку майором, вступивший вновь в армию Герцогства Варшавского капитаном в 1810 году, получивший Золо-той крест военного ордена Virtuti Militari среди других уцелевших счастливцев за русский поход 1812 года и орден Почетного легиона из рук Наполеона в 1813 году после сражения при Лейпциге, бри-гадный генерал корпуса инженеров Царства Польского Антоний Салацкий, один из прежних начальников Колачковского и Пронд-зинского.

«…подполковник Салацкий, инженерный офицер, участво-вал в войнах 1792 и 1794 г.г.; не будучи ученым, он, однако, пре-красно знал военное дело. Его манеры и обхождение изобличали придворного времен Станислава Августа, который привык возла-гать все свои надежды на протекции и интриги» (Колачковский).

«Подобная же участь постигла генерала Салацкого, которо-го единственное преступление заключалось в том, что он не со-чувствовал революции и против воли следовал за нею. Его дочь, невеста одного русского офицера (Кнорринга), в письме к своей приятельнице [в] Краков выразила свою скорбь о разлуке, но вме-сте с тем и надежду когда-нибудь увидеть своего жениха. Письмо было перехвачено [мятежники имели свою разведку, контрраз-ведку, тайную полицию и шпионов в русской армии; но историки

ковый батальон. С 1856 по 1865 год Людвиг Антонович Янковский служит в Лейб-Гвардии 1-м стрелковом батальоне. В 1865 году по-лучает полковничьи погоны с двумя просветами и в том же году флигель-адъютантские аксельбанты и вензеля Александра II на по-гоны. Через год, в 1866-м, он уже командир 4-го Несвижского Генерал-Фельдмаршала князя Барклая де Толли Гренадерского полка, веду-щего историю от 1-го, 2-го и Несвижского карабинерных полков, участвовавших в Русско-польской войне 1831 года. 1-й и 2-й караби-нерные полки во второй день штурма Варшавы вел на приступ укре-плений №23 и №24, где и погиб, генерал-майор Эрнст Фромгольд фон дер Бригген. С двумя сыновьями фон дер Бриггена Людвиг Ян-ковский учился в пажеском корпусе.

Свиты Его Императорского Величества генерал-майор с 1867 года со старшинством от 30 августа, генерал-лейтенант с 1878 года со старшинством от 16 апреля, Людвиг Антонович Ян-ковский командовал 2-й бригадой 23-й пехотной дивизии, состоял по армейской пехоте до 1882 года. Награжден орденами Св. Анны 1-й степени, Св. Станислава 1-й степени, Св. Владимира 3-й степе-ни, прусским орденом Красного Орла 3-й степени в 1860 году, как многие участвовавшие в похоронах вдовствующей Императрицы Александры Федоровны — дочери и сестры прусских королей. По-ляки пишут, что Людвиг Янковский участвовал в Крымской войне 1853—1856 годов, возможно, путая его с братом.

Младший брат Людвига, Адам Антонович Янковский, выпу-щен был из пажей в корнеты Новомиргородского Уланского полка в 1849 году (номер по фон Фрейману — 1741). Создатель сыщика Фандорина разыскал в книге «Севастопольский разгром» (1893 год, переиздана Исторической библиотекой в 2011 году) артиллерий-ского офицера и ординарца генерала Степана Александровича Хрулева при осаде Севастополя, подпоручика Михаила Антонови-ча Вроченского следующую историю про Адама Янковского:

«Унтер-офицер Янковский, гусар, сын генерала войск поль-ских, убитого в Варшаве мятежниками в 1831 г. за верность рус-скому правительству [правильно — за нерешительность в бою против русских и по подозрению в предательстве]. Воспитывал-ся в Пажеском корпусе и выпущен корнетом в армейские гусары [правильно — в армейские уланы]. Вскоре после выпуска за про-срочку отпуска и юношеские увлечения разжалован из корнетов в рядовые. Это был бойкий, развитой, веселый юноша и при том беззаветный храбрец. Во время одной из рекогносцировок под Си-листрией в 1854 г. он собственноручно взял с боя турецкое знамя, за что был произведен в унтер-офицеры и награжден знаком воен-ного ордена. Числясь ординарцем генерала Хрулева, в Севастополе он исполнял трудную и опасную должность начальника ночной сторожевой цепи и секретов впереди Камчатского люнета. В мае месяце был тяжело ранен осколком гранаты в правый бок с пере-ломом нескольких ребер, но выздоровел, и по особому ходатайству ему было возвращено офицерское звание. Через несколько лет по-сле войны мне довелось слышать разные рассказы о похождениях Янковского за границей, в Италии, Германии, Египте и Турции, по характеру его хотя и возможные, но, по моему мнению, уже слиш-ком легендарные»;

русский пионер №3(36). май 2013145

восстания, следуя старинной традиции, четко отделяют польских “благородных патриотов-разведчиков” от “мерзких русских шпио-нов”], приведенное выражение истолковано как тайное соглаше-ние с русскими, и вследствие этого отец девушки был заключен в темницу и погиб мученическою смертию» (Смит. III. 356);

(Итак, следуя канонам любой революции, разнузданная толпа ле-вых лишила оборону Варшавы еще четырех опытных генералов.)

— сгиб чиновник Военного министерства Бентковский, «до которого теперь дошла очередь, попробовал также спрыгнуть на балкон, но сделал это так несчастливо, что сломал себе ногу и дол-го лежал без помощи, до тех пор пока бешенство убийц не освобо-дило полумертвого от мучений и самой жизни» (Смит. III. 357);

— погибла госпожа Баженова, двумя годами ранее посе-лившаяся с тремя дочерьми в Варшаве ради сына, корнета Лейб-Гвардии Гродненского гусарского полка, входившего — до мятежа вместе с Лейб-Гвардии польским Конно-Егерским полком (гвар-дейским полком конных стрелков) — во 2-ю бригаду Гвардейской кавалерийской дивизии резервного корпуса войск, состоявших под начальством Цесаревича Константина. Командовал бригадой польский дивизионный генерал Зигмунт Курнатовский. Смерть госпожи Баженовой, действительно состоявшей в переписке, на первый взгляд вполне невинной, с русским чиновником канце-лярии Великого Князя советником Гинце, была особенно ужасна. Она произошла на глазах у дочери, выжившей и позднее принятой в Смольный институт.

«Когда ночью толпа убийц вломилась в комнату Бажановой [Баженовой], то находившаяся при ней дочь бросилась на колени

и умоляла пощадить жизнь ее матери. Убийцы грубо оттолкнули ее и бросились к кровати, на которой лежала полураздетая Бажа-нова. Дочь хотела защитить мать и ухватилась за столбы крова-ти. <…> Пораженная штыками, она упала, обливаясь кровью, и за-тем ее унесли без памяти, при громких криках матери, которая, желая спасти дочь, вырвала штык из рук одного убийцы, но вскоре сама окончила жизнь под учащенными ударами. Убийцы радостно ликовали: ведь то была русская кровь! Они повлекли обнаженный труп на улицу и повесили его на фонарном столбе вниз головой» (Смит. III. 358);

— сгиб имевший в Варшаве собственный дом камергер 4-го класса Феньшо (Фенш, Феньш, Феньша, Феньшоу, Феньшау, Дженшов), прежде служивший в канцелярии Цесаревича «по части иностранной корреспонденции», сын полного генерала Андрея Семеновича Феньша, брат состоявшего также при Константине на-стоящего руководителя его тайной полиции, генерал-майора Гри-гория Андреевича Феньша 3-го и генерал-майора Василия Андрее-вича Феньша 2-го.

«В ночь убийства он был схвачен толпою, но по ходатайству одного знакомого национального гвардейца освобожден. Однако ж едва он успел поблагодарить своего освободителя, как ворвалась новая изступленная толпа, и портной Моравский ударом сабли по обнаженной голове низверг его наземь. Рана не была еще смер-тельна, и национальные гвардейцы, окружавшие Феньшау, дока-зывали его невинность, но тщетно: толпа схватила его и потащила израненного из 3-го этажа вниз по лестнице за ноги, так что голова его ударялась о каждую ступень; на дворе его добили и с насмеш-ками повесили труп на фонарь» (Смит. III. 359).

В иных местах, например у Вольской заставы, убили: майо-ра Петриковского, чиновников Лубу и Балона, неизвестного казака и известного еврея Бирнбаума, парикмахера Цесаревича Макрота, Шлея, Шимановского, статского советника Ганкевича (генерально-го секретаря прежнего Министерства юстиции), бывшего школь-ного чиновника Кавецкого и пленного русского офицера Кетлера, «но кроме их, та же участь постигла многих неизвестных лиц. Ду-шили, резали, и поочередно вешали тела убитых на фонари» (Смит. III. 363).

ПОдсчет генералОв феньшауКажется, со времени Крымской войны бытует в русском языке выражение «англичанка гадит», обозначающее подло-недобро-желательное отношение Англии и англичан к России и русским. Однако же и англичане — естественно, белые христиане, при-надлежащие к англиканской или, редко, к католической церк-ви, — бывают разные. Как-то на холме посередине острова Уайт обнаружил я «Александровский столп» — стоящую на кубиче-ском постаменте круглую беломраморную колонну с большим шаром на вершине. На обращенной к въезду на холм стороне по-стамента укреплена чугунная доска, посвященная визиту побе-дителя Наполеона, русского Императора Александра I, в Англию в 1814 году. Хозяин сего поместья имел хорошую прибыль от тор-говли с Россией.

...Кажется, со времени Крымской войны бытует в русском языке выра-жение «англичанка гадит», обозна-чающее подло-недоброжелательное отношение Англии и англичан к Рос-сии и русским. Однако же и англича-не — естественно, белые христиане, принадлежащие к англиканской или, редко, к католической церкви, — бы-вают разные…

русский пионер №3(36). май 2013 146

Сын его служил офицером в одном из полков бригады лег-кой кавалерии лорда Кардигана в Крыму, участвовал и выжил в знаменитой лобовой атаке на русскую батарею под Балаклавой в августе 1854 года, когда пушки и стрелки героя штурма Вар-шавы 1831 года шурина Александра Николаевича Тухачевского генерал-лейтенанта Павла Петровича Липранди (кавалера орденов Св. Анны 1-й с императорской короной и 4-й степеней, Св. Владими-ра 2-й степени с мечами и 4-й степени с бантом, Св. Георгия 3-й сте-пени, Св. Станислава 1-й степени, Белого Орла, прусского ордена Красного Орла 2-й степени с алмазами, награжденного золотой шпагой, бриллиантами украшенной, с надписью «За храбрость») фронтальным и фланговым обстрелом с холмов буквально смели почти 700 несшихся по долине британских кавалеристов. Менее половины из них, потеряв коней, вернулись к своим позициям.

Мстительный англичанин дома, на острове, распорядил-ся разломать доску в честь российского Императора и изготовить новую — в память своих погибших в Крыму (куда их никто не звал) товарищей. В XX веке общество ревнителей памятников истории и культуры острова Уайт задолго до массового втор-жения на Британские острова всякой российской, и не только, сволочи озаботилось восстановлением первоначальной, памяти Императора Александра, доски. Сие было исполнено со старо-английской тщательностью. Когда я был на острове, постамент украшали две доски: с лицевой стороны — памяти визиту рус-ского Царя, с противоположной — памяти погибших в Крыму британских офицеров.

Убитый в Варшаве в ночь с 3 на 4 августа 1831 года за вер-ность русскому Царю камергер 4-го класса (придворный чин, соот-ветствующий генерал-майору) Федор Андреевич Феньшо оказал-ся англичанином весьма хорошего роду. С 1796-го по 1870-е годы в русской армии служило 5 генералов из этой фамилии. Составило немало труда их всех перечесть. Во-первых, повторю, фамилия их писалась в девяти вариантах — Фенш, Феньш, Феншо, Фенша, Фен-шов, Феншаве, Феньшоу, Феньшау, Дженшов. Ух!

Во-вторых, в русских источниках в английском написании фамилии Fanshaw оказалась выпущена буква «e» на конце — пра-вильно писать Fanshawe. В-третьих, по крайней мере в одном слу-чае, относительно генерала Андрея Семеновича Фенша, у Полов-цова и всех переписчиков неправильно указано его английское имя — он оказался не Эндрю, а Генри. В-четвертых, даже в «Исто-рии Лейб-Гвардии Семеновского полка» Петра Николаевича Ди-рина во II томе на 171-й странице частично перепутаны Василий Андреев Фенш 2-й и Григорий Андреев Фенш 3-й. В-пятых, сразу трое Феньшау в одно время служили в Царстве Польском под на-чальством Константина Павловича.

Переживая обидное, несправедливое и нечестное пораже-ние Уилларда Митта Ромнея (Ромни) на выборах президента США в 2012 году, весьма благодарен его мормонской Церкви Иисуса Хри-ста Святых Последнего дня, ведущей самые серьезные генеалоги-ческие исследования, в том числе английских по происхождению семей. Именно на их сайте я нашел родословие русских генералов Феньшау — впредь буду писать эту фамилию только так.

Первый вступивший в российскую службу сразу подпол-ковником в 1-й батальон егерей в 1784 году и дослужившийся к 1804 году до генерала от инфантерии, Андрей Семенович Фень-шау (Феньш, Фенш), он же — Henry Fanshawe, родился 24 апре-ля/5 мая 1756 года в графстве Дербишир в поместье отца Fanshawe Gate. В Русско-турецкой войне 1787—1791 годов отличился при оса-де Очакова, командуя также галерами по соседству с отрядом контр-адмирала русской службы Павла Жонеса — почитающегося ныне основателем военно-морского флота США Джона Пол Джонса. За это дело Феньшау 1-й награжден золотой шпагой с надписью «За храб-рость» и орденом Св. Георгия 4-го класса. Удостоен также орденов Св. Анны 1-й степени с алмазами, Св. Владимира 2-й степени, прус-ского Красного Орла 1-й степени; получил Очаковский крест. Ста-рый, почти 72-летний генерал умер на руках сыновей 11/23 февраля 1828 года в Варшаве. От супруги Сюзанны Фрэнсис Ле Грис имел ге-нерал семерых детей, из которых двое умерли в малолетстве, двое старших остались в Англии: первый сын, Генри Феньшау-младший, стал контр-адмиралом британского флота, а преподобный Чарльз Роберт Феньшау, по традиции второго сына, как это следует из его звания, избрал церковную карьеру. Трое младших сыновей достой-но служили России. Двое достигли генеральских чинов на военной службе, один — на гражданском поприще.

Третий (из достигших взрослого возраста) сыновей генера-ла Андрея Семеновича Феньшау, William Simon Fanshawe, Василий Андреевич Феньшау (Феньш) 2-й, родился 14/25 января 1784 года в Генте, где тогда служил еще в британской армии его отец. Принят в русскую службу в Московский мушкетерный полк, шефом кото-

...«После этого толпа стала искать Буковского, которого особенно нена-видели. Услышав грозные крики, раз-давшиеся на улице, он смело перепрыг-нул из окна 3-го этажа, в котором на-ходились арестантские комнаты, на большой балкон 2-го этажа и оттуда спасся в сад. Но садовник, у которого он искал покровительства, недоступ-ный никаким благородным чувствам, изменил ему и призвал убийц, кото-рые, несмотря на все уверения Буков-ского в своей невинности, умертвили его, потом изрубили и повесили его тело»…

русский пионер №3(36). май 2013147

рого с 1797 по 1803 год был его отец. Из отставных поручиков это-го полка в 1811 году вместе с младшим братом определен в Лейб-Гвардии Семеновский полк. Согласно Александру Александровичу Подмазо, с 9 января 1816 года — командир 14-го егерского полка, с 11 апреля 1818 года по 23 января 1824 года командовал Карабинер-ным полком Отдельного Литовского корпуса.

Полк был сформирован специально для этого корпуса, по-ступившего под начальство Великого Князя Константина Павлови-ча, в 1817 году. В 1825 году назван Несвижским карабинерным пол-ком и вошел в состав 3-й бригады Гвардейской и Гренадерской ди-визии Резервного корпуса войск, состоящих под начальством Его Императорского Высочества Цесаревича. Квартировал в Царстве Польском в местечке Семятичи в Подляшье, это к северу от Мен-дзыржеца на Брестском шоссе. В 1830 году часть офицеров польско-го происхождения и нижних чинов полка перебежала к мятежни-кам, о чем история Смита умалчивает. За это в конце 1831 года полк был расформирован.

Василий Андреевич получил генеральские эполеты (снача-ла без введенных только в 1827 году звездочек по чинам) в 1821 году. В «Списке Генералам, Штаб- и Обер-Офицерам всей Российской Ар-мии с показанием чинов, фамилий и знаков отличия» за 1828 год генерал-майор Феньшау (Феньш) 2-й, кавалер ордена Св. Анны 2-го класса с алмазами, Св. Георгия 4-го класса, Св. Владимира 4-го класса (напомню, что в то время писали разно — и «степени», и «класса») с бантом, удостоенный 28 мая 1813 года в чине штабс-капитана золотой шпаги «За храбрость» за Лютцен и Бауцен, золо-того знака за Прейсиш-Эйлау, медалей в память войны 1812 года и взятия Парижа в 1814 году, числится командиром 2-й бригады Гвардейской и Гренадерской дивизии Резервного корпуса войск в Польше. Бригаду составляли Самогитский и Луцкий гренадер-ские полки. (Не следует путать Резервный корпус с Литовским корпусом, хотя оба находились под главным командованием Це-саревича Константина и некоторые части Литовского корпуса в строевом отношении числились за Резервным. Например, Само-гитский и Луцкий гренадерские полки изначально сформированы в 1817 году как 1-й и 2-й гренадерские полки гренадерской бригады Отдельного Литовского корпуса.)

Штаб-квартира бригады находилась в Бельске. Здесь 5/17 февраля 1829 года скончал свои дни и был похоронен генерал-майор Василий Андреевич Феньшау 2-й. По сведениям мормонов, второй его сын, Карл Александр Феньшау, возможно, Карл Василье-вич Феньшау, родился 10/22 октября 1824 года в Бельске, служил в 1-м гусарском полку (Сумском?) и достиг генеральского чина. Умер 18 февраля/2 марта 1870 года в Дрездене. Подтвердить эти дан-ные российскими источниками пока мне не удалось.

Камергер Федор Андреевич Феньшау, Frederick George Fanshawe, был четвертым взрослым сыном генерала от инфанте-рии Андрея Семеновича Феньшау, первым, родившимся в России, младшим братом генерал-майора Василия Феньшау 2-го и стар-шим братом генерал-майора, позднее генерал-лейтенанта и сенато-ра Григория Феньшау 3-го. Родился он 22 февраля/6 марта 1788 года в Херсоне. Служил в Варшаве: «Столь же невинною жертвою был

русский пионер №3(36). май 2013 148

камергер Феньшау, служивший в канцелярии Великого Князя по части иностранной корреспонденции. Он происходил из уважае-мой английской фамилии; уже отец его был генералом русской службы; два брата его также служили с отличием и также имели генеральские чины. Одаренный любезным и веселым характером, он пользовался общим уважением, и друзья называли его не ина-че как “счастливцем”» (Смит. III. 359). Впрочем, возможно, служеб-ные занятия Федора Андреевича не всегда бывали безобидны: по должности он отвечал за перлюстрацию поступающей в Царство Польское из-за рубежа почты, равно как и за размещение в ино-странных газетах выгодных для Великого Князя статей. От брака с Франсуазой Мари де Шато-Неф имел сына Константина, будущего генерала и губернатора, а также двух дочерей, живших потом в Ре-веле. По сложившемуся обычаю Константина Феньшау как сына погибшего за Россию статского генерала повелением Императо-ра Николая I зачислили кандидатом в пажи. Супруга не захотела оставлять тело Федора Андреевича в Варшаве и перевезла его в Пе-тербург для захоронения на Смоленском лютеранском кладбище.

Пятый сын Андрея Семеновича Феньшау, Григорий Андрее-вич Феньшау 3-й, George Fanshawe, родился в России 30 июля/10 ав-густа 1789 года. Начал службу в 1807 году в свите Его Величества Императора Александра I по квартирмейстерской части, отменно чертил. После года отставки по болезни вместе со старшим братом Василием определен прапорщиком в Лейб-Гвардии Семеновский полк. В Бородинском сражении подпоручиком был в адъютантах у Багратиона. В «Списке № 9 чиновников, отличившихся в сраже-нии противу французских войск 24 и 26 августа 1812 года, коим от покойного Генерал-Фельдмаршала Князя Голенищева-Кутузова Смоленского при жизни его по Высочайше дарованной ему власти объявлены награждения знаками отличия, которые и удостоены высочайшего утверждения 19 декабря того ж года» (РГВИА. Фонд 29. Опись 1/153 г. Св. 20. Дело 13. В сборнике документов «Подвиги офи-церов и солдат Русской армии в сражении при Бородине» (М., 2012)) имеется запись:

«Имена награжденных чиновников и чины ихВ которых состоят ныне: Лейб-Гвардии Семеновского полка пол-

ковник Фенш 2-й [правильно — 3-й]В которых во время наград состояли: В чине подпорутчика того

ж полкаОписание подвигов и деяний, за которые наград удостоились:

26-го числа, быв употреблен для рассылок в самые опасные места, и все возложенные на него поручения исполнял в точности

Какими знаками отличия награждены: Золотою шпагою с над-писью “За храбрость”».

Согласно данным «Русского архива» за 1891 год, с конца августа 1813 года по 1831 год неизменно состоял при Его Импера-торском Высочестве Цесаревиче Константине Павловиче. 1 янва-ря 1826 года произведен в генерал-майоры. Был одним из конфи-дентов Великого Князя в Варшаве, наряду с генерал-лейтенантом Александром Андреевичем Жандром исполнял наиболее важные и тайные поручения, руководил работой секретных служб. Хоро-шо, хотя и несколько поверхностно, знавший «кухню» Бельведер-

ского дворца в Лазенках кузен княгини Лович Клементий Колач-ковский описывает службу и характер Григория Андреевича Фень-шау следующими словами («Русская старина», т. 110 за 1902 год):

«Третий приближенный к великому князю человек, гене-рал Дженшов (Jenszow), по происхождению англичанин, предки которого издавна находились в русской службе, состоял адъютан-том при великом князе во время походов 1812, 1813 и 1814 гг. У него была самая привлекательная наружность, красивое открытое лицо, а между тем он выполнял самые щекотливые обязанности. В его ведомстве состояла тайная полиция наместника, которой в Вар-шаве было много разных сортов: полиция Рожнецкого [генерал от кавалерии Александр Рожнецкий, начальник Конного корпуса армии Царства Польского, шеф жандармов], Любовицкого [Матвей Любовицкий, вице-президент Варшавы и начальник городской по-лиции], полковника Засса [состоявший при Его Императорском Вы-сочестве Цесаревиче, числившийся по кавалерии полковник Отто Егорович (?) Засс 5-й, награжденный орденом Св. Георгия 4-й сте-пени за выслугу 25 лет в офицерских чинах 25 декабря 1828 года. Будет убит в ночь Ноябрьского восстания] и, наконец, уличная по-лиция парикмахера Макрота. Но об этом еще буду говорить далее. Я познакомился с Дженшовым в 1815 году в доме Бронцов. Кажется, великий князь ему первому открыл свои чувства (к Жанетте Груд-зинской), и поэтому княгиня Лович любила его».

Семнадцатого ноября 1830 года в Варшаве генерал Феньшау проявил более мужества и решительности, нежели Цесаревич.

...Он оставляет нас в минуту опас-ности, — тогда как если бы действо-вать энергично, можно еще было бы все спасти, он колеблется и погубит всех нас вместе с собою…

русский пионер №3(36). май 2013149

Еще не примкнувший в открытую к мятежникам Колачковский встретил Феньшау на Банковой площади:

«В этот момент перед батальоном [польских гренадер] вы-шли генерал Феншов и капитан Безобразов, адъютант великого князя. Первый приехал из Бельведера окольными улицами; вто-рой был встречен около ратуши залпом из ружей и едва не был убит. Феншов был возмущен тем, что великий князь ничего не предпринимал в столь важный момент, и, обратясь ко мне, сказал (по-французски):

— Он оставляет нас в минуту опасности, — тогда как если бы действовать энергично, можно еще было бы все спасти, он ко-леблется и погубит всех нас вместе с собою. <…>

Генерал Феншов проехал до Тломацкой улицы [в направле-нии Арсенала, ныне позади облицованного голубыми стеклышка-ми небоскреба на восточной стороне площади], но тут был окру-жен толпою и едва не поплатился за свою смелость жизнью».

После кончины Великого Князя Константина Павловича 15 июня 1831 года в Витебске Григорий Феньшау назначен в Сви-ту Его Величества. 6 декабря 1835 года произведен в генерал-лей-тенанты с повелением состоять по армейской пехоте. В 1841 году уволен от военной службы. В 1842 году переименован в тайные советники с назначением сенатором, присутствующим в общем со-брании варшавских департаментов Правительствующего Сената. По семейной традиции Григорий Андреевич женился на францу-женке Луизе Бонне де Белон и прижил с нею шестерых детей (двое умерли в малых летах). Умер 19 апреля 1867 года в Варшаве, там же и похоронен, вероятно, на одном из двух лютеранских кладбищ. За военную службу награжден был орденами Св. Анны 1-го класса, 2-го класса с алмазами и 4-го класса («Аннинское оружие»), Св. Вла-димира 4-го класса с бантом, Св. Георгия 4-го класса, золотой шпа-гой «За храбрость», медалями в память войны 1812 года и взятия Парижа в 1814 году, еще польским царским орденом Св. Стани-слава 1-й степени, австрийским Св. Леопольда 3-й степени, прус-ским Pour le Merite, знаком отличия Железного Креста («Кульмский крест»), баварским Св. Максимилиана 3-й степени.

Представитель следующего поколения Феньшау, сын камер-гера Федора Андреевича Феньшау, повешенного на фонаре в Вар-шаве, Константин Федорович Феньшау, Constantin Henry Fanshawe, родился 9/21 октября 1822 года в Варшаве (?). Не вызывает сомнения, что назван он был в честь высокого покровителя семьи Великого Князя Константина Павловича. По завершении учебы в Пажеском корпусе выпущен 22 июля 1840 года прапорщиком в Лейб-Гвардии Конно-Гренадерский полк, ведущий свою историю от гвардейских улан и драгун Цесаревича Константина. В 1855 году, согласно «Спис-ку полковникам по старшинству» на этот год, — полковник, коман-дир дивизиона Резервных и Запасных эскадронов Лейб-Гвардии Конно-Гренадерского полка.

Начало волнений и явных приготовлений к новому польско-му мятежу относят обычно к 30-й годовщине Гроховской битвы, от-мечавшейся с 13/25 февраля 1861 года как «победа над москалями» (чего на самом деле не было). В Варшаве основная манифестация состоялась 15/27 февраля. Российская администрация во главе с на-

местником князем Михаилом Дмитриевичем Горчаковым пригото-вилась к этому событию обыкновенным способом, применяемым в нашей стране и поныне, разве что в иной экипировке: разместив в Замке сотню казаков есаула Заварова и батальон Муромского пе-хотного полка с его командиром полковником Николаем Павлови-чем Гартонгом, а на Сенаторской улице у Примасовского дворца — роту Низовского пехотного полка. Наместник приказал Гартонгу очистить от толпы улицу Краковское предместье от Бернардинско-го костела до костела Кармелитов, там, где и сейчас заканчивается бульвар. Полковник Гартонг встал во главе двух рот своего полка, а полковник Феньшау, служивший тогда в Варшаве, повел третью роту. С другого конца Краковского предместья по левой стороне улицы продвигалась рота низовцев с дежурным генералом Васили-ем Ивановичем Заболоцким. Из зажатой с двух сторон толпы в сол-дат летели камни и кирпичи, солдаты Низовского полка получили команду зарядить ружья. Раздалась команда «пли»… У Берга в «За-писках о польских заговорах и восстаниях…» отмечено:

«Настроение войск, находившихся в том пункте, было тако-во, что, по словам полковника Феньшау, его рота, заметив, что ни-зовцы стреляют, принялась без всякой команды заряжать ружья». Наши солдаты выпустили 55 патронов и убили пятерых поляков, что, естественно, привело к еще большему волнению.

В 1861—1862 годах генерал Константин Феньшау служит гражданским губернатором неспокойной Августовской губернии Царства Польского. Произведен в генерал-майоры в 1862 году со старшинством от 8 апреля.

С 6 января 1864 года по 27 июня 1865 года, по ходу усмирения очередного, январского 1863 года, восстания, мы видим Феньшау гражданским губернатором Радомской губернии, образованной в 1837 году из земель бывшего Сандомирского воеводства Царства Польского, после чего он возвращается на военную службу стар-шим помощником Начальника 3-й Кавалерийской дивизии. По вы-ходе в отставку с производством в чин генерал-лейтенанта, после смерти первой жены, Натальи Арбузовой, женится в 1879 году на девятнадцатилетней англичанке Елизавете Вилтон. Их сын, Лев Константинович Феньшау (Феншоу), станет одним из первых рус-ских подводников, будет командовать первым в мире подводным минным заградителем «Краб». Революция помешает капитану 1-го ранга Льву Феньшау надеть адмиральские, с орлами, погоны.

Генерал-лейтенант в отставке Константин Федорович Фень-шау скончается 25 мая/6 июня 1886 года в военном госпитале в Варшаве и будет похоронен рядом с родственниками. Ордена его: Св. Анны 3-й степени в 1843 году за службу, Св. Владимира 3-й сте-пени с мечами в 1863 году за бои против весьма противных ему восставших поляков, Св. Станислава 1-й степени в 1867 году, прус-ский орден Красного Орла 3-й степени в 1860 году, вероятно, в свя-зи с траурными церемониями по случаю смерти вдовствующей Императрицы Александры Федоровны — Шарлотты Прусской.

Устал. Сегодня Рождество 2012/13 годов, как сказал Святей-ший Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл. Но, кажется, пере-чел всех генералов Феньшау. Продолжение следует.

150русский пионер №3(27). май 2012

ГДЕКУПИТЬ ЖУРНАЛ

ПОДПИСКАНА ЭЛЕКТРОННУЮ ВЕРСИЮ

www.imobilco.ru — «Аймобилко»,

крупнейший российский интернет-магазин по продаже

лицензионного медиаконтента.

www.ruspioner.ru — раздел «Журнальный киоск».

http://www.parkreader.ru/ — «Паркридер.Ру»,

универсальный сервис для чтения газет и журналов.

http://www.yourpress.ru — «Ваша пресса»,

электронные версии газет и журналов.

http://ru.zinio.com — Zinio.com,

международный цифровой журнальный киоск.

МОСКвА:

• Сеть мини-маркетов на АЗС вР

• Супермаркеты: «Азбука вкуса», «Алые паруса»,

«Бахетле», «Глобус Гурмэ»

• Торговые центры: ГУМ, «Крестовский»,

«Стокманн», «Цветной»

• Книжные магазины: «Московский Дом Книги»

на Новом Арбате и Ленинском пр-те, ТД «Книги

«Москва»», «Республика», «Фаланстер»

• Магазины прессы «Наша пресса»

в а/п Шереметьево

• Галереи: «Люмьер», «ФотоЛофт»

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ:

• Сеть мини-маркетов на АЗС ТНК-вР

• Супермаркеты: «Александровский», «Глобус Гурмэ»,

«Лэнд», «Окей», «Призма», «Ренлунд»,

«Супер-Бабилон», «Лента»

• Книжные магазины: «Буквоед»

• Магазины прессы: «1-я полоса», «Нева-Пресс»

РЕГИОНы РФ:

КниЖные мАгАзины, суПеРмАРКеты,

мАгАзины и КиосКи ПРессы В гоРодАх:

Барнаул, волгоград, Горно-Алтайск, Екатеринбург,

Казань, Калининград, Кемерово,

Красноярск, Новокузнецк, Новосибирск, Омск,

Пермь, Саратов, Томск, Тюмень

А тАКЖе:

Магазины и киоски прессы в Латвии, Эстонии и

Казахстане

русский пионер №3(36). май 2013151

— На самом деле она не Акимова, а Подгайц, — шепнули

мне страшную тайну про соседку по парте: я как раз подбирал ноты

к ее коленям, худым и бледным, как клавиши. И стал вдвойне за-

претней плод, и обострились стимулы, и усложнилась подоплека: а

если и не Катя она, а Суламифь, то кто же я, как минимум? О, песнь

песней, о, коды либидо!

А потом были люди, годы и неизменная тема:

— На самом деле они везде, они — с любой изнанки. Это только ка-

жется, что все так, как видится. — Криптолог вещал сквозь пиво, аж

креветки тряслись до последнего усика. — У них там все обсчитано,

продумано. Тайный мировой порядок!

И становилось страшнее и занятнее жить, и появлялись виды: что

если земля не такая уж плоская, а по меньшей мере со вторым

дном, а то и объемная? Что если есть у жизни другие цели кроме

убогих, очевидных, видимых? И обертоны, и синкопы есть?

Вот и сейчас, когда в некогда шумном, взвинченном внутреннем

мире все чаще повисает ледяная — нет, гробовая! — тишина, я все

жду, что из генетических складок, из пещер воображения выскочит

кто-то всклокоченный, нервный:

— Старик, на самом деле ты совсем не тот, за кого себя принима-

ешь. Тебе только кажется, что все с тобой ясно!

И я посмотрю на себя со стороны с подзабытым интересом: может,

этот не совсем безнадежен? Есть и в этом еще какой-то смысл?

Игорь Мартынов

orlo

va

выходит с февраля 2008 года

№3(36). май 2013

Главный редактор Андрей КолесниковШеф-редактор Игорь МартыновПомощник главного редактора Олег ОсиповСпециальный корреспондент Николай ФохтОбозреватель Дмитрий ФилимоновКорреспондент Александр РохлинОтветственный секретарь Елена ЮрьеваАрт-директор Павел ПавликЗаместитель арт-директора Варвара ПоляковаФотодиректор Вита БуйвидПрепресс Андрей КоробкоВерстка Александр КармановЦветокорректор Снежанна СухоцкаяКорректор Мария КирановаАссистент редакции Ольга ДеруноваГенеральный директор Алексей БоковИздатель Александр ЗильбертДиректор по маркетингу Анастасия ПрохороваЗаместитель генерального директора по рекламе Наталья КильдишеваЗаместитель руководителя по рекламе Анна МатвееваДиректор по дистрибуции Анна БочковаОптово-розничное распространение ЗАО «МДП «МААРТ»Тел. (495) 744-55-12, www.maart.ru, inform@maart.ru

Редакция: 127051, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3, телефон +7 (495) 988 12 27Почтовый адрес: 119072, Москва, а/я 407, ООО «Русский пионер»Электронный адрес: ruspioner@gmail.com Сайт: www.ruspioner.ruПодписка: телефон: +7 (495) 981 39 39, электронный адрес: podpiska@ruspioner.ru

Обложка: Аксёновы(е) «Hey Jude», 2013Авторы номера: Владимир Бейдер, Андрей Бильжо, Бенни Брискин, Вита Буйвид, Марк Гарбер, Майк Гелприн, Дорит Голендер, Виктор Ерофеев, Екатерина Истомина, Юрий Каннер, Евгений Касперский, Елена Кобец-Филимонова, Ицхак Коган, Берл Лазар, Авигдор Либерман, Андрей Макаревич, Игорь Мартынов, Андрей Орлов (Орлуша), Иван Охлобыстин, Сергей Полонский, Александр Рохлин, Павел Фельдблюм, Дмитрий Филимонов, Николай Фохт, Владимир Чуров, Исраэль Шамир Фотографы: Orlova, Наталья Львова, Василий Шапошников (Ъ) Художники: boris donov, Инга Аксенова, Андрей Бильжо, Олег Бородин, Ляля Ваганова, Анна Всесвятская, Анна Каулина, Павел Пахомов, Варвара Полякова, Александр Ширнин, Иван ЯзыковВ оформлении журнала использованы работы Ивана Языкова из серии «Книга Букв»

Учредитель и издатель: ООО «Русский пионер», 127051, Москва, ул. Трубная, д. 25, стр. 3Тираж 45 000 экз. Отпечатано в типографии GRASPO CZ, a.s. Pod Šternberkem 324 763 02, ZlínЦена свободнаяИздание зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Свидетельство о регистрации СМИ ПИ № ФС 77-52326 от 28.12.2012Запрещается полное или частичное воспроизведение текстов, фотографий и рисунков без письменного разрешения редакцииЗа соответствие рекламных материалов требованиям законодательства о рекламе несет ответственность рекламодатель